Эшли
Поезд не спеша, но настойчиво набирает ход, оставляя позади холодный серый перрон, устремляясь все дальше по стальной ленте железнодорожного полотна. Мимо окна пролетают темные крыши пустых городских зданий — состав поднимается вверх, делая огромную петлю и все ближе подходя к высотному зданию со стеклянной крышей. Я готовлюсь к прыжку и отхожу к дальней стене вагона, чтобы хорошенько разбежаться. Пора! Холодный ночной ветер хлещет в лицо из открытой двери вагона, трепя полы расстегнутой куртки, обдавая своей свежестью и приветливо призывая в прозрачные объятья. Поглубже вздохнув, примериваюсь и разбегаюсь, прыгая на мимо проносящуюся крышу. Для Бесстрашных в этом нет ничего сложного, но меня до сих пор во время прыжка пробирает нешуточное беспокойство, заканчиваясь лишь после того, как я почувствую под своими ногами твердую почву. А в этот раз я ее не ощущаю, потому что поверхность крыши исчезает, превращаясь в вертикальную стену, в которую с силой и врезается мое тело, так, что дыхание мгновенно выбивается из легких. Растерявшись, я едва не срываюсь, только по наитию успевая ухватиться за небольшой выступ на краю. Сердце колотится в груди хвостом трусливого зайки, спина мгновенно взмокает от напряжения. С высотой у меня взаимоотношения не очень-то складываются, поэтому неосторожно взглянув вниз, я зажмуриваюсь, чувствуя, как голова начинает кружиться, и делаю несколько медленных вдохов, стараясь взять себя в руки. Спокойно, тише ты, будешь паниковать — точно сорвешься. Медлить тоже нельзя, иначе затекут руки, так что давай осматривайся и карабкайся вверх! Ухватившись поудобнее, чтобы было сподручнее сопротивляться силе притяжения и бешеным на верхотуре порывам ветра, шарю по стене ногой в поисках хоть какой-нибудь опоры, пока не нахожу в бетоне выбоинку, и подтягиваюсь на руках, помогая себе всем телом забраться на поверхность крыши и вытянуться в полный рост, ощущая под ногами опору. Справилась, смогла. Фу-у-ф, блядь! Порывы ветра внезапно исчезают, как и ночное небо над головой. Вокруг проявляются очертания помещения: стены, облицованные серой плиткой, неоновые лампы с бледным цветом, ряды ржавых раковин. Под ногами ощущается мокрый кафель, по спине, плечам, животу бегут теплые струи воды. Оглядываясь, я с недоумением узнаю душевую неофитов, а потом… Потом метнувшаяся от двери черная тень намертво прижимает меня к плиточной кладке, крепко ухватив за шею и сомкнув вокруг нее ледяные пальцы. Неизбежно задыхаясь, я рычу, дерусь как черт, лягаюсь и извиваюсь ужом под придавившей меня тяжестью, пытаясь выцарапать свое горло из чужой хватки и вздохнуть, но сил не хватает. Неужели вот и все? Но цепкая хватка на шее неожиданно ослабевает, давая мне сделать такой желанный глоток воздуха. — Очнись, — прежде, чем темнота рассеивается, в мое сознание врывается громкий приказ. Жадно вдыхая, я открываю глаза и дергаюсь от неожиданности всем телом, испуганно вскрикнув от прожигающего меня серого взгляда. Эрик нависает надо мной, словно душившая меня черная тень. Сердце пропускает удар и сжимается, в ужасе спускаясь к пяткам. — Фор, — хриплю я, извиваясь на железном кресле, суча ногами, пытаясь вырвать свои запястья из удерживающих их ладоней лидера. — Фор… — Да успокойся ты, — рявкает Эрик раздраженно. — Все уже закончилось. Я недоуменно замираю, заметив маячившего за спиной Эрика инструктора. Он ободряюще хлопает меня по плечу и проясняет ситуацию: — Это всего лишь симуляция, Эшли, успокойся. И ты сама себя душишь. — Идиотка, — ворчливо подхватывает лидер. — Все руки мне изодрала. Он недовольно качает головой и отпускает мои запястья, потирая алеющие на предплечье царапинки, видимо оставленные моими ногтями. Я завороженно смотрю на его руки, медленно осознавая, что это мой страх из симуляции просочился в реальность, вызвав столь бурную реакцию присутствием Эрика. Черт, этого еще не хватало! — Все в порядке, в порядке, — успокаиваясь, негромко твержу я себе под нос. — Все, Эрик, отпусти меня. Он убирает свое колено, прижимающее мои ноги к креслу, и отходит к стене, застывая там соляным столбом. Сложив руки на груди, разглядывает мою моську безучастным взором. Я поджимаю губы и вздергиваю подбородок выше, чтобы скрыть волнение. Что он вообще здесь делает? Когда начиналась моя симуляция, в кабинете присутствовал только Фор. Вот чего, спрашивается, приперся, вытрепывая мои нервы? Мне два дня так удачно удавалось его избегать, но нет же, Эрику обязательно нужно, чтобы я постоянно пребывала в подвешанном состоянии. Вон как зыркает исподтишка! Даже не сомневаюсь, как улучит момент — я еще отхвачу с лихвой, невзирая на то, что ничего ему не сделала. — Ты в норме? — спрашивает Фор с таким видом, будто прикидывая, а не сунуть ли меня в смирительную рубашку. Наверное, я сейчас на чудика похожа. — Да, — растираю лицо ладонями, унимая нервную дрожь и только потом обращаюсь к инструктору, всячески игнорируя лидера: — Фор, я могу идти? — Иди, — кивает он, отворачиваясь к мониторам и теряя ко мне интерес. Однако не так легко оказывается это сделать, когда огромная фигура лидера закрывает собой почти весь проход к двери, к которой теперь придется чуть ли не протискиваться на дрожащих после симуляции ножках. Уф-ф, как в клетку к хищнику шагнуть, ей-богу! А деваться-то некуда, поэтому и топаю, настороженно косясь на Эрика. Щурится, сукин сын, и не подумав хоть немножко сдвинуться в сторону, пока я опасливо крадусь мимо. Вот позорище будет, если он меня пуганет, сказав коротенькое «бу», и я припущусь наутек сверкая пятками! Нет, отмалчивается, только я все равно вылетаю из кабинета, будто за мной черти гонятся. Однако спустя