***
Утро выдается тяжелым, мы сидим в столовой, вяло ковыряясь в своих тарелках. Физических тренировок сегодня нет, а значит, неофиты могут позволить себе позавтракать. У меня кусок не лезет в горло, я отчаянно зеваю, допивая остывший чай. Уснуть после ночных поисков мне не удалось, перед глазами так и всплывала картина милующейся в коридоре парочки, сколько бы я не утрамбовывала свои глупые чувства в самый дальний уголок души, запрещая себе думать об Эрике и надеясь, что все как-нибудь само рассосется. — Трис, — вскрикивает Кристина, заставив меня оторвать взгляд от темной жижи, плескающейся в железной кружке. — С тобой все нормально? Что вчера случилось? Воробушек идет к нам, пробираясь между расставленных в ряд столов. На ее бледном личике отчетливо проявляются следы побоев, а великоватый на несколько размеров мужской свитер явно с чужого плеча. Садится между ребятами, старательно делая вид, что все в порядке, но по содранным костяшкам пальцев становится очевидно, что вчера ей пришлось туго. — Немедленно рассказывай все, как есть, — сурово требует Уилл. Наши ночные подозрения оказываются не беспочвенными: когда вчера Трис возвращалась в спальню неофитов, на мосту на нее напали трое, избили и попытались скинуть в пропасть. Подоспевший Фор отлупил двоих нападавших, которыми оказались Дрю и Андре, а вот третьему удалось сбежать, оставшись неизвестным. Трис не видела его лица, но подозревает Питера. — Это не он, — уверенно отрезаю я. — Когда вечером мы вернулись в спальню, Питер храпел как трактор. Он, конечно, тот еще фрукт, но не отмороженный. Крис тоже вспоминает, что швырялась в него ботинками, чтобы он заткнулся и дал уснуть. И невзирая на то, что Питер идеально подходит на роль нападавшего, с фактами не поспоришь — у него железное алиби, и мы тому свидетели. Так и не придумав, кому еще могло понадобиться покушаться на Трис, решаем, что, скорей всего, это был один из урожденных неофитов, боявшийся вылететь к изгоям.***
Я стою без обуви в центре города, возле старых нежилых зданий, на месте которых правительство уже лет пять обещается отстроить новый район, чтобы, но до сих пор удосужилось. Жмурюсь на солнце, чувствуя кожей легкий ветерок. Земля под ногами плотно утоптана, такая теплая… так приятно стоять на ней босиком… А потом поверхность под моими ступнями расходится кривыми трещинами и осыпается вниз, в образовывающийся разлом. Он разрастается, ширится, превращаясь в исполинскую воронку, затягивая в себя обломки зданий, разваливающихся прямо на глазах со страшным грохотом, фонарные столбы и разномастный мусор. Не приходя в себя от шока, не успеваю даже сорваться на бег, как оказываюсь в эпицентре обвала. Влажная, с характерным запахом земля окутывает меня вязким коконом и оглушительной тишиной, утаскивая куда-то вниз, где холодно и душно. Пыль и мелкий сор засыпают глаза, лезут в легкие, мешая дышать, но боли я не чувствую. Только сырость земли и не позволяющая шевелиться тяжесть, словно меня чем-то придавило. На ощупь руками разгребаю вокруг себя землю и придавливаю, освобождая немного пространства, чтобы оглядеться и понять, где я нахожусь. Вокруг темно и все так же холодно. Мысли путаются в голове, сконцентрироваться не удается от нарастающей паники, сдавливающей грудь вместе с нехваткой воздуха. Я отчаянно ощупываю вокруг себя дюйм за дюймом: какие-то камни или куски бетона, обломки деревьев и земля — больше ничего. Кажется, меня засыпало, и как выбираться на поверхность, я не представляю. В висках стучит, сердце в груди бьется глухо и тяжело, что слышно в давящей на уши тишине. Ободрав себе все руки об острые края чего-то, я судорожно разгребаю завал, обломок за обломком, не имея понятия, в какую