Зависть Богов

      Я открыла глаза и уставилась на неизвестный потолок, воспоминания вчерашнего дня вихрем пролетели в голове: Наташа, измена, Сапсан, Питер, Наташа. Я повернулась на бок и увидела детский глаз, смотрящий в дверную щелку. — Я вас вижу, можете не прятаться, заходите, — я села и была практически молниеносно прижата с двух сторон детьми, Артем оторвался от меня и начал прыгать на кровати. Мы с Наташей прекрасно понимали, что с точки зрения общественности и понимания под «нормальной жизнью» в любимой стране, наши отношения не очень подходили.       Дети росли и принимали нашу семью как должное, но вот с окружающими были проблемы, не очень хотелось быть объектом насмешек и слухов, особенно не хотелось, чтобы страдали дети.       Поэтому, как только мы переехали в Москву, сочинили сказочку о том, что мы с Наташей двоюродные сестры, а она еще и крестная мама детей, подробности моего переезда к ней с детьми не оглашались, поэтому все додумывали сами. А так как люди у нас склонны сочувствовать сирым и убогим, то тут же распространился слух о том, что муж со мной обращался неподобающе приличному мужчине, и мне пришлось уехать от него в другой город.       Про эти слухи мы знали, и мне даже было немного стыдно перед Кириллом за них, но в Москву он не приезжал, а факт того, что мы часто бываем в Петербурге, и дети хорошо общаются с папой, со временем вытеснил воспоминания о нерадивом отце.       Но в доме у нас было одно самое главное правило: дети никогда не заходили к нам в комнату. Перед сном мы с женой всегда на всякий случай закрывали дверь на ключ, и только, когда кто-нибудь из нас вставал, они иногда заходили в спальню.       Мы никогда особо не скрывали наших отношений, мы могли сидеть в обнимку и даже чмокнуть друг друга у них на глазах, но считали, что наша интимная близость должна оставаться только в пределах нашей спальни, и дети не должны о ней знать.       Наташин статус тоже часто обсуждался, она хотела оформить над детьми опекунство, но с учетом того, что мы с Кириллом не были официально в разводе, юридически это было невозможно.       Я много раз заводила с ним этот разговор, но он был непреклонен, говорил, что не хочет, чтобы у детей были проблемы, если узнают, что их мать живет с женщиной, а так всегда можно сказать, что я замужем, просто сейчас мы живем отдельно.       И честно признаюсь, мне и правда так было удобнее, не нужно было согласие от отца, когда мы ездили за границу, меньше внимания на нашу нетрадиционную семью, а значит и меньше проблем.       Рита забралась под одеяло и уткнулась мне в шею, Артем, устав прыгать, плюхнулся на нас сверху и обнял меня своими маленькими ручками. — Маам, а когда мама Ната приедет? — Артем вообще тяжело переносил разлуку с Наташей, мне иногда даже казалось, что это она его родила. — Она уже приехала, но сейчас из-за работы не может с нами жить, если хотите я попрошу ее сегодня зайти, — дети радостно закивали.       Эх, Наташа, что же ты наделала, как теперь всем нам жить. — Але, пап, привет, а вы с мамой сегодня на работе? — последнее время почти все дела в клинике вел Витя, а родители больше путешествовали и отдыхали, — нет? Можно я завезу вам детей после обеда, мне нужно разобраться с делами, спасибо, целую.       Я плохо понимала, с чего нужно начать, с чего начинают люди, у которых ничего не осталось, чьи мосты сожжены и чувства растоптаны. У меня абсолютно не было сил ни на что, наверное, это только в фильмах, когда главная героиня, как Скарлетт Охара, смотрит на себя в зеркало и дает обещание жить дальше, и потом все у нее становится еще лучше, чем было.       Я прошаркала на кухню и с удивлением обнаружила, что завтрак в виде бутербродов, салатиков и еще чего-то расфасован по контейнерам и ждет употребления. — Кирилл, — я доставала все это и раскладывала по тарелкам. А может это было умопомрачение, и я плыла, карабкаясь против течения реки, может нужно было проглотить свои чувства и остаться с любящим мужем?       