несколько дней, когда я снова сталкиваюсь с лидером, мне везёт гораздо меньше. Он ловит меня за локоть на выходе из столовой и утаскивает в соседний коридор. — Пусти. Да пусти же, — взвизгнув от мгновенно охватившего меня волнения, я пробую вывернуться из его цепких пальцев. — Куда ты меня тащишь? — И долго ты еще бегать собралась? — игнорируя мои попытки освободиться, насмешливо бросает Эрик, будто его вся эта ситуация даже чем-то забавляет, и от этого моё беспокойство лишь усиливается. Что он на этот раз задумал? — Слушай, не трогай меня, — вздохнув поглубже, прошу его, и голос мой при этом звучит до того жалко, что я сама же морщусь. — Тебе что, других баб во фракции мало? Вот иди к своей рыжей и делай с ней все, что вздумается. Он вздергивает пирсингованную бровь, бросает на меня удивленный взгляд и мерзко хмыкает, а я снова морщусь, потому что мое высказывание попахивает ревностью. — Тебе, конечно, плевать на то, что за моей спиной уже полфракции шушукается, заклеймив твоей шлюхой. А мне — нет, — продолжаю, собравшись с духом. В носу щиплет от подступающих слез, но я их пока сдерживаю, усердно кусая губы. — Хватит уже, у меня и так из-за этих слухов одни проблемы, и ты еще добавляешь. Даже в страхи мои проник и душишь там меня постоянно! — Ты это сейчас что, — приостановившись посреди коридора, надменно произносит Эрик, — разжалобить меня решила, коротышка? — Разжалобить? — аж едва не задыхаюсь от возмущения, недоуменно уставившись на лидера. — Позволь напомнить, что это ты схватил меня и потащил неизвестно куда. Может, нам обоим все-таки будет легче, если ты сам уже определишься, что именно тебе от меня надо! — Ты снова забываешься, — низко наклонившись ко мне, угрожающим голосом предостерегает Эрик. — Я твой лидер, и все, что мне от тебя может быть нужно, это четкое соблюдение правил прохождения инициации и сраной субординации, о которой ты нихуя не слышала. А твои проблемы — это последнее, что меня волнует, тем более если они являются последствием твоей, выходящей за все рамки дозволенного, болтовни. Может, хоть теперь научишься включать голову, прежде чем открывать рот! — Ты что же, — слезы уже предательски заполнили мои глаза, но я не даю им пролиться, — пытаешься оправдать свое пьяное ко мне домогательство тем, что я тебе слово сказала невзначай? — А с чего ты вообще взяла, что я перед тобой оправдываюсь? Или, может быть, ты еще извинений ждешь? Да кто ты такая? Откуда ты взялась и какого хрена… твою мать, — раздраженно выцеживает Эрик сквозь зубы и, шумно втянув в грудь воздух, отворачивается, молча разглядывая стену. Даже несмотря на то, что между нами всего несколько дюймов, я прекрасно ощущаю его напряжение и мне вдруг отчего-то становится страшно поднять на него взгляд и увидеть… что? Не знаю, чего я вообще ожидала от Эрика, но выплеснутые на меня презрительным ядом обвинения только усугубляют ситуацию, расстравляя свербящие под сердцем обиду и разочарование. Первая слеза срывается вниз по щеке… Да что он за человек такой? Не настолько же Эрик был пьян, чтобы страдать провалами в памяти, иначе бы сейчас мы тут даже не стояли, только почему-то он продолжает обвинять во всем меня. — Все, не ной, — подуспокоившись, негромко говорит лидер низким голосом с едва ощутимой хрипотцой. — Да, я потерял контроль, но, в конце концов, ничего такого не произошло! — Ну да, ничего такого. Ты меня всего лишь чуть не… — подтверждаю я, сердито обтерев ладонью влажные глаза, а потом резко вспыхиваю, краснея до самых кончиков ушей от одного воспоминания, что я ему позволяла. Черт возьми, разумеется, он тоже это помнит! Мысленно застонав, я поспешно отвожу взгляд в сторону, потому что в его глазах таится насмешка, по которой вполне отчетливо читается, как много бы он мне по этому поводу сказал. Но вопреки ожиданию говорит совсем другое: — Сама виновата. Нечего было крутить голой задницей, — а в голосе уже неприкрытая уверенность, точно я специально его тем злополучным утром в коридоре подкараулила, чтобы обратить на себя внимание и спровоцировать. И в классе по метанию, видимо. Надо же до такого додуматься, ну и ну… Поразительное самомнение! Господи, да как же меня так вляпаться угораздило?! Неужели парней во фракции мало? Да полным полно же, но почему именно этот невозможно напыщенный сукин сын разбередил мое сердечко?! — Нигде ни слова в правилах Бесстрашия нет о том, что я должна таким образом отвечать за свой несоответствующий внешний вид, — задетая его обвинениями, парирую я с вызовом. — В Бесстрашии только одно правило: лидер приказывает, остальные — выполняют. Я тут царь и бог, ясно тебе?! — приглушенно, но очень весомо сообщает он, показывая мне кто тут хозяин положения. — Это моя фракция, как хочу, так и наказываю. Ну, или поощряю. — Ты, конечно, тут лидер. Да только я не твоя собственность… — Заткнись, — резко обрывает меня Эрик. — Я всегда получаю, что хочу. От всех, кого захочу, и заруби это себе уже на носу, мелкая. — Эрик, а ты хоть знаешь, как меня зовут? — невпопад спрашиваю я с подозрением. — Я у тебя то «коротышка», то «мелкая», то «слабачка» и тому подобное. Ты вообще в курсе, что у меня есть имя? — По-моему, твоему языку можно было бы найти куда более приятное применение. Ты так и продолжаешь выебываться и испытывать мое терпение, невзирая на все предупреждения, — сощурившись, едко ухмыляется Эрик. Я оскорбленно фыркаю, глотая все огрызания, что вертятся на кончике языка, а он растирает подбородок ладонью и продолжает, будто делая одолжение: — Ну ладно, и как же тебя зовут? — Э-э-шли, — аж растерявшись от такого неприкрытого и пошлого сарказма, блею я упавшим голосом. — Попробую запомнить, — Эрик