сторону нужно продвигаться. Очень возможно, что я только сильнее себя закапываю, но остановиться — означает задохнуться и точно погибнуть. А это понимание довольно быстро расставляет приоритеты во всех моих сомнениях, заставляя шевелиться. Разгрести — придавить — продвинуться вперед, разгрести — придавить — продвинуться! — Ну… давай, давай же, — выворачивая очередной кусок вместе с землей, сиплю я нетерпеливо, тратя последний воздух в легких. В глазах начинает темнеть, но накаченное адреналином тело продолжает бороться за жизнь, пока сквозь мешанину завала не пробивается едва заметный солнечный свет… — Дыши, — слышится голос ангела-спасителя — Фора, и земляная яма приобретает очертания кабинета симуляций. Фу-у, это пейзаж страха, а я уж поверила, что меня похоронило заживо под обломками Чикаго. — Как сегодня? — прочистив горло, обращаюсь к инструктору. — Неплохо, — сухо и спокойно отвечает он, отворачиваясь к монитору. — Но нужно еще лучше. Ты слишком долго анализируешь происходящее, тем самым только сильнее погружаясь в пейзаж, а должна моментально начинать действовать. — Но как? — уставившись на него, тяну я. — Разве можно повлиять на симуляцию? — Нет, — поспешно отвечает Фор, даже слишком поспешно, будто ему известен какой-то секрет. — Но когда ты узнаешь все свои страхи, будет легче справиться с некоторыми. — Хорошо бы. Фор поглядывает нетерпеливо и становится ясно, что мне пора освобождать кресло, ведь следующая на симуляцию должна идти Трис. Ехидно фыркнув, я покидаю кабинет, не забыв состряпать воробушку забавную рожицу. Ой, да милуйтесь сколько душе угодно, а я уж, так и быть, свистну, чтобы никто не застукал врасплох. Пристроившись к кучке урожденных неофитов, дожидаюсь Трис в коридоре — пока третий соучастник покушения не будет вычислен, одной ей ходить по фракции не стоит. Не исключено, что он решит довести задуманное до конца. Кристина с Уиллом, уже закончившие с пейзажами страха, отправляются по своим делам, так что до вечера роль рыбы-прилипалы негласно исполняю я. Разрумянившаяся после общения с инструктором Трис выглядит до того похорошевшей, что я лыблюсь до ушей, борясь с желанием посоветовать ей слопать лимон, пока этого не заметили и остальные, и утаскиваю ее в спальню. На радостях, что никого из ребят нет, мы собираемся в душ. Сегодня у нас на редкость не загруженный день, и пользуясь случаем, хочется успеть везде и всюду: забежать к Хирут с Грегом, и в тату-салон, и еще в парочку злачных мест, поэтому я без конца тороплю Трис. Она бежит в душевую, подхватив полотенце, и, охнув, замирает на пороге. — Что? — удивляюсь я, наблюдая, как ее лицо вытягивается. — Т-т-а-ам, — неопределенно тычет она пальцем, захлопывает дверь и приваливается к ней спиной, борясь с внезапной одышкой. Зараженная ее странной реакцией, я отпихиваю Трис с прохода, щелкаю выключателем, открываю дверь и громко икаю, вытаращив глаза. Под потолком душевой, на ремне висит человек. В одежде, босиком, неестественно вывернув шею и открыв рот. Неправдоподобно толстый язык, вывалившийся и отчетливо виднеющийся между синих губ, кажется настолько отвратительным, что, с трудом удержав обед в желудке, я отворачиваюсь от жуткой картины, по примеру Трис захлопнув дверь. — Да что ж это такое… — бормочу я и тут же зажимаю рот рукой, чтобы не заорать. — У нас ведь не глюки, правда? — Нет, это Андре, — шепотом отвечает Трис, руша все мои надежды, что я попросту нахожусь в симуляции. — Он… Что же делать-то? Надо позвать кого-нибудь. Пусть его оттуда снимут. Несмотря на обстоятельства, я мгновенно соображаю, что стремительно бледнеющая Трис вот-вот рухнет на пол. Подхватываю ее под руку и вывожу из спальни. — Стой здесь и никого не