А может еще не поздно и мы можем быть счастливы, я уверена он был бы не против, реши я к нему вернуться.       Я мотнула головой, какие ужасные мысли лезут в голову с утра, как можно жить с человеком, которого не любишь и, что самое страшное, зная, что никогда не полюбишь снова.       Позавтракав и собрав детей, я решила пройтись пешком до дома родителей, жили они в нескольких кварталах. На улице светило солнышко, да и я так соскучилась по любимому городу, что просто хотелось гулять-гулять и ни о чем не думать.       Мы медленно шли по набережной, когда вдалеке я увидела силуэт отца, он стоял оперевшись на ограду. — Тема, смотри, там дедушка, беги к нему, — малыш обрадовался и понесся навстречу деду. — Поднимешься? Мать блинчиков напекла, — папа держал на руках Тему, который с упоением крутил его седые усы. — Нет, спасибо, папуля, мне нужно много чего сделать, я понимаю, что как снег на голову, — отец притянул меня свободной рукой к себе и поцеловал в лоб, — и еще, можно я возьму твою машину? — мне было безумно неловко, но отец без лишних слов вынул из кармана ключи и протянул мне. — Ксюш, документы в бардачке, — крикнул он мне, когда я уже поравнялась с новеньким Туарегом.       Любовь к большим машинам это у нас семейное, я улыбнулась и завела мотор.       Планов было и правда много: нужно было съездить в клинику и посоветоваться с Витей по поводу работы, встретиться с Кириллом, обсудить наше дальнейшее пребывание в квартире, пересечься со школьной подругой, которая работала в сфере образования и узнать, куда лучше отдать Риту с Темой.       Но было и еще одно дело. — Але, Наташа, — я задержала дыхание. — Да, привет, любимая, — бодрый голос Калгановой придал сил. — Наташа, Тема сегодня спрашивал про тебя, я ему сказала, что ты много работаешь и не можешь жить с нами, — я барабанила пальцами по рулю. — Ксюш, – Калганова попыталась перебить. — Нет, дай закончить, я не буду мешать тебе видеться с детьми, они не виноваты в том, что мы разошлись, — на том конце трубки послышался тяжелый вздох, – просто придерживайся этой истории, сегодня они у родителей, завтра можешь забрать их на целый день. — Почему у родителей, а ты где? — в голосе послышалось недовольство. — Все, мне пора, — я отключила телефон и поехала на встречу с Кириллом, у которого, как оказалось, сегодня была смена в клинике, значит можно одним выстрелом убить двух зайцев.       Въехав с Невского в закрытый охраняемый двор, я припарковалась и зашла через служебный вход.       За эти годы здесь мало что поменялось, только ремонт стал лучше, современнее что ли.       Зайдя в приемную, я увидела, как Витя, склонясь к уху молоденькой медсестры, нашептывает что-то, от чего девушка заливается бардовой краской, я ухмыльнулась, нет, не меняются люди, кто бы что не говорил. — И не стыдно Вам, Виктор Владимирович, средь бела дня, — Витя повернулся в мою сторону, и уже он стоял цвета, напоминающего помидор. — Ксюха, привет, а что ты тут делаешь? Пойдем в мой кабинет, — и, прихватив меня за локоть, направился к двери.       Огромный кабинет, в котором раньше сидел отец, три окна которого выходили на шумный Невский, четко ассоциировался у меня с детством.       Иногда, когда кто-то из нас себя плохо чувствовал, а оставить нас дома было не с кем, после школы мы приходили к родителям на работу, в углу комнаты, где сейчас стоит шикарный диван из белой кожи, стоял раскладной диван, на котором мы иногда с Витей даже дремали, устав ждать, пока родители отведут нас домой. — Ничего себе, я и не думала, что дела идут настолько хорошо, — я подошла к окну и открыла его, запустив в комнату шум Невского. — Да, не жалуемся, мы скоро открываем восемнадцатый филиал в городе, тем самым наша клиника скоро будет в каждом районе, — Витя сиял от гордости. — Вить, я на самом деле пришла с тобой поговорить о работе, — я запрыгнула на подоконник, — до того, как я уехала в Москву, у меня неплохо получалось работать, — Витя