Человек закован в свое одиночество и приговорен к смерти. Толстой Л. Н.
***
Жизнь как река, которая несет нас вне зависимости: хотим мы этого или нет. Круг закрыт, и ты плывешь по воде, окунаясь с головой в нее или же временами оказываясь на поверхности, и, не переставая дышать, ты переживаешь поток кислорода. Никто никогда не говорил Луи, на что похожа любовь и на что похожа смерть. И если той страшной смерти он уже избежал и осталось лишь подправить некоторые нюансы, то любви избежать ему никак не удалось. Она утопила его в этой реке, заставив ползти по дну с камнем на шее. Именно так он представлял себе любовь — тяжелый кирпич, который висит и топит его вместе с амбициями. Луи лежит в своей кровати и только теперь понимает, сколько ему лет. Рак яичек? Он бы рассмеялся в лицо любому, кто сказал бы ему такое три года назад. А еще раньше он, не задумываясь, поставил бы все свои деньги на то, что никогда не будет испытывать такое чувство, как любовь. Жизнь всё ставит на свои места, и ему казалось, что и на этот раз Гарри успокоится и вернется к нему. Стоит ли говорить о том, что Луи так и не сказал никому о своей болезни? Он предпочитал отмалчиваться и делать вид, что с ним всё в порядке. Все снова думали, что он просто ушел в запой, а на работе по официальной версии он в командировке. Ходить было трудно, потому что все части тела ужасно ломило после терапии, а голова была в полной отключке. Найл всё время пытался звонить ему и узнавать, в порядке ли он, но никаких ответов так и не получал. Луи казалось, что таким способом он просто оберегает своих родных. Прошел уже месяц после операции, а Луи получил только несколько сообщений от Гарри, где тот спрашивал, жив ли Томлинсон. Не понятно было только то, почему он не пытается вернуться. Неужели он и вправду наконец вырос? Было около шести вечера, когда в двери его квартиры постучалась Джоди. Если у Луи не было нормальной матери, то у него была мама друга, которая всегда являлась его опорой. Он нехотя поплелся к двери и открыл её. — Привет, — задорно сказала она и тут же без всякого приглашения прошла сразу внутрь, — твои друзья послали меня как миротворца и разведчика, который должен узнать причину твоего многонедельного отсутствия, — это в её стиле: никаких прелюдий и никакого такта, она любит всё говорить в лицо. — Думают, что я умер, и хотят поделить наследство? — съехидничал он. — Не смешно, — она одарила его строгим взглядом, — сядь лучше. И в твоих интересах по-быстрому рассказать мне, что именно с тобой происходит. Луи послушно сел на диван. Он хоть и притворялся наглым и дерзким человеком, но Джоди всё равно побаивался и даже во многом слушался. Луи уже приготовился слушать её многочасовую тираду на тему вреда алкоголя, наркотиков и случайных связей, но она медлила с этим. — Ну, давай же, Джо, расскажи мне про всю твою любимую хуету, — он запрокинул голову и театрально зевнул, — скажи, что я уже большой мальчик и не могу вести такой образ жизни. — Заткнись, пожалуйста, — она достала из холодильника холодную воду и налила себе. – Ты что, думаешь, самый остроумный в этой комнате? Так вот позволь я тебя просвещу. Ты конченый засранец, который никогда не научится ценить то, что у него есть. Гарри уезжает завтра вечером в штаты, где получил предложение от одного менеджера, и если ты не остановишь его, то попомни мои слова: ты останешься таким же одиноким алкоголиком с манией величия. — Мальчик имеет право на свою личную жизнь, — ответил он без каких-либо колебаний. — Ты издеваешься надо мной? Он проплакал несколько дней, прежде чем я узнала о том, что ты снова унизил его, — она была в ярости, — я даже не могу представить, что такого ты ему сказал, что после стольких лет он решил наконец бросить тебя. Ты ведь и сам прекрасно знаешь, что Гарри вывести из себя трудно. — Я просто сказал ему, что это не его дело. — Что "это"? — не поняла она. — Он что, тебе не сказал о болезни? — кажется, он взболтнул лишнего сейчас. — Стоп, о чем? — Джо, у меня рак яичек, — он сказал это как само собой разумеющееся, — я прошел операцию и химиотерапию и не хочу, чтобы Гарри мучился со мной оставшуюся