жмет плечами, демонстрируя, что ему в действительности безразлична эта информация, и еще шире ухмыляется, продолжая надо мной издеваться. — Хочешь, я тебе на бумажке запишу? Может, выучишь, — ехидничаю ему в ответ, стараясь не казаться уязвленной до глубины души неприятным пониманием, что Эрик меня нарочно обезличивает. — А может, просто уже поцелуешь меня? — вместо ожидаемой ядовитой подколочки ошарашивает он. Меня хорошенько так встряхивает от столь резкой смены настроения лидера и я замираю с открытым в немом удивлении ртом, стараясь осознать сказанные им слова. Мне же не послышалось? Он что, серьезно? Серьезно? Эрик немного разводит ладони в стороны, мол — и что в этом такого? А потом, словно ни секунды не сомневаясь, что я все немедленно выполню, шагает ко мне вплотную и приобнимает одной рукой. Я досадливо кусаю губы, потому что полумрак коридора не скрывает предательское покраснение в одну секунду загоревшихся огнем щек, начиная мелко подрагивать под выжидательным прицелом серых глаз. Поймавшее новую порцию стресса сердечко колотится хвостом трусливого зайки, нахлынувшее странное волнение распирает грудь, но почувствовав даже сквозь ткань футболки тепло ладони Эрика, мне совершенно не приходит в голову отшатнуться. Или испугаться, как раньше, когда одно только появление замаячившего в пределах видимости лидера заставляло испытывать безотчетное опасение. И вот уже его пальцы, сильные, смелые, горячие и чертовски наглые, неторопливо скользят по моей пояснице, а мне бы сделать глубокий вдох как можно тише и незаметно смочить пересохшие губы языком. Только застрявший в горле комок слишком сложно сглотнуть, ведь тело предает так быстро, так покорно сдается во власть его прикосновений, его пристального взгляда, внимательно следящего за моей реакцией. Эрик видит все, что со мной творится, и, невольно приоткрывая дрожащие губы, я ловлю в его глазах выражение неприкрытого превосходства, мечтая провалиться сквозь землю. Господи, ну почему он на меня так действует, если, черт его подери, Эрик просто отыгрывается… и только. Нужно срочно, немедленно отвлечься… иначе я его сейчас все-таки поцелую… вот в эти губы, уголок которых подрагивает в тщательно сдерживаемой усмешке… И тогда мне точно крышка! — Не припомню, чтобы в правила субординации входило выполнять твои прихоти! — собрав в кулак все свое самообладание, отвечаю на его наглость как можно спокойнее и радуюсь, что голос даже не дрогнул. Эрик нахмуривается, но, к немалому моему удивлению, никакой физической агрессии не проявляет, лишь сверлит меня тяжелым взглядом, показывая свое недовольство. Нет, а чего он ожидал? Что его привлекательность в моих глазах вырастет прямо пропорционально количеству нанесенных им оскорблений? Ага, вот прям разбежалась! Развернувшись на пятках, я быстро ухожу, пребывая в замешательстве из-за того, что этот грубый, жесткий мужчина, чуждый, казалось бы, простых человеческих слабостей, оказался совсем не таким неприступным, каким выглядит. Как ни странно, это не на шутку интригует, и в то же время подкидывает лишь больше новых головоломок и загадок в его враждебном поведении, чем ответов.***
После обеда Фор и Лорен ведут нас на очередную экскурсию. Сегодня мы в составе патруля вместе с урожденными неофитами отправляемся проверять одну из обсерваций афракционеров, находящуюся в заброшенном необитаемом районе — Old Town (Старый город). В курс дела нас вводит старший командир патрульных — Бартон, крепкий темнокожий мужичок с пирсингом в подбородке. Оказывается, в Старом городе изгои сами организовали себе лагерь и, невзирая на то, что они не причиняют никаких проблем, Бесстрашные обязаны проверить, чтобы соблюдался установленный порядок. Обсервация изгоев располагается на окраине района, среди полуразрушенных высоток, и представляет собой унылое, тягостное зрелище — десяток ветхих одноэтажных зданий, погрязших в нечистотах, нищете и куче притащенного со свалки хлама, среди которых снуют люди в грязных лохмотьях. Соответствующий запашок гниющих отходов и немытых тел венчает это великолепие. — Фу-у, — кривятся девчонки, морща свои носики. — Дышите глубже, — тут же раздается ржач одного из патрульных. — Изгои не моются неделями. Конечно не моются ― им негде, Отречение снабжает их только питьевой водой. В болоте особо не поплескаешься, дождевой воды на такую прорву не хватит при всем желании и мне совсем не понятно, почему изгои не выбрали себе местечко поближе к доступному источнику проточной воды? Да и от зоны Отчуждения далековато, где в основном собираются афракционеры, как и от Отречения, подкармливающего их. Мне вообще здесь всё не нравится и кажется подозрительным. Не знаю, чем именно вызвано это ощущение, но стоит нам только ступить внутрь самой территории, на плечи ложится навязчивое беспокойство, заставляя тщательнее осматриваться, пока неофитов разделяют на два отряда. Фор и Бартон ведут за собой свою группу проверять облезлые трущобы, зияющие пустыми проемами выбитых окон и дверей. Другая группа, в состав которой я попала, отправляется вместе с патрульными осматривать заваленные разной рухлядью дворы. — Чего мы ищем? — спрашиваю я у одного из патрульных, Скайта, совсем молоденького паренька, успевающего между делом болтать и строить девчонкам глазки. — Оружие, любой огнестрел, и посматривайте, чего они жрут, — сообщает он с таким видом, будто я какую-то глупость сморозила. — А что, еда тоже запрещенка? — изумляюсь я. — Нет, если это пара банок консерв. А вот если залежи запасов, то, выходит, изгои где-то склад обнесли, — делясь информацией, жмет парень плечами. — Где ж им еще такого добра взять?! — Но ведь все