закатил глаза, да я немного скромничала, после окончания университета, меня сразу взяли в американскую консалтинговую компанию. Хорошие внешние данные, безупречный английский и красный диплом экономического факультета стали залогом успеха и в свои двадцать пять я уже была советником директора, чем вызывала у родителей безумную гордость. — Ксюша, хороший финансист нужен всем, у меня есть несколько проектов, и я бы с радостью переложил бы их на тебя, но если честно я не понимаю зачем тебе работать, ты ведь знаешь, что родители два года назад переписали клинику на нас двоих, в равных долях, а прибыль каждый месяц делится на три равные части, тебе, мне и родителям, с такими деньгами можно не то что не работать, можно еще нанять каждому ребенку по няньке, водителя и целыми днями пропадать в СПА. — Вить, то, что нам повезло с родителями, никто не отрицает, но ты же знаешь, я никогда не брала у них деньги, когда мне позвонил отец и сказал, что они отходят от дел, он предложил мне вернуться и заняться клиникой вместе с тобой, я отказалась и попросила открыть счет на имя Темы и Риты, чтобы все деньги копились до их совершеннолетия. Это не позерство или еще что-то, мне просто неприятно думать, что я сижу у кого-то на шее. — Ты прекрасно сидела на шее у своей любовницы несколько лет и тебя это не смущало, — Витя открыл хорошо замаскированный бар в стене и поднял бутылку виски вверх, предлагая мне присоединиться, плеснул себе в стакан, я передернула плечами. — Не рано ли? — часы едва показывали два. — Не рано, — брат огрызнулся, и выпил все одним глотком, — Ксюша, — Витя мерил шагами кабинет, этот разговор уже не предвещал ничего хорошего, — четыре года назад ни у кого из нас не хватило сил тебя остановить от самой ужасной твоей ошибки, я в этом виню себя, родители себя, а Кирилл просто лезет на стену, — Витя налил себе еще янтарного напитка и также выпил одним махом, — то, что она тебя предала, кинула, вытерла о тебя ноги, — он посмотрел мне в глаза, они пылали ненавистью и в тоже время злорадствовали, мне захотелось уйти, убежать, — я только рад, потому что ты вернулась обратно, потому что ты оказалась не права, первый раз в жизни. Оказался прав я, и теперь каждый из нас несет ответственность за твою судьбу, за твоих детей, больше никто из нас не допустит, чтобы хоть кто-то поступил с тобой так же как эта тварь. — Витя, — я слезла с подоконника, — мне кажется, ты забываешься, — меня аж трясло от злости, — никто не имеет право меня ни осуждать, ни диктовать, как мне жить, ни тем более решать за меня, чем мне заниматься, а чем нет, — я никогда не лезла в чужие дела, никогда не осуждала тебя из-за безумного количества женщин, не говорила, что ты прожигаешь свою жизнь. Тебе уже почти сорок лет, а у тебя ничего нет, поэтому ты пытаешься жить моей жизнью, — брат сжимал в руках уже полупустую бутылку с алкоголем, он раскраснелся, его руки дрожали, я топнула ногой, как делала в детстве, когда мы ссорились, он вывел меня из себя, я уже кричала в голос, — и я не позволю ни тебе ни кому-то другому прожить жизнь вместо меня, отстаньте от меня все со своими советами! — я схватила сумку с дивана и пустилась к двери. — Да что ты знаешь о моей жизни, о моих женщинах, что ты знаешь? — Витя уже тоже кричал, я остановилась у двери, держась за ручку. — Да я всю свою жизнь любил только одну женщину, всю свою гребанную жизнь я пытаюсь вырвать эти чувства из сердца. Ты думаешь, я не хотел все бросить и свалить, как ты? Да я мечтаю об этом каждый божий день, мне опостылела эта клиника и то, что я горбачусь здесь 365 дней в году без отпуска и то, что я постоянно вижу ее, — я никогда не видела таким своего брата, он был убит, раздавлен, его голос срывался с крика на шепот, — никто меня никогда не спрашивал, чего хочу я, все делали только то, что хочешь ты. На экономический факультет, пожалуйста, замуж за моего лучшего друга, пожалуйста, не хочешь работать в клинике, пожалуйста, Ксюшенька, — он был уже