впускай, я позову на помощь. Оставив ее караулить дверь, бросаюсь на поиски старших членов фракции. Как назло, в коридоре никого нет, зато по лестнице спускается лидер. Я подбегаю к нему, перекрывая дорогу и застываю, не зная, с чего начать свое сообщение. — Ты так и будешь стоять и пялиться на меня? — смеривая подозрительным взглядом и сощуриваясь, произносит он недовольно. Стараясь взять себя в руки, я тяжело сглатываю и пробую ответить: — Я… — Понятно, — кивает Эрик, делая вид, что он очень даже в теме. — Что дальше? — Эрик, — беспомощно кусаю я губы, — у нас в душевой мертвый. — Кто у тебя в душевой? — явно не веря мне, озадачивается он, грозно нахмурившись. — Мертвый. И я не знаю, что с ним теперь делать, потому что он висит и… — Тихо, вот только без истерик, — оборвав мой скулеж, с сомнением рассматривает меня лидер, будто прикидывая, не тронулась ли я умом. — Висит, говоришь? — все же решает Эрик уточнить. Я киваю, заподозрив, что он просто издевается. — Ладно, пойдем взглянем, кто там у тебя висит. Эрик направляется к спальне неофитов, и я, стараясь не отставать, семеню следом. Мне кажется, он сильно сомневается в моих словах, может, думает, что я пытаюсь таким способом привлечь к себе внимание? Оттеснив от двери Трис, он входит в спальню первым, а мы, помедлив, бредем следом. В душевой горит свет, дверь туда распахнута настежь так, что хорошо видно, как Эрик осматривает мертвого. — О как… — присвистнув, выдает лидер и бросает на нас с Трис хмурый взгляд: — Ну и чего вы с ним не поделили, кусок мыла? — Мы? — насупившись, шиплю я недоуменно. — Ты что, издеваешься? Как бы смогли его поднять так высоко? — Да я так спросил, на всякий случай. Мало ли, — невозмутимо парирует Эрик, словно мы не о мертвом человеке говорим, а о пришлепнутом тапочком таракане. Ну точно издевается, по глазам видно. — Это Андре. У него такое страшное лицо, — вцепившись в косяк двумя руками, упавшим голосом говорит Трис. — Да? — Эрик смотрит на тело парня и пожимает плечами. — Обычный покойник. Эй, хорош зубами клацать. Вот курицы, твою мать, не хватало еще с вами возиться! Догадавшись, что сами мы находимся на грани истерии, лидер выталкивает нас в спальню и закрывает дверь, чтобы Андре не было видно. Пристроившись поближе к выходу, еле дожидаемся, когда он вернется с другими Бесстрашными и поспешно сбегаем к остальным ребятам в Яму.***
— А ну-ка, тихо! — перекрывая гомон десятков голосов, громогласно командует лидер, взобравшись ногами на брошенный возле пропасти деревянный ящик. После официального объявления о смерти одного из неофитов, в Яме собрали кучу народу. Я смотрю на Эрика, скрестив на груди руки, чтобы не выдать себя мандражом. Интересно, что он скажет? Раздается звон чего-то вроде гонга, и вопли присутствующих Бесстрашных постепенно затихают, хотя шепотки не прекращаются. — Спасибо, — благодарит Эрик тоном, в котором той благодарности нет ни на грош и едва кривит губы. — Как вам известно, мы собрались здесь, потому что Андре, неофит, покончил с собой сегодня днем. — Шепотки тоже замирают, остается только рев воды на дне пропасти и разносящееся по Яме эхо. — Мы не знаем почему, — продолжает Эрик, — и было бы легко оплакать сегодняшнюю утрату. Но мы не избирали легкую жизнь, когда вступали в Бесстрашие. И истина в том… Делая театральную паузу, Эрик поднимает вверх указательный палец и улыбается. Была бы я понаивнее, то сочла бы улыбку искренней, но знаю точно — улыбаться лидер не умеет. — Истина в том, что Андре сейчас исследует загробное, неведомое место. Он ушел в другой мир, и сам сделал шаг, чтобы попасть туда. Кому из нас хватит смелости ступить во тьму, не зная, что лежит за ней? Андре еще не стал членом фракции, но