Темные Миры

Прайм – полководец, хранитель закона, высшая власть и символ веры. Тот, кто через Матрицу связан с самой планетой, ее живой Искрой, их Богом. Но уже много ворн Матрица молчала, и избранные ею были предоставлены сами себе, своим страстям и порокам. И тем не менее со времен Новы им удалось поднять и удержать огромную империю – однако не видя, что происходит в их обществе. Принятие Матрицы – это древний ритуал, при котором присутствовали сенаторы, жрецы и ученые; конечно, сам процесс вживления был скрыт, но как только завершалась интеграция, Прайм с раскрытой грудью с Матрицей напоказ выходил к ним. Оптимус Прайм начал свой путь иначе: Трион не успел ничего ему сказать, да и собирать было особо некого – все боялись после резни в Каоне собираться вместе, как и теперь боялись наемников, их охранявших. Никому нельзя было доверять. Толстая броня с мощным стеклом захлопнулась в тот же клик, как закончилось изменение корпуса; Прайм поднялся, и Жрец отшатнулся – серьезные голубые линзы смотрели будто сквозь него. – Больно, – Оптимус закрыл фейс, а после, отстранив ладони, захлопнул и боевую маску; Альфа Трион станет последним, кто видел его лицо и мог помнить, кем был этот Прайм. – Через боль приходит знание, – Трион подошел ближе и произнес церемониальную фразу. – Я помогу тебе... Его прервали, резко подняв взгляд, всматриваясь прямо в оптику. – Мне уже ничего не поможет. Я – Прайм, – он коснулся стекол, где обжигала Искру Матрица; артефакт молчал, но то, что было в процессоре, никак не могло быть сбоем в гибернации. – И я вправе. – Что ты можешь знать, Орион! – Жрец видел, как сверкнула оптика нового Прайма – неужели помнил? Этого не могло быть! – Ты не воин! – У меня есть знание и мое имя – Оптимус Прайм, – Оптимус провернул кистью, запуская трансформацию манипулятора в топор, заставляя Триона снова отступать; боевая прошивка развернулась, все встало на свои места. Он и Мегатрон в один орн вышли из камер – кодовые близнецы, ныне две стороны одного щита. Но хватит ли сил, разумности и веры у Оптимуса, нового Прайма, противостоять закаленному боевикону; за Мегатроном шли орды, он же был еще никем, у его народа не осталось веры, чтобы так просто подчиниться матриценосцу. – Ты ничего из себя не представляешь, и только я могу дать тебе власть, – Жрец тихо стукнул жезлом: его обуревала ярость, но он не имел права ее показать – он не воин, противостоять Прайму он не сможет, и откуда только у того нашлись силы так сразу подняться и трансформировать оружие? – Власть, страх, но не веру, – голос Оптимуса был спокоен и тверд. Он помнил, пусть обрывочно, кто он, что с ним было и... чем все закончилось. Матрица сохранила ему опыт – страшный, но без которого не пойти дальше, но осталось и осознание того, что прошлого не вернуть – назад пути нет. Вот она – свобода; сброшен старый статус, имя, в его руках его путь – новая жизнь. Однако Прайм не ощущал, что с каждым кликом стягиваются на Искре цепи обязанностей, обстоятельств и ожиданий...