продовольственные склады охраняются, разве нет? — Фракционные склады, — поясняет он, вздернув вверх указательный палец, — а еще есть магазины, торговые лавки. Да и так, в легкую могут дом обчистить, а хозяев завалить. — Понятно, — соглашаюсь я с его весомыми доводами. — А огнестрел они где достают? — Я бы сам хотел это знать, — хмыкает Скайт. — Да вот у таких, как вы, и отбирают, которые языками чешут вместо того, чтобы по сторонам смотреть, — ворчливо говорит нам патрульный постарше, награждая строгим взглядом. — Повнимательнее, потом потрепитесь. Мы замолкаем, принимаясь в два раза усерднее вертеть головами, следя за обстановкой. Изгои ведут себя тихо, позволяя беспрепятственно все осмотреть и будто не обращают на потревоживших их Бесстрашных никакого специального внимания, продолжая заниматься своими делами. Две женщины в давно нестираных одеждах, склоняются над подвешенном у костра чаном, помешивая источающее неаппетитное амбре варево, но когда мы проходим мимо, одна из них приподнимает обляпанную сальными волосами голову и исподтишка бросает вслед короткий, полный ненависти взгляд. Меня будто толкают в спину ― изгои так не смотрят. Они ненавидят Бесстрашных. Ненавидят, но боятся, чтобы сохранить даже такое незавидное существование в этом обществе, делающее их все еще живыми людьми. Вот что настораживает: здесь и сейчас они не боятся нас, даже не опасаются, словно находятся в заведомо выигрышном положении. Нехорошее предчувствие скользит за пазуху холодной змейкой, и я осматриваюсь как можно более незаметно в ожидании какой-нибудь подлянки. Ничего не происходит, вот совершенно ничего, но чую жопкой, что здесь явно что-то не так! Проверив всю небольшую территорию, наша группа возвращается к проходу между высоток, собираясь покинуть эту абсервацию. Я уже готовлюсь облегченно выдохнуть, как тот патрульный, что ворчал на нас со Скайтом, окидывает быстрым взглядом столпившуюся кучку афракционеров у дальнего здания и беспокойно переглядывается со своей напарницей, вновь заражая меня настороженностью. Да что ж такое тут происходит? — Так, ребятки, давайте-ка все на выход, — объявляет женщина. — Нам пора возвращаться. Остановившись в конце растянувшихся в шеренгу Бесстрашных, поджидающих возвращающихся командира патруля и Фора с остальными неофитами, я снова беспокойно оглядываюсь на изгоев, которые в свою очередь глазеют на нас уже не скрываясь. И кто б знал, как мне это не нравится, скорее бы отсюда свалить. Черт! — А Бартон говорил, что среди изгоев обычно много стариков, в основном бывших Бесстрашных, но среди этих я ни одного не заметила, — пихнув плечом Скайта, говорю я. Патрульный открывает рот, собираясь ответить, но вместо этого сильно толкает меня в сторону и орет: — Блядь, засада. Засада! И в эту секунду прямо над нами полосует автоматная очередь, пробивая голову одному из урожденных неофитов, не успевшему пригнуться. Я падаю на землю, еще не успев осознать что к чему, в ужасе таращась на мешком осевшее рядом тело убитого парня, а патрульный уже хватает меня за шкирку, утаскивая к ближайшей высотке, за которой спешно укрывается остальная наша часть отряда. Новая очередь перегораживает нам путь, вынуждая отступить назад, следующая — распластаться на засыпанной мусором траве и отползти под сомнительное прикрытие частично разрушенной кирпичной будки, все дальше оттесняя от Бесстрашных. Выждав несколько секунд, когда пальба хоть немного утихнет, выглядываем из-за угла и дружно материмся, видя, что второй отряд тоже встрял, а вооруженные изгои рассредотачиваются, используя нагроможденный во дворе хлам вместо укрытий. Вот для чего они здесь свалку устроили, уроды! — Да твою-то сучью мать, — ругается Скайт, сообразив, что деваться нам особо некуда, но, выдохнув, продолжает четко и относительно спокойно: — Здесь не пройдем, придется где-нибудь укрыться до прихода подмоги, иначе нам хана. — И, притянув меня ближе, тыкает пальцем в направлении одного дома, на вид еще довольно крепкого. — По моей команде, короткими перебежками и как можно ниже пригибаясь к земле. Поняла? Я-то все понимаю, но с возможным укрытием нас разделяет больше десяти метров. И как туда добраться под дождем из свистящих пуль? — С ума сошел?! — ошалело выстанываю я, очень сомневаясь в благоприятном исходе подобной задумки. — Делай, что говорю, — отрезает парень, вдруг отвесив мне затрещину, чтобы не тряслась. — С другой стороны не пройти, мы уже отрезаны от группы, больше шанса не будет. «Ой, как охуенно», — ехидничаю я про себя, подумывая рухнуть в обморок, и закрываю на миг лицо ладонями, чтобы не завыть. Внутри все словно завязывается в единый тугой узел, который тут же распускается, разгоняя по телу всеохватывающую ледяную панику. — Готова? Раз, два. Пошла! — командует Скайт, высунувшись и выстрелив пару раз наугад. Мы друг за другом выбираемся из-за укрытия и, инстинктивно пригибаясь, несемся к вожделенной цели, петляя как бешеные зайцы. Откуда-то сбоку раздаются ответные выстрелы, моментально оглушая. Не видя ничего вокруг кроме спасительной тьмы дверного проема, я ору дурниной и просто бегу вперед, пока не заваливаюсь в брюшину здания. В полусгнивший косяк немедленно вгрызается пуля, откалывая кусочек, а затем на меня сверху падает патрульный, живо подмяв под свое тело. Удар об пол вышибает из груди дыхание, и я несколько секунд никак не могу втянуть воздух обратно в легкие. Сцепив зубы из-за пробирающей с головы до ног мерзкой дрожи, с трудом заставляю ноющее от напряжения тело шевелиться. Скайт скатывается с меня, морщась и держась за грудь, и тут я с леденящим душу страхом вижу, как его рука окрашивается кровью. Он ранен! Вскочив