Темные Миры

Солнце этой системы угасло, и Кибертрон погрузился во мрак. Тьма разлилась не только снаружи, а щедро расплескалась по разумам трансформеров; приходило новое время для иных принципов и целей. Холодный, мертвенный свет недалекой звезды ненадолго выбелял мир – он был бессилен прогнать то, что родилось в жуткую, длинную ночь. Праймаса здесь нет – время Темных Миров. Сортировщик при Сигме – это очень почетная и ответственная должность, он решает судьбу нового трансформера, определяя группу и новый статус. Многие из них были мнемохирургами: порой невозможно было определить прошивку, и приходилось делать подключения, а порой... Лоуб нервно потер шейные приводы: на него давили темные своды конвейера, свисавшие тут и там провода, трубки и поблескивающие от статики платы. Это главный зал был прекрасен и торжественен, а вот техническая часть могла ввергнуть неподготовленного в ужас. Лоуб был подготовлен; он не хотел этой должности, но от жестокой длани Сената было никуда не деться. Сам «Длань карающая» пришел за ним – тут «нет» было приговором, а «если бы» – деактивацией. Гудение систем усилилось. Лоуб подскочил к капсуле, тут же отвлекаясь от тяжелых мыслей: за плотной, почти черной жидкостью угадывались очертания кого-то крупного. Сортировщик покосился на стазис-наручники: его предшественника отправил в дезактив только активировавшийся боевикон; их становилось все больше, Сенат беспокоился – сгонял опасных на рудники, арены, в роты камикадзе, а самых мощных делали храмовыми гладиаторами. Самым страшным было то, что почти все они были с маркировкой «дестракшен» – разрушители, и их становилось все больше и больше. Лоуб боялся того дня, когда его заставят перепрошивать их. – Что там? – хриплый голос сенатора Десимуса невозможно было не узнать; рядом с ним стоял Трепан, но, в отличие от Лоуба, не дергался – он такой роскоши позволить себе не мог. - Боевикон, – мнемохирург отступил от капсулы, активация пошла быстрее, раствор закипел, и крышка камеры разлетелась на осколки. Горячая масса нанороботов выплеснулась наружу. Трепан и Лоуб метнулись к остывающему трансформеру, но тот не проявлял агрессии. Он просто сидел, осматриваясь – прекрасный, точеный фейс в обрамлении подвижных антенн, стройный корпус цвета светлейшего серебра, алые вставки казались еще ярче. И только алая оптика говорила, что перед ними «разрушитель». – Сковать! – из-за спины сенатора вышли охранники, держа блокираторы-когти. Мех подскочил, почувствовав неладное, и попытался защититься, ему удалось даже откинуть одного из голубооптиковых боевиконов, но троица насела на него и сковала. Мехлинг не рычал, все его движения были неуверенные, но не от гироскопов – просто не то было в его программах. Он вскрикнул, когда получил удар по еще тонким пластинам живота, второй удар поверг на колени. Первый вкус топлива – своего топлива – и один вопрос. – Почему? – взгляд алых линз смотрел с зарождающимся упрямством: такого уже будет нелегко сломить. – Ты раб! Я господин, – удар пришелся по щеке, после Десимус брезгливо стряхнул с руки чужой энергон. Лоуб и Трепан забились за стол, не смея лезть туда. Слишком опасно: можно оказаться на месте несчастного боевикона. Его чистая Искра скоро перестанет быть такой яркой, а, возможно, скоро потухнет в жестокой хватке Совета. Темнота, казалось, стала еще гуще и гул стих, когда мехлинг подал голос. – Я Мегатрон, я актив, я свободен. Искра сенатора замерла на клик – да, этим голосом можно было подчинять, ломать или поднимать с колен. Лед снова затопил линзы Десимуса, возвращая надменный вид. – В Храм его, Трейст будет рад новой игрушке. Конвейерный зал опустел, Лоуб прижался к холодной стене. – Мегатрон... мы отдали им чудовище, –пророческий шепот осел на стенах. Начался отсчет нового времени. Следующая капсула, но уже открывшаяся как надо, явила на свет не такого мощного, но не менее красивого мехлинга с голубыми окулярами и плавными обводами корпуса. Сортировщики смогли расслабиться, легко определили трансформу – грузовик – и со спокойными Искрами отправили его через величественный зал для регистрации и определения в учебку. Орион доверчиво оглядывался: белый с золотом зал заполнял свет, и он нерешительно пересек его. – Орион, – главный Жрец лично явился набирать помошников в Храм и яркого мехлинга приметил сразу. Мехлинг, немного обескураженный, только успел повторить жест почтения. Но глава Храма только мягко улыбнулся. – Альфа Трион – и я буду твоим руководителем. Идем, пора познакомиться с этим миром. Орион робко вложил ладонь в ладонь огромного меха и, стараясь казаться меньше, шел рядом; он чувствовал какую-то торжественность и значимость. Начался его путь. Трепан проводил их взглядом и покачал шлемом: сколько их, таких красивых и наивных, попадает в когти сенаторов и жрецов. Но, возможно, этот устоит – оба активировавшихся сегодня мехлинга были списаны с одной матрицы, боевая прошивка совпадала знак в знак... братья.

