1. Магазин игрушек
21 октября 2014 г. в 01:18
— Он мне не нравится — собрав в голосе все высокомерие, заявляю я, едва покупатель заприметил мою витрину и задал первый вопрос мадам Бантольд. По крайней мере, ей не придется отвечать. Да, я говорящий. А ещё — записной хам и парик у этого типа пыльный, так что вряд ли ему по карману такая дорогая игрушка. Обо всем этом я немедленно сообщаю моей мадам и опешившему клиенту. Бантольд кидает на меня бешеный взгляд и пытается сгладить неловкую ситуацию. Я плюю на пол. Паричок икает и ретируется со скоростью хорошей скаковой лошади. Мелкий чиновник — что с него взять?
Мадам отвешивает мне тяжелую пощечину.
— Болван! — вопит она, топая каблуками. — Неблагодарная, бракованная дрянь! Почему, ну почему они не вырвали тебе язык, как остальным? Сколько можно распугивать клиентов? Мой магазин скоро начнут обходить стороной!
— Ну, так я от себя распугиваю, а не от магазина! — нахально говорю я. — У вас в витринах полно тихих и покорных овец, которые, надо сказать, прекрасно расходятся.
— Только стоят они куда дешевле тебя, мерзавец, — кисло замечает мадам, для острастки ударив меня по лопатке кулаком.
— Не портите, — предупреждаю я, — иначе никогда не окупите те минуты радости, что я вам принес.
— Учти, если я не продам тебя до святой декады, я верну тебя в больницу и пусть хозяин делает с тобой что хочет. Уверена, без рук, ног и языка ты будешь более востребован.
Я кривлюсь, мадам удовлетворенно хмыкает и удаляется за свою стойку. Пусть думает, что победила. Иногда я должен ей это позволять.
Я смотрю ей вслед. Остальные, конечно же, слышали наш разговор, но толку? Безмолвные куклы замерли, вперив глаза в пол, они даже дышать стараются незаметно. Никто из них не посмеет протестовать. Все покорно поплетутся за новым хозяином, кем бы он ни был. Презренные трусы!
Отворачиваюсь к окну. В синем вечере стеклянные фонари роняют перевернутые стаканы рыжего света на тротуары, а бесконечные пушистые снежинки падают и падают, вспыхивая золотистыми звездочками. Темные тени прохожих шествуют по улице, кутаясь в шубы и пряча лица в высоких воротниках. Я не видел, чтобы здесь было по-другому…
Мадам говорит, что все дело в том, что меня не лишили голоса, тогда бы я не был таким дерзким и колючим. Но до меня здесь были и другие особые куклы, и они тоже умели разговаривать, только и с их губ не сорвалось ни одного слова возражения. Почему? Я считаю, что все дело в боли. В той боли, что ежесекундно раздирает меня изнутри. Это болит то, что от меня осталось. От настоящего меня.
У «тех» ничего не болело, просто не могло болеть. Их память не вмещала ничего тревожного, вызывающего беспокойство, желания освободиться, разорвать оковы этого страшного плена. На холодных стальных столах они покорно принимали свое уродство и легко переступали порог новой жизни в качестве живых игрушек для свободных граждан.
Но мою память не получилось отнять так же легко. Я был чужим в этом мире и здешняя медицина не смогла в полной мере превратить меня в безмозглое и безвольное создание. Мое тело оказалось устроено иначе — им просто не хватило знаний, чтобы довести все до конца и при этом не убить меня.
Я помню немногое, даже скорее слишком малое, но этого достаточно, чтобы рана в моем сердце без конца кровоточила и болела, чтобы боль наполняла меня ненавистью к этому проклятому месту, и чтобы я, будучи искалеченным здесь, не начал однажды проникаться симпатией к своим похитителям. Ибо тогда я умру.
Звякает дверной колокольчик, я оборачиваюсь и смотрю как в магазин входит пара в одеждах торговой гильдии. Судя по толстым, раскрасневшимся на морозе физиономиям — не из середнячков. Бантольд, встав из-за стойки, кланяется им. В своей черной шали она здорово смахивает на ворону. Скажи: «Кар!».
Супруги, не спеша, приступают к осмотру товара. Из-за их спин мадам показывает мне кулак. Ну зачем же сразу угрожать? Может быть, эти два толстопузика удовольствуются чем попроще… Нет, я сглазил. Женщина моментально замечает мою витрину, и её глаза загораются восторгом. Сама виновата. Ценник её, похоже, совсем не смущает.
Я принимаю самый приятный вид и жду, когда жертвы вполне созреют до покупки.
— Ах, какой красавец! — показно стонет толстуха, прижимая руки в бархатных перчатках к щекам. — Это ведь особая серия, верно?
— Верно, и к тому же это — специальное предпраздничное поступление, — с готовностью отвечает мадам, чья бдительность слегка притупилась моим смирным поведением. Поняли, зачем я позволяю ей одерживать верх в спорах?
— Ты слышал, дорогой? — торговка толкает мужа, засмотревшегося на весьма пикантное содержимое витрины напротив. Тетка прослеживает взгляд благоверного и хмурится. Еле сдерживаю усмешку. Нет ничего более полезного в хозяйстве, чем провинившийся муж. Стерва-мадам, конечно, тоже слышала это высказывание, поэтому пытается ухватиться за прекрасный шанс сбагрить меня.