жизнь. Джоди смотрела на него с застывшими глазами и никак не могла доказать самой себе, что Луи говорит правду. Конечно же, такими вещами не шутят, но это же Томлинсон, который считает себя выше простого человека. — Ты что, издеваешься надо мной? — Ни капельки. — А как же, — она запнулась, — а что же теперь будет? — Нет, нет, только вот не надо этого, — он увидел, что в уголках её глаз уже собрались капли слез, — поэтому я не хотел говорить кому-либо. Со мной уже почти всё в порядке. Операция, как говорят, дала положительный результат. — Ты, — она толкнула его в плечо, — засранец. А вдруг ты бы умер там, а мы даже не знали об этом. — Только не надо никому рассказывать, — хотя он знал, что Джоди промолчит, — давай это будет между нами. — Ты хорошо себя чувствуешь? — спросила она. — Да, всё отлично, — он, кажется, успокоил её. — Обещай, что никому не скажешь, даже Найлу. — Хорошо, — хоть и дастся ей это с трудом. — Давай просто сделаем вид, что всё хорошо. — Нет, — громко прервала она и снова вспыхнула как спичка, — завтра он вылетает из Хитроу в девять вечера, если ты не остановишь его, клянусь, что это будет твоя самая большая ошибка. Дай наконец этому мальчику то, что он хочет. Может быть, болезнь — это знак свыше, может быть, сам Бог говорит тебе остановиться и подумать. — Ты ведь знаешь, что я не верю в него. — Зато Гарри верит. Вспомни всё, что он тебе подарил, и не отпускай его просто так. — Он хочет, чтобы я любил его, — Луи печально констатировал факт. — Он хочет просто услышать эти слова. — Я не могу, Джо, — он опустил голову на колени, — я не могу держать его при себе. — Он хочет, чтобы его держали. Луи ничего ей не ответил. Не только миллионы чувств, но и ещё такое же количество мыслей разрывало его пополам. Спустя почти три года Гарри стал мужчиной, и теперь он даже может улететь на другой континент и забыть про Луи. Эта чистая любовь, которую он пронес через всё это время, может просто раствориться в воздухе. Как легко советовать и как трудно воплотить это в реальность. — Где он живет? — У Лэсли.***
На следующее утро он направился прямиком к дому Викки и Элеонор. Он не видел малыша Ника уже больше трех месяцев, и это казалось ему нормальным. По сути он ведь ему и не отец, просто подрочил в бутылочку. Мальчик не должен привязываться к нему, но всё шло с точностью до наоборот. Он всегда бежал к нему навстречу с криками «папа», и он видел, что остаться в стороне насовсем не получится. В такие моменты он всегда вспоминал своего собственного отца, который особого участия в его жизни тоже не принимал. Чувствовал ли он то же самое тепло по отношению к нему, как он сам чувствует к сыну. Скорее всего, нет. Даже его мать наполовину этого не любит его. Он ведь её сын, гей, позор всей семьи. Он провалился во всем: плохой сын, отец и партнер. Он подвел всех родителей, Ника и Гарри. Луи стучится в двери, и ему как-то неловко от всей этой ситуации. Его встречает Элеонор, которая уже убегает на работу, а потом Викки. Она стоит около плиты и допекает блинчики, когда видит его. — Луи, — радостно кричит она, — где ты, черт возьми, пропал? — Если бы ты знала, — грустно отвечает он. — Ник дома? — Да, он у себя в комнате, — она подходит к другу, чтобы крепко обнять его, — ты ужасно похудел. — Я тебе как-нибудь расскажу из-за чего. — Ты в порядке? — спрашивает она. Он любит Викки за немногословность, она может поддержать просто так, не зная ситуации. — Да. Он не знал, зачем пришел сюда именно сегодня. Всю ночь он мог думать только о Гарри, а потом вспомнил о том, что именно этот мальчик дал имя его сыну и просто появилось желание увидеть их обоих. Он уже знал, что скажет. — Иди к папе, малыш, — он обнял Ника и подхватил на руки. Он вырос и уже осознано разговаривал. — Папа, привет, — он растягивал слова и задорно визжал, — папа, папа, папа. — Да, ты прости папу, он у тебя дурак. — Дурак, — повторил мальчик и громко засмеялся, ведь он много раз слышал это слово и теперь мог в тайне от всех повторить его, оставаясь безнаказанным. — Быстро учишься. Они просидели около игрушечной железной дороги почти два часа, не заметив, как бежит время. Это был