***

Ничего нельзя утаить в этом мире – все известно Жрецам и бережно хранимо в храмовом Архиве. Жрецы, возглавляемые Трионом, и Совет с Праймом являлись хранителями порядка и веры. Праймас вверил им власть, и в это верили многие – таким порядок просуществовал миллионы ворн и просуществовал бы еще, не изврати власть ее носителей, не преврати их в диктаторов и сибаритов. Они получали что хотели, кидая подачки приближенным, и репрессировали почти всех «разрушителей». И только Дай Атлас и его рыцари держались особняком. Огромный «дес» был непреклонен, суров и жесток к себе и крепко держал орден – и попытки найти компромат оборачивались крахом, а для пойманного шпиона – гибелью. Сегодняшнее заседание началось как обычно: сенаторы – раззолоченные, с лучшими апгрейдами и жеманными улыбками – расположились в креслах. Рыцарь стоял. Бывший генерал Новы Прайма опирался о стену и был погружен в тяжелые мысли – казалось, тени скользили по его фейсплейту; все это так не соответствовало помпезности зала, ярким броням остальных сенаторов. Огромное круглое помещение с изукрашенными стенами… В основном были запечатлены война с квинтессонами, первые двенадцать Праймов и, конечно же, гибель Мортилуса. Основа веры… Взгляд Дая остановился на ней, линзы нехорошо вспыхнули. Обман! Под позолотой ползет ржавчина, разъедая все. Прайм слаб – он лишь игрушка в манипуляторах Совета и храмовников. Тот, кто контролирует информацию, контролирует все. Они даже не лгали, лишь дозировали ее; с наступление долгих ночей будто что-то освободило их всех от ответственности за будущее. Мимо прошел один из сенаторов – ни одного движения в его сторону, но в кулаке остался тонкий кусочек пластика и накарябанное на нем послание. Дай Атлас сильнее стиснул кулак и вихрем удалился из зала, лишь взметнулся его серый плащ. Заседание продолжалось, но уже больше похожее на вакханалию: реками тек энергон, слышались беззаботный смех и звон дорогих энергофоров. Прайм так не появился, а Проул, явившийся с докладом, был проигнорирован. Праксианец даже и дверцей не повел и вышел, и только уйдя как можно дальше, зарычал и всадил кулак в стену: он устал, очень устал хоть как-то вместе с командой Прайма поддерживать баланс, но Сентинел прогибался; а что Проул – он лишь тактический советник, да и не хотел оказаться праксианец между двумя гидравлическими прессами; он бы выдержал, но... мало кто мог пережить слияние с Матрицей, истинно прóклятый артефакт. Агония, они ругубят себя, единицы бессильны против устоев. Гулкие коридоры привычно вели Советника во дворец, но он не знал, кто идет следом. Высокие палаты также изобиловали роскошью, раздражавшей советника; ему тяжело было существовать в этих давящих конструкциях. Прайм обнаружился в оружейной – одно из немногих мест, где Проул чувствовал себя спокойно: ничего и, главное, никого лишнего. Только Айронхайд у дверей да мастер-оружейник – мех древний, но шлаково опасный в бою и преданный Проулу. Праксианец, бесшумно ступая, остановился за спиной Сентинела, наблюдая, как тот метко поражает цели. Воин, почти «дес», но никак не политик, да и стратег посредственный. Его место на поле битвы – да, Проул восхищался мощью правителя, но упорно считал, что тому не место среди правящей верхушки; ни о первом, ни о последнем никто не знал. – Что там было? – Прайм оторвался от винтовки. Проул поджал губы, но попытки призвать Прайма к протоколу не удались, и советник стал докладывать и пытаться внушить мысль, что надо что-то менять. – Они не пускают меня к власти, да и нет необходимости сейчас – Золотой