как ошпаренная, подхватываю его под руку, помогая встать. Снаружи грохает короткая очередь, к которой присоединяются несколько одиночных выстрелов — непонятно, своих или приближающихся изгоев. Скайт кивает, показывая мне на вторую комнату помещения, туда я его и утягиваю. Увы, но шокирующие сюрпризы на сегодня еще не исчерпаны. — Вот блядство-то, в ловушку угодили, — сипло вздыхает парень, обнаружив, что мы застряли в каком-то каменном мешке, где нет ни одного, даже маленького окошка. Обычный стол, несколько кривых полок, на которых громоздятся горелые котлы, дырявые кастрюли и прочая, явно добытая на помойке, утварь. В углу навалена куча старых загаженных матрасов, и в нос тут же ударяет запах сырости, к которому примешивается еще и затхлый душок, как от давно не стираных вещей. Быстро осмотревшись, Скайт переворачивает стол набок, делая заграждение сбоку от входа и неуклюже, словно оскользнувшись, заваливается на облупленную стену. Поддерживаю его от падения, но парень уже не бледный даже, а зеленый, и скрипит от боли зубами. Я волоку его за ограждение, чтобы укрыться. Он изо всех сил помогает мне, беда в том, что сил этих остается немного. Но он еще умудряется разговаривать. — Слушай сюда… — И тяжело кашляет. Похоже, прострелены легкие, дышит он с трудом и тает прямо на глазах. Прерывая мой скулеж, сует в руки свой пистолет и запасной магазин. — Любому, кто сюда сунется — стреляй в голову, чтоб наверняка. Тебе все ясно? Стрелять по живым людям мне до этого никогда не доводилось и, невзирая на понимание, что это изгои сами напали на нас, а, значит, они те еще выродки, желающие нашей смерти, я как-то не очень верю, что у меня получится. О чем немедленно и сообщаю патрульному, давясь слезами, но его взгляд становится таким жестким, что рыдать я передумываю. — Слушай, я сказал, — с нажимом повторяет Скайт. — Патронов всего два неполных магазина, так что не трать впустую. Наши снаружи поддержат, но если кто полезет сюда — сноси башку точным выстрелом. И близко к себе не подпускай. Нужно продержаться минут двадцать, скоро придет помощь. Ты поняла меня? Поняла? Я киваю, пытаясь произнести хоть слово, но не могу. Патрульный тяжело откидывается на спину и, кажется, теряет сознание, а я визжу на высокой ноте, увидев, что в дверной проем и в самом деле уже лезет человек. Несколько фигур за его спиной падают как подкошенные, наверное, Бесстрашные пытаются их придержать, и, поколебавшись секунду, я жму на спусковой крючок, даже толком не прицелившись — напряжение сказывается, — и естественно мажу. Изгой шарахается в сторону, притиснувшись к стене и пробирается ближе. Только тут до меня доходит с пугающей ясностью, что все это не тренировка в тире, не игра в «Захват флага», и не какое-то бахвальство перед соперниками по инициации, а реальная перестрелка, в которой меня запросто могут убить. Представив себя корчащейся на грязном полу с пулей в груди, я стискиваю зубы, чтобы не орать, заставляю себя хорошенько прицелиться и снова нажать на крючок. Тело изгоя, сунувшегося было во вторую комнату, грохается на пол, как-то неестественно вывернувшись, и больше не двигается. Попала? Попала. Черт, блядь, пиздец кромешный. Мамочка, меня же сейчас убьют! Решив, что держать оборону лежа будет сподручнее, я укладываюсь на живот, сосредоточив все внимание на входе с улицы, где показывается еще одна фигура в лохмотьях. Это мне несказанно повезло, что вторая комната тонет в сумраке и меня попросту не видно, однако изгой стреляет наугад. Пуля взвизгивает, сбив где-то за спиной остатки штукатурки, мой ответный выстрел грохочет среди бетонных сводов, проделывая аккуратную дырочку в чужом лбу, заставив нападавшего растянуться на полу. Второй… я убила второго, поверить не могу… А сколько их еще намеренно сюда лезть? Это просто пиздец! Какого хрена нас сюда притащили? Снаружи, судя по звукам, идет настоящая перестрелка, и в секунды затишья не удается разобрать, на чьей стороне перевес. Численный — так явно у противника, но по боевым навыкам изгои Бесстрашным проигрывают. По крайней мере, очень на это надеюсь. Предательская дрожь в руках мешает прицелиться, когда стремительная тень проскальзывает мимо входа, я настороженно замираю, переставая дышать, и обнадеживаюсь, что пронесло, а через пару секунд человек в грязной одежде принимается поливать очередью сгущающуюся темноту моего убежища. Взвизгнув, едва успеваю забиться за столешницу под бок пребывающего без сознания Скайта и судорожно сжаться в компактный комочек — огонь оказывается таким плотным, что щепки летят во все стороны. Острая вонь пороха быстро вытесняет из помещения остальные запахи, пули свистят совсем рядом, проносясь надо мной и взгрызаясь в стену. Господи, только б не отрикошетило! Уши основательно заложило, и я не сразу соображаю, что стрельба с той стороны захлебывается, а когда выглядываю, вижу, что сраженный кем-то из Бесстрашных изгой уже сполз на землю и затих. А на улице снова движение… Намертво сжав пистолет в повлажневших от пота ладонях, я жму и жму на крючок, пока патроны не заканчиваются, не понимая, что за коллективная дурь заставляет изгоев лезть к нам. Не в заложники же они нас брать собираются, в самом деле?! Но им зачем-то нужно именно сюда и настроены мерзавцы очень серьезно! Пару секунд, чтобы поменять магазин, щелчок… и говнюк, рискнувший сунуться слишком близко, хапает пулю. Отталкиваясь ногами, я скольжу задницей по полу, пока не упираюсь спиной в сваленное кучей тряпье, натыкаясь на что-то твердое. Любопытство — не порок, отшвыриваю грязный матрац и… Охуеть, что это? Люк? Точно люк. Да что за чепуха, на кой-хрен он в доме? Внезапная жуткая