его первый шаг к его новой жизни: быть ближе к сыну. Он не мог больше притворяться клубным мальчиком, который может только тусоваться. Второй шаг к новой жизни он сделал, когда вышел из дома Викки и Элеонор и направился на квартиру к Лэсли. Всю жизнь он уверял себя, что ничего не чувствует, но теперь ему нужно всего две минуты, чтобы расставить всё на свои места. Он не испытывает адского волнения, когда стоит напротив двери в эту квартиру, когда ему открывает давно уже знакомая Лэсли и улыбается. Он ведь не мальчишка, ему уже за тридцать. — Привет, Луи, — она так же спокойна как и он, — ты к Гарри пришел, наверное. — Он тут? — Да, — Луи делает попытку пройти внутрь, — но девушка останавливает его, — только если ты хочешь сделать ему больно, не нужно. Ты достаточно сделал. — Просто дай мне с ним поговорить. Он знает, что Гарри сидит в комнате и собирает свои вещи. Кладет всё самое нужное и всё время проверяет, не забыл ли он чего-то. Луи изучил его вдоль и поперек. Он не боится говорить с Гарри напрямую. Зайдя в комнату, он видит его. Он выглядит всё так же невинно, как и в тот вечер, когда они впервые занялись сексом. — Привет, Луи, — он говорит спокойно, и может даже показаться, что парень не удивлен. — Привет, — ответ такой же размеренный. — Я хотел тебе кое-что сказать, ты только послушай меня. — Не нужно, я всё уже услышал от тебя, — Гарри хочет встать и выйти. — Я тебе сказал: просто сядь и слушай, что говорю я, — иногда до этого мальчика доходит только приказ. И он слушается. — В общем я думал о тебе всю ночь, Джоди сказала, что ты уезжаешь. Я, конечно, не имею права просить тебя не делать этого, но для начала выслушай меня, — он ходил из стороны в сторону, но говорил четко, — я не самый лучший человек. То есть, я вообще не очень хороший человек, и кому, как не тебе, знать об этом, но ты любишь меня и для меня навсегда останется загадкой почему. Когда я лежал на этой операции и меня резали, я только думал об одном человеке, это был ты, — Гарри внимательно слушал. — Я представил, как сильно ты расстроишься, если я умру, и мне захотелось бороться за жизнь. Это всё как-то несвязно, но, Гарри, ты — самое лучшее, что есть в моей жизни. Да, у меня идиотский характер, я груб. И, да, ты заслуживаешь большего, гораздо большего. Черт. Не могу даже описать словами, как сильно я привязан к тебе, и ты сам прекрасно это знаешь. И если у тебя нет ни одной причины, чтобы остаться, то останься только потому, что я тебя люблю. Гарри посмотрел на него, как будто это не Луи, а какое-то приведение стоит рядом и не дает вырваться наружу настоящему Томлиносну. — Но… — Подожди, — прервал он, — я еще не закончил. Я старше тебя, но ты в сто раз мудрее. Ты можешь уехать и сделаешь правильно, потому что я не имею права привязывать тебя к себе, но ты только знай, что я не хочу тебя терять. Проси у меня чего угодно, ты достоин всего мира, только не оставляй меня одного. — Луи, — Гарри подошел к нему ближе, — ты глупый человек, — он провел пальцами по его щекам, — думаешь, после всего, что между нами произошло, я вот просто так оставлю тебя? Я всегда возвращался к тебе. Я сбежал из дома в шестнадцать к тебе, вырвался из тьмы и смерти к тебе. Ушел, но потом снова оказался рядом с тобой. Я люблю тебя уже не первый год, и ничего, — он шепчет ему на ухо, — ничего в этой вселенной не заставит меня бросить тебя. — Так ты не уезжаешь? — Прости, Луи, но я должен уехать, — он вздохнул, — это всего на пару месяцев, и я вернусь к тебе. — А что, если нет? — Всегда с тобой, навечно твой. Луи утопал в этих словах. Впервые в жизни он почувствовал уверенность в ком-то. Он воспитал лучшего парня во вселенной. И Он принадлежит ему. Они стоят обнявшись посреди комнаты, и вселенная остановилась. «Я увидел лицо Бога, его имя Луи Томлинсон. Теперь он просит меня остаться рядом с ним, а я делаю ему больно. Он сказал, что любит меня. Разве мог я мечтать о таком в день нашей первой встречи?» И Гарри уехал, обещав вернуться. И никакой жалости и слез, они ведь взрослые люди. Им не нужны больше громкие слова, обещания и даже кольца. Есть просто они и любовь, которую ничего не сломит.