век. Мы защищены, мы процветаем. Прайм произносил одни и те же слова уже давно, а Проул молчал, только сеткой трещин покрылся датапад. Бойся гнева терпеливых... – Здесь и сейчас я делаю вам последнее предупреждение, Сентинел Прайм, – оптика Проула неистово пылала, а губы дрожали, обнажая совсем не вяжущееся с обычным обликом советника. – Дальше я снимаю с себя всю ответственность за происходящее. Прайм усмехнулся, величавая фигура нависла над небольшим праксианцем. – Ты просто бесишься, что тебя проигнорировали, успокойся. Сентинел был спокоен, самоуверен и совершенно не чувствовал опасности. Проул притушил оптику, возвращая самоконтроль – как же хотелось навешать оплеух этому полупроцессорному! Прайм, угодный Совету, прогнувшийся под Храм и очень верующий. Прайм, который не сможет спасти ни себя, ни народ, если все прогнозы Проула сбудутся и слово «Восстание» обретет плоть. Проул молча вышел, только едва коснулись плеча красные пальцы: Хайд понимал всю тяжесть, которую нес советник и его помощники, но выбора у них не было. Храмовые арены были жутким местом, овеянным легендами, более загадочным местом была только Арена в Каоне, где выступали по своему желанию, ради энергона противника. Под сводами Храма и Архива выступали рабы, самые опасные из когда-либо активировавшихся «разрушителей». Жутко контрастировали обиталища гладиаторов с убранством Храма. Грязь и темнота, насилие и жесткое давление на психику. Их уничтожали так, ибо не смели обрывать их актив тихо, недалеко отводя от Сигмы – это было милосердие «авти». Сотни гладиаторов молили о быстрой гибели и бились с возможной яростью, зная, что и противник хочет этого. Но только не ОН: темно-серая броня, едва видные в стыках алые полосы, толстый шлем необычной формы и взгляд... Не просто тупая ярость и безразличие, присущие остальным: оптика светилась живым разумом и праведным гневом – гневом, двигающим вперед и заставляющим выживать в этой плавильне и прорываться к лучшему, оттачивая мастерство воина. На несколько кликов прервалось гудение энергетической решетки, и Мегатрон тут же оказывается на серво, сжав кулаки. Один из сенаторов, приспешник Длани, и несколько охранников. – Не советовал бы, Протеус, он опасен, ни одного проигрыша за последние декациклы. Даже связанный борется, интерфейсить такого неприятно, да и подачки ему не нужны. Одного недавно сломал пополам, когда его храмовники зажали. Сенатор оценивающе смотрел на могучую и статную фигуру и отступил назад, заглянув в бездонную алую оптику на красивом фейсплейте. – Можешь убить, но не сломишь, – тихий, уверенный голос с едва уловимой хрипотцой. Сенатор брезгливо отвернулся и вышел, как и остальные. Стоило решетке вернуться на место, как Мегатрон осторожно сел, опираясь гусеницами о стену. Он устал, и сил становилось все меньше. «Я жив. Я Мегатрон», – твердил он себе; он знал, что должен сделать, чтобы это прекратилось раз и навсегда. Он не один в этой тьме, есть сотни других – главное, чтобы они его услышали. Его вторая программа разворачивалась и набирала силу. Арена Храма с белым песком на круглой арене была сегодня освещена. Этот свет отвоевал у темноты лишь границу песка – в арках, ведущих в казармы, клубилась тьма. Рычание и хрипы слышались оттуда, да мелькали алые линзы за стальными прутьями. Они искали тут гибели, сами того не зная, воспевая смерть, восхищая зрителей своим зверством и умением уничтожать. Потухший взгляд ни врагов ни друзей – даже не голод вел их, лишь желание оборвать нить реальности, но самоубийством мало кто заканчивал тут. Дело было