догадка осеняет мозг, и истерические смешки сыплются из моего рта вместе с замысловатыми ругательствами — нахваталась от виртуозно матерящегося на неофитов Эрика. Я нашла люк и, не иначе, это к нему так усердно прорываются изгои, желая выбраться из-под обстрела. Видимо, в этом и заключался их план — перестрелять как можно больше Бесстрашных и свалить, — но кто ж знал, что нас угораздит влезть именно сюда, спутав все карты! Ну что за невезуха?! Если их отряд патруля не сдержит, то у меня, увы, нет шансов выстоять. Ощущение пиздеца становится абсолютным, от липкого страха желудок аж вниз проседает, и я до боли закусываю собственный кулак, стараясь взять себя в руки. Ору сама на себя — соберись, тряпка! Немного получается. Пробую открыть люк, но тяжелую крышку не выходит сдвинуть ни на дюйм. Сердце дико колотится от напряжения, лоб покрывается испариной. Стихшие было за пределами нашей ловушки выстрелы возобновляются, продолжая бой. — Прием! Скайт, ты слышишь? — хрипит рация. — Скайт, …веть! Я подползаю к патрульному, ощупываю карманы, вглядываясь в его белое лицо, и мое сердце мучительно сжимается… Ах ты, черт! Мертв. Не дождался помощи. У меня горло перехватывает от отчаяния, глаза жгут слезы. Жалко-то как парня! Рация продолжает взывать слегка искаженными треском статики фразами, и пользуясь небольшой передышкой, видно, у изгоев тоже патроны не бесконечные, я вытаскиваю передатчик из кармана мертвого патрульного. — Он умер, — сглотнув вставший поперек глотки ком, сухо говорю неизвестному на том конце связи. — Хуёво! — ругается рация. — Помощь уже в пути. Где вы? — Дебильный вопрос, — внезапно рассердившись на неизвестного, шиплю я, и чувствую, как сводит скулы. — Там, где стреляют, вашу мать. Умник херов! «Плевать, на все плевать», — зло стучит в висках. Хорошенько прицелиться и снять очередного выблядка, только так — вот моя единственная сейчас задача. А об остальном я подумаю уже потом, ну… если выживу. — Похами мне еще, в раз пиздюлей огребешь, — вдруг обижается передатчик. Я с удивлением прислушиваясь к тому, что вылетает из черной пластмассовой коробки и кричу в ответ, что очень даже согласна и огрести, да только меня вот-вот пристрелят. Передатчик еще что-то хрюкает неразборчиво и затихает, а на смену ему гремят выстрелы, потом снова и снова, я предусмотрительно плюхаюсь на пол, пытаясь сродниться с местным мусором и тихонечко скулю, холодея до кончиков пальцев, с жутью и одновременно страшной досадой думая о том, что меня действительно убьют. К глазам вновь подступают слезы. Я еще совсем молодая и не страшилка там какая-то, раз парни обращают внимание, а еще даже не трахнулась ни разу по-человечески… Вот дура-то, теперь как никогда понимаю торопящихся все успеть Бесстрашных! Ей-богу, если выберусь живой, то обязательно осчастливлю лидера парой горячих ночек. Клянусь! — Мелкая, — будто бы в ответ на мои мысли, оживает рация до боли знакомым голосом. — Что у тебя там? Спешно меняя после стрельбы позицию, чтобы не попасть под шальной кусочек свинца, я рапортую на одном дыхании: — У меня полный пиздец! Черти лезут сюда, как из врат ада, кажется, я нашла какой-то люк и патроны вот-вот кончатся! — Понял, — не сказать, что шибко-то озабоченным моей судьбой тоном отзывается Эрик. Скорее приказывает. — Не вздумай сдохнуть. — Эрик, если вытащишь мою задницу отсюда, я тебя поцелую, — обещаю я, надеясь, что мой голос не дрожит, как сопля на ветру. — Маловато будет, — с легким оттенком, как мне кажется, пренебрежения, тут же фыркает лидер, будто бы и вовсе не хотел этого четыре дня назад. — Не торгуйся. Чем богаты, тем и рады! — взвиваюсь я от звенящего в теле напряжения и ныряю в противоположную сторону, уходя с линии огня, отчаянно отстреливаясь и вспоминая, сколько уже потратила патронов. В полном магазине «Глока» их семнадцать, но против таких настырных ребят это катастрофически мало. Только бы подмога скорее подоспела! Бесстрашные в самом деле не заставляют себя долго ждать и буквально минут через пять, за которые я еще пару раз успеваю попрощаться с жизнью, снаружи начинают стрекотать куда больше автоматных очередей, чем прежде. Однако, к моей немалой досаде, берущие уже наскоком мое убежище изгои, проникнувшие в соседнее помещение, не позволяют особо обнадежиться. Проклятье! Да что же делать-то?! Страх страхом, но выдрессированные инициацией кое-какие навыки срабатывают автоматически: когда очередная пуля врезается рядом со мной в стену, выбивая крошево, и меня с силой швыряет назад, я умудряюсь сохранить равновесие, продолжая остервенело нажимать на спусковой крючок. Выпущенная пуля лупит женщине в шею, выхлестывая красный фонтан. Другая попадает в плечо худощавому изгою с перекошенным от гнева лицом. Черт, промазала. Только задела. Еще выстрел… «Клац-клац!» — патронов больше нет. Надежда на спасение умирает слишком быстро, не успев толком зародиться. Все? Неужели все? Как там учил нас лидер — Бесстрашные должны быть смелыми и сохранять хладнокровие перед любой опасностью? Даже перед смертью. А отваги-то во мне кот наплакал, зато упрямство с огромным успехом ее заменяет, не позволяя так просто сдохнуть без боя. Нет! Накаченное адреналином сердце распирает от ярости. Первое, что мне попадается под руку — это тяжелая сковорода. Хорошенько размахнувшись, со всей силы бью по башке первому незваному гостю. Он падает набок, второй удар приходится туда же… Чугунная утварь ломает височную кость, и кровавые ошметки брызгают мне в лицо. Все это — считанные секунды, но подняв взгляд, я вижу нацеленное на меня дуло. Каким-то чудом успеваю отбить ствол в сторону за мгновение до выстрела, не зная, что еще можно