можно не сомневаться: он был храбрым! — Что за чушь он несет? — ошалело уставившись на Эрика, я своим ушам не верю, но стоявшая ближе к лидеру толпа Бесстрашных нестройным хором повторяет его последние слова. Сначала не слишком уверенно и, как мне сперва кажется с неким сомнением, но потом возгласы крепчают, заполняя Яму. Бесстрашные скандируют на разные лады высокими и низкими, звонкими и глубокими голосами, и это совершенно не то, чего я ожидала. — Мы прославим его сегодня и будем помнить вечно! — снова объявляет собравшимся Эрик с таким благостным выражением на лице, словно это вовсе не панихида, а приятный воскресный пикничок, и глядя на него, слыша провозглашаемую лидером речь, меня окатывает волной гадливости от разочарования. Что за блядский цирк Эрик тут устроил?!Эрик
Повторяю на автомате давно вызубренный текст, что подсунул мне Макс как раз для подобных участившихся случаев. Когда я увидел эту ересь впервые и поднял на лидера взгляд, сразу понял, что спорить бесполезно. — А ты не боишься, что они пачками будут сигать в пропасть, Макс? — только и спросил его, изо всех сил стараясь удерживать равнодушное выражение на лице. — Сильный — не прыгнет, — ответил мне старший лидер, смерив холодным взглядом. — А слабые нам не нужны. Со временем какая-то часть меня даже смирилась с подобным положением, поверила, что если неофит был настолько слаб, то туда ему и дорога, а остальным нечего помогать идеей, что самоубийство — это трусость. Пусть прыгают, вешаются, вскрываются, они все равно предали бы, не себя, так других. Но другая часть меня, что ненавидела смерть, заставляла видеть недоуменные взгляды командиров, опасливо и где-то даже робко вздернутые вверх кулаки отдельных Бесстрашных, а то и откровенно яростные выражения лиц неофитов. Они еще не знают, как обстоят дела на самом деле, откуда бы, и принимают все происходящее за чистую монету. Встретившись глазами с мелкой, отвожу взгляд. Осуждение на ее лице недвусмысленно дает понять, что она разочарована, но оправдываться ни перед кем я не намерен, как бы презрительно она не смотрела. До этого надо дойти самому, и решить для себя: самоубийство — трусость или отвага. Для меня этот слюнтяй Андре навсегда останется трусом.Эшли
Почувствовав мой взгляд, он поворачивает голову и несколько секунд мы смотрим друг на друга, пока лидер не отворачивается первым. Кто-то из стоящих рядом протягивает ему бутылку, и он воздевает ее вверх. — За Андре Отважного! — За Андре! — подхватывает толпа, по примеру лидера поднимая руки с бутылками или сжатые кулаки. — Андре! Андре! Андре! Они твердят его имя, пока оно не утрачивает всякое сходство с именем и становится похожим на примитивный клич древнего племени. Что, в общем-то, в данный момент не столь далеко от истины и вызывает во мне нескрываемое презрение. И это Бесстрашные?! — Милые порядочки… Твою ж мать, это до какой степени нужно упороться, чтоб сморозить дичь про «отважного» самоубийцу? Ущипни меня, срочно, — шепчу я с досадой, наклонившись к Трис, которая тоже пребывает в полнейшем недоумении. — Не стоит, это действительно происходит на самом деле, — качает она головой, отводя мою подсунутую для щипка руку и горько усмехается. — Бесстрашные называют Андре отважным?! Мне казалось, что отвагой было бы признать свою слабость и покинуть фракцию, несмотря на позор! — Трис почти выплевывает эти слова, резко отворачиваясь от нелепого и лицемерного шоу, больше напоминающее пляску на костях. — Ладно вам, не воспринимайте все так серьезно, — бурчит слышавший наши переговоры Юрайя, хотя сам при этом смотрит на лидера с неодобрением. — Это всего лишь такая дань уважения. — Как можно отдавать дань уважения тому, кого не уважаешь? — с