не в вере, а в затаенной надежде, свойственной, наверное каждому живому существу; они были гордыми до конца: «разрушители» не принимали дезактив из милости и на коленях. Мегатрона вытолкали, кинув мечи; тот гордо подобрал оружие и взмахнул на пробу, после скривился – опять разбалансированное, по сути бесполезные железки. Гладиаторов тут, конечно, тренировали – но гладиаторы со всей начинкой принадлежали храмовникам, а те не были заинтересованы, чтобы гладиаторы умели хорошо воевать. С другой стороны выпустили Тарна; танкбота когда-то лишили вокалайзера, но воином он был отличным – лабрис в его манипуляторах нес смерть всем противникам, но сегодня Мегатрон не собирался умирать. Толпа выла и требовала схватки; Мегатрон оскалился, чувствуя мощное давление на процессор, так часто мучившее их в перезарядке и ввергающее в безумные кошмары –после такого многие не возвращались в казармы. Гладиатор подозревал, что их пытались переписать, изменить, но на него это действовало в меньшей степени; посему сегодня его пустят в расход. Они сошлись, недолго примериваясь; Мегатрон тут же ушел в оборону и поймал зрительный контакт – канал связи ему открыли мгновенно. «Какой ты хочешь смерти?» – лабрис опасно прошел рядом с плечевым блоком. «Я хочу жить – и хочу, чтобы жил ты», – клинки блокировали замах. Альфа Трион сузил оптику: ему казалось, что бой идет не так, но засечь переговоры не мог. Трибуна сенаторов сегодня почти пустовала, а вот храмовников было много – все хотели видеть, как погибнет Мегатрон, не забывший имя, не сломавшийся, беспринципный молодой мех. Как жаль, что он «дес» – такого бы в телохранители. «Ты глуп и молод...» – лезвие топора играючи смахнуло защиту бедра, но танк зазевался, и мечи обрушились на его траки. Лабрис был выпущен, и танк стиснул противника, броня начала трещать; Мегатрон сделал то же самое и впился в шейные магистрали противника. – Помоги мне, Тарн, помоги нашим братьям. Мы, обманутые, преданные, должны восстать. Они катались по песку, Мегатрон сам прижался к танкботу, охватывая его своими мощными полями, хрипел на аудио, понимая, что сейчас все зависит от его способности убеждать. Расцепились... Оптика в оптику – и бесконечный поток слов от Мегатрона. Сильных слов, а главное – он не обещал, он утверждал настоящее и продумывал будущее. Вновь смертельная пляска с подобранным оружием уже в полном молчании с обеих сторон. В какой-то клик Мегатрон уловил колебания Тарна, а потом и вовсе – что тот прогибается и поддается. Уклониться от топора и обрушить один клинок плашмя на фиолетовый шлем, а другой вогнать под плечевой шарнир, поливая и без того замаранный их энергоном белоснежный песок. Победа, не первая на Арене, но навсегда изменившая жизнь Мегатрона-гладиатора. Ариэль стояла рядом с Трионом, жадно наблюдая и стараясь не смотреть в сторону опостылевших храмовников. Это по званию она жрица, а на деле – жертва, такая же рабыня, как эти гладиаторы. Раз за разом опустошали ее энергоемкий корпус чужие генераторы, но без страсти; обряд и обычай – тонкие пальцы стиснули ограждение, хотелось зарычать и броситься на кого-нибудь: сил в хрупком на вид корпусе немало, если бы только их из нее не вытягивали! Лишь Орион относился к ней уважительно, в такого даже можно было влюбиться, но зачем этой теперь... теперь ей нужна сила и Власть! Полные губы хищно изогнулись – ярость, она даст ей сил, скоро у нее будет возможность проскользнуть к гладиаторам и узнать справедливость слухов, неизвестных пока даже Триону. Устои давали трещины, и из них сочились ржавь и энергон.