предпринять, и снова размахиваюсь своим оружием, как голова моего обидчика разлетается на куски. — На пол, твари! — при зычном рявке подоспевших Бесстрашных я немедленно шарахаюсь обратно в дальний угол, чтобы не попасть под раздачу, пока они отстреливают замешкавшихся в проеме изгоев. Кто-то, конечно, возмущенно выступает против выдвинутых требований, решив отчаянно побарахтаться против вооруженных до зубов бойцов, однако спустя минуту сопротивление подавляется и выстрелы полностью стихают. Прислушиваясь к чужим голосам, я обессиленно приваливаюсь плечом к стене, стараясь хоть немножечко прийти в себя и позорно не заистерить. От запаха пороха и затхлости помещения дерет пересохшее горло, в глазах плывет от стресса и усталости, а в этот миг чьи-то сильные руки сгребают меня в охапку. Приподняв голову и увидев, кто за мной пришел, я судорожно всхлипываю и утыкаюсь в широкую грудь Эрика, по-детски шмыгая носом. Кажется, даже какие-то глупости бормочу с перепугу, прячась от пережитой опасности в его крепких объятьях. Он то ли хмыкает, то ли смеется, погладив меня по спине, потом коротко касается губами моего взмокшего виска. — Тс-с, тише. Все. Ты молодец, девочка, молодец, — пытается лидер меня приободрить, и в этот момент я все бы отдала, чтобы остановить время и как можно дольше вот так стоять, просто ткнувшись в него лбом, чувствуя себя вдруг неожиданно защищенной. Однако все заканчивается буквально в следующую секунду, и Эрик передает меня в руки подоспевшего Фора. Пока Бесстрашные осматривают дом, меня уже выводят на улицу, чтобы не мешалась. Я жмурюсь от дневного света, жадно хватаю ртом воздух и немного заторможенно осматриваюсь. Не одной мне пришлось тяжко — тут и там двор усыпан трупами афракционеров, и их оказалось куда больше, чем я предполагала. Бесстрашные начинают оттаскивать тела поверженных в крайнюю покосившуюся хибару и складывают там для того, чтобы сжечь. Все правильно, с почестями мы хороним только своих. На окраине территории обсервации уложены в ряд три прикрытых форменными куртками тела, для нас это нападение не обошлось без потерь. Бойцы выносят из дома Скайта и аккуратно укладывают рядом с остальными погибшими Бесстрашными. Я на несколько секунд сильно зажмуриваюсь, делая глубокий медленный вдох носом, стараясь совладать с подступившими слезами. — Приве-е-т, крошка! — Обернувшись на голос, натыкаюсь взглядом на Ворона. Он рассматривает меня с придурью, едва ухмыляясь, откидывает тыльной стороной ладони черную длинную челку со лба и хмыкает: — Бля, да мне ж и правда охуенно повезло, что в баре у тебя под рукой оказался только бокал! Опустив голову вниз, с недоумением смотрю на до сих пор зажатую в руке окровавленную сковороду, потом морщусь: — Всегда считала, что готовка — это не моё, — бормочу я, и, сбросив с себя оцепенение, брезгливо отшвыриваю ее в сторону, словно дохлую мышь. Меня обжимают набежавшие девчонки, словно наше недолгое расставание тянулось недели, оставив нам одну надежду на всех: увидеть измученные, испуганные и грязные, но живые и ставшие родными лица снова. Адреналин выветривается, сменяясь тяжелой горечью и пустотой, а затем и тошнотворный ком подкатывается к самому горлу. Успеваю лишь отбежать за первый попавшийся угол, где и сгибаюсь пополам от рвотных спазмов, пока все позывы не оставляют мое ослабшее тело. — М-да… не удивила, — когда я возвращаюсь, холодно встречает меня лидер, не забыв и обласкать: — Слабачка. Вот да. Вот теперь это тот самый лидер, которого я знаю: его пристальный взгляд с высока — будто два куска стали на тебя направлены и презрительно искривленные губы. «Так, что я там наобещала в запале? Пару горячих ночек? А вот перебьешься, важная заносчивая задница!» Как будто не было никаких объятий, тихого шепотка и мимолетного чмока в висок, не было тревожных взглядов, облегченных вздохов и радости, что я жива. Как будто… Но я-то точно знаю, что это все было, как бы Эрик теперь не выпендривался! — Хочешь, я тебя поцелую? — нахально заявляю я, с удовольствием наблюдая, как на мгновение его лицо теряет свою надменность, приобретая изумленный вид. — Не хочу! — состряпав пренебрежительную мину, бойко отбивает Эрик мою подачу. — Рожу сперва умой. Что ж поделать, спасителей не выбирают, и не всех, как оказывается, выручают из беды благородные рыцари, жаждущие в награду поцелуй. Но голос Эрика звучит так забавно, что я невольно улыбаюсь, наблюдая ответную улыбку в его глазах, которая почему-то вновь сменяется на холодную сталь. Ну конечно, всегда так. Разве мы можем позволить себе улыбнуться? Ведь улыбка — это слабость, а лидер не может быть слабым. Вот ведь чушь несусветная! Я отвожу от него взгляд, досадливо качая головой, и вдруг замечаю на стене, за которую придерживаюсь, красные ляпы от собственной ладони. — Твою мать, да тебя подстрелили! — замечает и Эрик. Он рывком притягивает меня к себе, принимаясь бесцеремонно стаскивать мою замызганную куртку. Только тут я с большим запозданием осознаю, что мой правый рукав пропитан кровью, а по запястью стекает алый ручеек. И рука вдруг становится странно онемевшей, потом вспыхивает боль, точно меня обожгло, как-то резко накатывает страшная слабость и головокружение. Наверное, крови я потеряла уже довольно много. Эрик отбрасывает куртку, осторожно ощупывает мою руку, разворачивая к себе, осматривает и нарочито беззаботно проговаривает: — Царапина. — Чего, царапина?! — испуганно бормочу я, стараясь не смотреть на выдранный пулей кусок мяса над локтем и покрытую кровавыми пятнами кожу. — Пф-ф, тоже мне… — фыркнув, Эрик поднимает на меня глаза, и я вижу в них самое настоящее, неподдельное беспокойство и пугаюсь еще больше. Губы дрожат, я их спешно закусываю, боясь разреветься. — Хорош хныкать, — мгновенно осаживает мое нытье лидер, — и быстро отправилась к медикам, пока я не погнал тебя поганой метлой!***