презрением фыркает Трис, разозлившись. — Это же смехотворно — он повесился, и Эрик, лидер Бесстрашия, называет это храбрым поступком? Разве в этой фракции принято уважать самоубийство? Мы вообще адресом не ошиблись? — Боюсь, что нет, — мрачно фыркаю я себе под нос, прожигая взглядом лакающего прямо из горла Эрика. На этом, собственно, все и заканчивается, начиная перерастать в массовую пьянку. Господи, ему самому не противно возвышать парня, который в сговоре с такими же трусами организовал покушение, позавидовав высокому рангу более удачливого соперника, и испугавшись последствий, решил свести счеты с жизнью… Потрясающий идиотизм! — Андре не был отважным! Он был подавлен, он был трусом, и он чуть не убил тебя, — как всегда с прямотой говорит Трис Кристина, пожимая плечами. — Но чего ты ждала? Всеобщего осуждения? Андре мертв, ему теперь все равно, а для остальных его смерть лишь повод для попойки. — Даже если кому из Бесстрашных этот фарс не нравится, никто все равно поперек не посмел вякнуть, — произношу я устало. — И в свете того, что командование ничего не предприняло после нападения на Эдварда, оно даже с одобрением относится к тому, чтобы неофиты переубивали друг друга. Тьфу! Не знаю, как вы, — обращаюсь я к девчонкам, — а у меня такое чувство, будто я в чем-то мерзком выпачкалась. Хочется пойти и как следует отмыться… — В ту душевую, где несколько часов назад висело мертвое тело? — подхватывает Кристина, расстраивая меня еще больше. Да что за чёрт? Раз уж Андре так жить надоело, то сигал бы по всем традициям этой фракции в пропасть. Ему за это, судя по всему, еще бы почестей отвесили. Несмотря на все трудности, мне нравится Бесстрашие со своей харизмой и бесшабашной, нескончаемой жизненной энергией, но его все очевиднее открывающаяся грязная изнанка не приводит в восторг. Я горько сплевываю, снова выискивая взглядом среди Бесстрашных лидера, упуская от внимания зарождавшийся среди нашей группы неофитов конфликт, а когда оборачиваюсь на звуки потасовки, обнаруживаю сцепившихся Трис и Молли, которых пытается растащить по углам Уилл. — Прекратите, обе! — сетует парень, вклиниваясь между девчонками. — Хотите, чтобы с вас баллы за драку сняли? — Ты ответишь за это, за все ответишь! — не обращая внимания на предупреждения, Молли чуть ли не ядом плюется, трепыхаясь в руках удерживающего ее Уилла, хотя обычно предпочитает не угрожать, а подначивать насмешками, провоцируя оппонента первым броситься в драку. Гляньте, аж непробиваемого гренадера проняло, и это при том, что с Андре они не были друзьями, практически не общались и… И вообще, сегодня весь день Молли была тише воды, ниже травы, не выдав никакой бурной реакции на сообщение о смерти парня. А тут! Тут… У меня спирает остатки дыхания от внезапной догадки. Ох, да неужели? — Интересно, а почему ты винишь Трис в том, что случилось с Андре? — придушенным тоном изумляюсь я, подходя ближе. — Не потому ли, что вас с ним связывала некая тайна, а еще хреновая привычка нападать исподтишка в темных коридорах? — вкрадчиво добавляю я, следя за реакцией Молли. Ненависть пополам с испугом в ее глазах так резко контрастируют, что у меня скулы сводит. — Тебя забыли спросить, — рыкает она раздраженно, отпихивая от себя Уилла. — Может, лучше поделишься с нами своей тайной, а? Каково оно, раздвигать ноги перед лидером за ранги? — Попробуй — и поведаешь нам, — страшным усилием воли сдерживая себя, дергаю плечом, демонстрируя невозмутимость. — Если он, конечно, снизойдет до тебя. Пока что все твои старания не увенчались успехом. Да-да, успела я пару раз подметить, как Молли заинтересованно поглядывала на лидера. Жаба облезлая! — Ты когда-нибудь досуешься свой нос куда не