***

Тьма вокруг – привычная, скрывающая, однако не ответить на такой призыв он не смог. Безымянный, странный убийца из теней. – Оверлорд, – Мегатрон нарек его, протянул ладонь, заглядывая в оптику другого разрушителя. Мех расправил плечи, улыбнулся безумно полными губами, а Мегатрон продолжил. – У меня есть то, что сделает тебя совершенным убийцей среди других. О, от этого предложения Оверлорд не мог отказаться; весь его актив состоял из разрушений, некогда выпущенный из капсулы Сигмы, он потерял корпус, но вот функционалисты вернули ему физическую часть – их заинтересовала мощь его Искры. Однако это было большой ошибкой: еретики поплатились, их святилище было фактически разрушено безумной машиной смерти. Опасно было играть с такими существами, но Мегатрон не играл, он направлял их! Он знал, что они чувствовали, оказавшись во тьме, не знавшие света и покоя. Оверлорд покорно шел за ним в лабораторию Шоквейва; ученый и сенатор активно играл на две стороны, поддерживая связь с Джиаксусом. Для Мегатрона он перестал быть тем, кого он знал раньше, словно стерлось из архивов имя Роллера. Практически лишенный эмоций, будто в дань функционалистам, изуродованный внутри и снаружи, он, однако, не потерял хватки, скорости мысли и умения убеждать. Старые разработки, сделанные лишь в научных целях, теперь шли на то, что ранее не только оттолкнуло бы Роллера, но и заставило бы их уничтожить. Мегатрон прислушивался к нему: за последние декациклы он сильно помог в утверждении власти и прочно вошел в триаду советников вместе с Саундвейвом и Старскримом. Вот и сейчас он внимал ученому; слова, произнесенные бесстрастным тоном, почему-то отпечатывались в процессоре – у мехов послабее часто сдавали нейросети, и они старались долго возле Шоквейва не находиться, но на Мегатрона это не действовало. Так заманчива была технология шести фаз, но для этого нужны были очень выносливые меха; древнее чудовище, носившее имя Сиксшот, было единственным, созданным таким Сигмой в войну с квинтессонами, и многие были готовы отдать Искру, чтобы искусственно суметь воспроизвести его способности. И Шоквейв смог! Один элемент, редкий, столь же древний, как Сиксшот – но чтобы заполучить заветную капсулу, нужно было попасть в Хелекс, в Плавильни, только там возможно было перерождение. Капсула находилась в руках сенатора – он был коллекционером, сам зачастую не зная, что держит подле себя. Оверлорд уважительно косился на пушку вместо манипулятора, скалился, но, ткнутый в бок пушкой Мегатрона, притих: ему требовался ремонт, сцепляться с заряженным отдохнувшим танком он не рискнет, но когда-нибудь он покажет, кто сильнее. Старскрим, как всегда, появился бесшумно – идеальный, начищенный, со вздернутыми крыльями, но Мегатрон всегда чувствовал его приближение. Сикер, метящий ввысь – такова его натура, однако Мегатрон упорно не мог понять, почему льнет к нему крылатый красавец, почему… заботится. «Твои раны – мои раны», – говорил сикер, сам лично сваривая броню, и лидер признавал – тонкая работа у летуна выходила лучше и аккуратнее, чем у Хука. Похоть, но в шлак ее – заботу он не мог принять и понять, он не имеет права на нее, не имеет права на это автоботское слово – любовь. Для остального есть Саундвейв. – Уйди, совещание завтра, мне нужен доклад по ситуации вокруг города – автоботы стягивают армию. Старскрим фыркнул вентами, задел бедром пушку и ушел: он прекрасно знал, что происходит, и доносил все сведения раньше совещаний; сейчас нет времени играть на себя, придерживать козыри – слишком опасно. Мегатрон – он близко, ближе, чем хотел бы сикер; рядом с ним много у кого драло интерфейсные системы, но вот большинство боялись, а Скримера влекло, Искрой тянуло к могучему вождю. Он одергивал себя, зная, чем это все кончается – дезактивом, или того хуже – зависимостью, однако так сладко завоевать недоступного лидера, и в этом он давал себе право идти на зов. Научить бы еще этого воина не только подчинять, но брать то, что отдают добровольно! Каждый получит свое.

***

Оптимус был в перезарядке – тяжелой, липкой, он все еще находился в процессе формирования. Ему снился… демон в черной броне. Он что-то кричал, стоя напротив, будто отражение, но в этой уверенной, сильной фигуре Оптимус не признавал себя. – Тогда кто ты? – хрипло спросил демон, и Прайм не знал, что ответить; проснулся он от собственного крика. Он – Прайм, и его задача – остановить весь кошмар вокруг; видения гибернации нереальны, их нет! Оптимус дернул манипулятором – снова активировались боевые программы: он пугал храмовников – они не желали его выпускать, но он упрямо связался с Проулом: он должен выйти к автоботам, иначе планету разорвет от полномасштабной войны. Однако кошмар подтачивал болящую Искру – пусть он очищен от эмпатии прошлого, но боль и образ… невыносимо больно, он не находил никого похожего. В процессоре билось «должен» за шанс существовать: у него ответственность пред теми, кто доверил ему Матрицу, но сначала нужно обрести себя. Прайм поднялся и вышел из кельи: отдых ему уже не нужен, нужна информация, и он ее получит! «Ариэль, поднимись ко мне».