Сегодня мне как никогда пришлось приблизиться к истинному пониманию, как резко меняется или обрывается жизнь в Бесстрашии. Прям по краю гуляем, так или иначе… Сходили понаблюдать за работой патрульных — потеряли двоих неофитов. Парень из урожденных погиб на месте, схватившая пулю во время нападения Молли отправлена с тяжелым ранением в Эрудицию, а нас с Уиллом, заработавших вполне легкие увечья, вместе с остальными новобранцами увезли во фракцию и вверили заботам дока. Я лежу на койке в лазарете и глотаю слезы, пока Роджер, высунув от усердия язык, пытается покрасивее зашить мою рану. Забинтовав руку, он отдает меня Трис и Кристине, которые обещают мне помочь отмыться. Приняв нормальный облик общими усилиями, спускаемся в Яму, где Бесстрашные собираются почтить память погибших соратников, и сегодняшняя панихида не выглядит абсурдным представлением. Пристроившись возле стены прямо на полу, передаем по рукам быстро пустеющую бутылку, надеясь хоть немного притупить впечатления этого страшного дня. Увы, надраться мне не удается. Алкоголь действует только на и без того вымотанное тренировками тело, разум же остается ясным, не принося никакого морального облегчения, поэтому я по-тихому сваливаю от раздражающего подвыпившего сборища к четровой матери. Точнее — в темное разветвление коридоров штаб-квартиры, где меня догоняет Эрик. — Куда это ты намылилась? — с плохо скрытым недовольством оглядев мою зареванную моську, любопытствует он, направляясь следом. — В лазарет. Хочу залечь спать без сновидений, — поясняю я, косясь на Эрика с недоумением и некой опаской. Лицо у него усталое, под глазами залегли густые тени, словно лидер не высыпается. Но по ясности его взора понимаю, что он трезв, как стеклышко. Видимо, подобные попойки ему все же приходятся не по вкусу. — Расскажешь, что за люк был в том доме? — спрашиваю я, ни капли не надеясь на откровение. Просто идти в давящей тишине как-то неуютно. — Нет, конечно, — удивляется Эрик. — Мало того, что ты налакалась, да еще и неизвестно, станешь ли вообще членом фракции или вылетишь отсюда нахрен! — Пф-ф, — проигнорировав его подьёбку по поводу вылета, фыркаю я. — Ну так и расскажи, может, я наутро ничего и не вспомню! — А может, лучше тебя в пропасть скинуть? Потому что, я так понял, твой идиотский характер только могила исправит! — А, пошли, — я хватаю Эрика за локоть, подивившись в очередной раз, какой он все-таки мощный и здоровенный, и тяну его обратно в сторону моста. — Охолонись, чокнутая, — басит он, разворачивая меня к себе, и как следует встряхивает за плечи. Тяжело вздохнув, я впериваюсь в него не совсем трезвым взглядом. А что тут еще можно сказать? — Проход, — вдруг отвечает Эрик, вдоволь налюбовавшись на мое лицо. — Там подземный проход в другие районы города. Афракционеры организовали эту абсервацию, чтобы иметь возможность незамеченными проникать на территории фракций и устраивать нападения. Как тебе удалось продержаться так долго? — безо всякого перехода спрашивает лидер, точно дивясь моей живучести. — Ты же сам приказал: «Не вздумай сдохнуть», — парирую я неожиданно срывающимся голосом. Медленно вдыхаю — выдыхаю, стараясь совладать с эмоциями. — Другого-то выбора не было, а жить очень хотелось… Спасибо тебе, что успел. Еще бы секунда — и меня пристрелили бы, — договариваю я совсем тихо, отводя взгляд. — Кстати, насчет благодарности, — точно вспомнив какую-то незначительную малость, будничным тоном сообщает Эрик. — Я хочу обещанный поцелуй. — И плечами небрежно пожимает. «Вот же хитрый засранец, — восхищаюсь я его наглостью. — То рожу умой, то поцелуй». — Еще чего! Брать нужно было тогда, когда предлагали, — отбрыкиваюсь я с нарочито безразличным видом, вот прям до чертиков внезапно уязвленная тем, что несколькими часами ранее он отказался. — Я сам возьму, — вкрадчиво и с нажимом произносит Эрик, сверля меня тяжелым взглядом. Злая обида не заставляет себя долго ждать, шевельнувшись змеиным клубком где-то под ложечкой. — Вот только попробуй! — шиплю я разъяренной кошкой ему в лицо, сжимая в кулаки подрагивающие пальцы. — Заставишь меня силой, и клянусь, рано или поздно я тебя прирежу. Так и знай! Вопреки моим ожиданиям, Эрик не вспыхивает, разражаясь бранью и угрозами, а лишь вздергивает бровь в фальшивом изумлении, старательно подавляя усмешку. Убирает с моих плеч ладони и кивает, вроде как соглашаясь. — После сегодняшнего рейда мне уже не так трудно в это поверить, — выдает он. Сказать, что лидер меня удивляет, это вообще ничего не сказать, но я ужасно устала искать в этом человеке отгадку, и поэтому принимаю решение не углубляться сейчас в эту тему. Однако, когда мы добираемся до лазарета и лидер застывает на месте, будто чего-то ожидая, я, наплевав на все запреты и самоуговоры, поднимаюсь на мысочки и смачно чмокаю его в немного колючую, вкусно пахнущую щеку, поддавшись соблазну. В конце концов, благодарность он действительно заслужил! И пусть это совсем не то, чего Эрик хочет, на большее моей решительности не хватает. — Иди, — легонько подталкивает он меня к двери. Лидер хоть и корчит вредную моську, но, как ни странно, остается довольным. — И без глупостей! Развернувшись, Эрик уходит, а я озадаченно смотрю в его удаляющуюся широкую спину, пока лидер не скрывается в темноте коридора. Надо же, никакой грубости с его стороны или пренебрежения. Вот такой он мне безумно нравится. Или это некая игра, ради того, чтобы меня подманить и потешить свое самолюбие?