Небо, что увидим завтра

      Для каждого студента сессия — тот период, когда хочется кинуть гранатой в любимый универ, взорвав его к чертям собачьим. Хару вот одна из таких студентов. Душу готова продать чистым и не очень силам, лишь бы не сдавать несколько предметов. Но, как говорит в нашей немногочисленной компашке мой лучший друг Цуна-сан: «А вот фиг тебе, сударыня. Обязательно скинемся и подарим губозакатывающую машинку на ближайший значимый праздник», так что приходится мириться.       Примерно с такими мыслями Хару направилась в учебную часть, чтобы узнать, когда у нас хвостовая сессия и когда смогу пересдать несколько предметов. И каково же было мое удивление, когда Хару увидела там некую личность.       На диванчике сидел Цуна-сан — уже вам известный дружбан-дружище Хару. Причем не просто сидел, а писал заявление на допуск. Хорошист сидел и писал заявление на допуск!       Хару тихонечко подкралась к нему, а затем сгребла его в охапку. Охнув, Цуна-сан уронил на пол ручку и лист бумаги, на котором писал заявление, картинно схватился за сердце и с выражением на лице в стиле «какого, блин, хрена?» уставился на меня.       — Ты чего пугаешь, дурында? — спросил он, поднимая с пола упавшее.       Ну да, конечно. Испугался он. Сказочник 21-го века, Ганс Христиан Андерсен нового поколения, чтоб его.       — Да тебя испугаешь, — хмыкнула Хару. Затем вполне себе серьезно спросила: — Так что ты тут делаешь?       Цуна-сан картинно вздохнул.       — Заявление пишу на допуск к экзаменационной сессии, у меня один хвост с зачетной недели.       Хару удивленно уставилась на него. Сама же недавно видела: все предметы у него были сданы.       — И что же ты не сдал, о, Великий?       Он хмыкнул.       — Физкультуру теоретическую.       Нет, Хару точно ничего не понимала. Неделю назад все 4-е курсы согнали в актовый зал, рассказали всем нам быстро лекцию о физкультуре и какая она бывает, и по её итогам мы писали элементарный зачет, состоящий из двух дурацких вопросов, на которые не смог бы ответить только дурак, которым мой друг не являлся.       — Ты что, не ответил тогда на те вопросы? — спросил Хару, зная, что это могло быть в его стиле.       Цуна-сан ухмыльнулся, закинул ногу на ногу и посмотрел на меня.       — Я на них и не отвечал! — довольно ответил он. — Вернее не дали.       Хару совсем ничего не понимала.       — Как так?       — Ну… — начал он, хитро и несколько лукаво поглядывая на меня. — Ты же помнишь, что нас тогда всех загнали в актовый зал? — Хару согласно кивнула, а Цуна-сан продолжил: — Ну, так вот. Ты тогда опоздала и не знаешь. В общем, когда все 4-е курсы загоняли туда, я возмутился. Ты же знаешь, что я не люблю что-то делать по указке? — Хару опять кивнула, чувствуя себя деревянным болванчиком. — Я обозвал лектора Гитлером, сказал ему, что он загоняет нас, как тот бедных евреев в газовые камеры.       Хару уже начала понимать, к чему он клонит. Улыбнувшись, спросила:       — И что же было дальше?       Цуна-сан лишь усмехнулся.       — Он показал мне на дверь. На что я сказал, что именно так себя Гитлер и вёл. И вот я здесь пишу заявление на пересдачу.       Хару стояла и тупо смотрела на этого идиота. Нет, придурка!       Хмыкнув над моей реакцией, он отвернулся и продолжил писать заявление на имя декана. Хару лишь покачала головой и пошла в учебную часть спрашивать о хвостовой сессии.