— Уникальный экземпляр! — мурлычет мадам, проводя ладонью по моему бедру. — Совершенен лицом и телом. Удовлетворит потребности любого из супругов.
На слове «любого» поросячье личико члена торговой гильдии приобретает заинтересованное выражение. Так вот как выглядит свинья, если дать ей почитать газету. Женушка его тоже не остается к такому предложению равнодушной. Идея иметь одну игрушку на двоих ей приходится по вкусу. А вот позволю ли я себя иметь? Это уже совсем другой вопрос.
— Хотелось бы демонстрацию, — всхрюкивает торговец. — Сами понимаете, негоже кота в кальсонах, то бишь в мешке, приобретать.
— Разумеется, — сквозь зубы любезничает мадам, которая издали начинает чувствовать запах жареного. Она же прекрасно знает, как я отношусь к подобного рода демонстрациям. Бантольд кидает на меня быстрый тревожный взгляд. Я же изображаю равнодушие и покорность судьбе. Мне не надо зеркала, чтобы видеть идеально-точную полуулыбку на моих нежных губах. Точно такую же, как у остальных кукол.
Мадам заставляет меня встать и ловким движением развязывает пояс на шелковых лосинах, так же быстро она стягивает их вниз. В тишине слышится восторженный вздох пышной супруги. Меня раздирает бешенство, но я терплю, позволяя мадам продемонстрировать остальное. У неё отвратительно холодные руки! Восторженный вздох толстяка.
— Ах! Он ещё и как девочка! — комментирует недалёкая женщина. — Какая прелесть! Мы возьмем его, дорогой?!
Боль в груди становится нестерпимой. Я улыбаюсь, но мне хочется кричать. Они изуродовали меня ради этого? Ради наслаждения этих двуногих скотов? Мне начинает казаться, что остальные куклы в своих витринах злорадно скалятся.
— Ну что ж… — ухает муж благосклонно.
— Он будет украшением наших раутов, — продолжает идею супруга.
Мадам возвращает на место мои штаны, предвкушая хороший барыш. Особая серия, ты сказала? Давай же я продемонстрирую все остальное.
— Наконец-то я нашел родной дом! — возвещаю я с патетикой. — Если бы вы знали, как ужасно сидеть целыми днями на сквозняке возле этого окна!
Очарованные моим голосом клиенты сияют от восторга. Я грациознейшим образом кланяюсь и продолжаю:
— А какой страшный насморк я подхватил на днях!
С этими словами я запускаю указательный палец в ноздрю и начинаю остервенело в ней ковыряться, корча самые разнообразные рожи, какие только позволяют мышцы лица.
Хозяйка белеет, как снег за окном. Два свиных рыла, желавших меня приобрести, наоборот, наливаются алым кипятком. Воцаряется звенящая тишина.
— Какая гадость! — выдавливает наконец дама и, суровея, оборачивается к Бантольд. — И вы хотели втюхнуть нам это перед святым праздником? Да у вас ни стыда, ни совести нет!
— Безобразие! — вторит ей муж, все ещё косясь, однако, на нижнюю часть моего тела. Ничего, голубчик, я помогу тебе принять правильное решение.
— Ну купи-и-ите меня, я мечтал о таких благородных хозяевах всю жизнь! — со слезой в голосе вою я, перегибаясь через витрину так, чтобы нос мой уткнулся в меховой воротник шубы покупательницы. Мертвую тишину магазина сотрясает трубный звук освобождающихся от содержимого носовых пазух. Что бы ты там себе ни думал, толстобрюхий похотливый боров, твоя женушка уж точно не захочет купить типа, засморкавшего дорогие меха.
Отброшенный чьими-то руками, я падаю на пол витрины и неистово хохочу. Сквозь взрывы этого полоумного смеха до меня доносятся вопли торговки, причитания мадам и угрозы мужа пожаловаться в Королевскую Торговую Канцелярию.
Оскорбленные супруги вываливаются на улицу, за ними, лепеча извинения, несется мадам Бантольд, накидывая на бегу свой короткий модный полушубок. Дверь захлопывается.
— Учитесь! — ору я на весь магазин. — Иначе вы так навсегда и останетесь вещами!!!
Их пустые глаза полны ужаса и осуждения. Нет, они не понимают что такое свобода, они не понимают, как можно отстаивать свое право на тело и душу. И нет у них душ, а тела — просто умеющие дышать и ходить оболочки.
Я сажусь на свое место и закрываю лицо руками. Звякает дверной колокольчик. Это моя ворона вернулась. Сейчас опять будет орать и топать ногами, может быть, завтра напишет хозяину с просьбой меня забрать. А впрочем, пусть пишет. Скорее всего они решат умертвить меня, раз от меня нет доходов. Я слышал, что так поступают в редких случаях. Но я не боюсь. Лучше так, чем быть игрушкой какого-нибудь ненормального ублюдка. Иных мне в этой, кукольной жизни, не попадалось.
Слышу шаги приближающиеся к моей витрине, легкие, торопливые. Ну, что? Придумала, как со мной расправиться?
Решительно поднимаю голову, и взгляд мой сталкивается с пронзительно-голубыми глазами мальчика лет двенадцати в роскошном камзоле с широкой атласной перевязью на груди, на которой сверкает драгоценными камнями королевский герб. Должно быть, я окончательно сошел с ума, раз в нашем заросшем паутиной магазинчике мне мерещится сам наследник престола.