довольно пьян, и его поклон, который он пытался изобразить, вышел очень смешным, — хочу развестись, бросить всех и любить женщин, тоже пожалуйста, — он снова плеснул себе в бокал виски, бутылку которого уже не выпускал из рук. — А меня хоть кто-нибудь спросил, хочу ли я быть врачом? Хочу ли я работать в клинике? — он вопросительно посмотрел на меня. — Я не знаю, — мой голос дрожал, а на глазах выступили капельки слез. —Да, ты не то, что не знаешь, — он усмехнулся, — тебе это даже не интересно, нет, никто никогда меня ни о чем не спрашивал, меня всегда ставили перед фактом, да ты даже не догадываешься, кто эта женщина, которую я всю жизнь люблю, хотя ты видела ее еще чаще чем я! — последние слова он просто прокричал.       А я и правда стояла, как в замедленной съемке, мне никто не приходил на ум, кого мог любить мой брат, да еще и так сильно, такой безответной, болезненной любовью. — Почему все обвиняют меня в черствости, я просто ни к кому не лезу в душу, а никто из вас даже не думает что-то мне рассказать, что ты, что Женька, считаете, что я должна читать Ваши мысли, но я не умею! — от моего крика даже мне стало не по себе.       Витя замахнулся стаканом и швырнул его в зеркало на противоположной стене, осколки с грохотом разлетелись по комнате, чудом никого не задев: — Да никто ничего от тебя не просит, просто хотят, чтобы ты заметила хоть кого-нибудь, кроме себя. Женька любит тебя с детства, смотрит на тебя щенячьими глазами, а я всю жизнь смотрю, как мой любимый человек любит другого, и даже возненавидеть его не могу, потому что он это ты! — Ты любишь Женьку? — мой голос осип. — Люблю, давно, еще с института, — Виктор притих и сел на пол, откинувшись спиной на стол.       Я стояла как вкопанная, не то, чтобы я совсем ничего не замечала. То, что Женьке я нравлюсь больше чем подруга, это я поняла, но думала, это только потому, что я ее типаж, и она любит женщин, а вот Витя… никогда не замечала его чувств к ней.       Я оторвалась от двери и подошла к брату, который сидел на полу, расставив колени, и ладонями зарылся в волосы, я присела рядом и притянув его за шею к себе, обняла. — Я люблю ее и ненавижу себя, потом тебя, потом понимаю, что не могу тебя ненавидеть, так как тебя я тоже очень люблю, — он плакал, мой брат такой сильный, такой умный плакал у меня в объятьях, Господи, как много потрясений за несколько дней. — Может ты не прав, и ее чувства ко мне уже давно забыты, может стоит попытаться рассказать ей о своей любви? — я качалась с ним в такт его всхлипываний, он отстранился от меня и вытер лицо тыльной стороной ладони. — Мне не нужно ее спрашивать заново, это и так понятно, в ее сердце ни для кого нет места кроме тебя. От этого еще больнее, так как она никогда не станет счастливой, что тоже приносит мне боль. Если бы она могла полюбить кого-то, мне стало бы легче, но и она не может, мы все, систер, в западне своих чувств, — он встал еле-еле и пошатываясь пошел к окну. — Они даже с Кириллом начали трахаться только потому, что их ты связываешь, я считаю это бредом, но наверное они представляют тебя третьей в их постели, — он усмехнулся.       Это какой-то капец, меня словно ударили мешком по голове. — Ты всю жизнь любишь мою лучшую подругу, которая любит всю жизнь меня и спит с моим бывшим мужем, который тоже любит меня, потому что, ммм, да хер знает даже почему, а я люблю ту, которая мне изменила, которая в итоге наверное не любит никого. Витя, скажи, это все правда, или я сошла с ума? — я сидела все также на полу и смотрела в его спину.       И тут он начал смеяться, его хохот заполнил всю комнату, он смеялся тем самым заразительным смехом, перед которым никто не мог устоять, я тоже начала улыбаться. Встав с пола, я подошла к нему, и вот мы вместе хохочем и его сильные руки притягивают меня к себе и обнимают, а мы продолжаем смеяться. — Все будет хорошо, систер, все у нас будет хорошо, — повторяет свою любимую мантру мой брат и поглаживает меня по волосам.