стоит, и сама в пропасти окажешься. — В пропасти? Сама? — вздернув вверх бровь, фыркаю я и криво ухмыляюсь. — Выходит, тебе прекрасно известно, в чем замешан Андре? Мы не распространялись о нападении на Трис и про пропасть не было сказано ни слова, но ты откуда-то в курсе. Вот твой третий неизвестный, — поворачиваюсь я к Трис, указывая пальцем на слегка растерявшуюся Молли. — Мы не там искали, решив, что на покушение способен только кто-то из парней. — Думаешь, сможешь это доказать? Ну, попробуй, — быстро взяв себя в руки, Молли усмехается, глядя на нас не без превосходства. — А мне и не нужно, твоей реакции вполне достаточно, — нагло, под стать ей, заявляю я и прищуриваюсь. — Слышала о законе бумеранга? Дрю в лазарете, Андре не выдержал мук совести, а если ты еще раз посмеешь проделать что-то в подобном роде, то можешь свалиться с лестницы и сломать себе что-то. Вероятно, даже шею. Или невзначай упасть в упомянутую пропасть. И никому ничего за это не будет, особенно мне, ведь я, как ты сама сказала, трахаюсь с лидером! Подумай над моими словами. У Молли от злости выступают на лице алые пятна, она ошарашено пялится на меня, начисто забывшей о том, что мы все еще стоим в куче неофитов, потом разворачивается и уходит, неразборчиво бурча в мой адрес проклятия. Признаться, я была уверена, что мы не разойдемся без мордобоя. — Ты ненормальная, — смеется Кристина. — Разве можно такое говорить вслух? — Да, кажется, переборщила чуток, зато Молли впредь будет вести себя прилично, — отмахиваюсь я, отнимая у Юрайи флягу, из которой он втихаря потягивает, и делаю глоток, чувствуя, как крепкий напиток обжигает горло. И так последнее время настроение ни к черту, теперь по-новой судачить начнут, перемывая мне кости. До чего ж погано! Почувствовав внезапно навалившуюся на плечи безумную усталость, быстрым шагом направляюсь подальше от шумной людской массы, вглубь тонущей в тусклом освещении тренировочной площадки, надеясь отвлечься от бесполезного душеебства и хоть как-то снять стресс после всего произошедшего. Самое верное средство освободить от тяжелых мыслей голову, это занять себя чем-то, поэтому оказавшись в классе метания ножей, сгребаю со стола учебные клинки и занимаю стойку, со злостью бросая их в мишень. Собираю разлетевшийся по полу инвентарь, возвращаюсь на точку, примериваюсь, снова бросаю с переменным успехом, и так до тех самых пор, пока чудовищное напряжение не начинает меня попускать. Дыхание выравнивается, машинально вытерев вспотевшую ладонь о брюки, отправляю последний метательный клинок в центр мишени, и только тогда ощущаю чужое присутствие. Он стоит неподвижно, боком привалившись к одной из колонн, преграждающих помещение Ямы на секции, а отблески тусклой лампы зловеще играют тенями на его лице. Эрик, черт его дери! Смотрит на меня, нехорошо смотрит. Не зло, не раздраженно, просто нехорошо, и я чувствую себя под этим взглядом крайне уязвимой, а он отлепляется от колонны и не спеша приближается ко мне. Впечатление производит не только взгляд. Вся его фигура, манера двигаться вызывают душевный трепет, как при встрече с чертовски опасным хищником, когда не знаешь, что разумнее: замереть на месте или бежать сломя голову. Он пугает и завораживает одновременно. Я невольно вся подбираюсь, не представляя, что в данный момент ждать от лидера. В его руках нетвердо балансирует новая бутылка, он жадно глотает из нее, ставит на стол для клинков, все так же на меня глядя. Стараясь не подавать вида, что его присутствие нагоняет на меня страшной жути, я пробую взглянуть на Эрика твердо и прямо, но мой взгляд упорно уходит в сторону, будто ломаясь, а молчание лидера уже беспокоит не на шутку. — Кто это у нас тут? — пьяно, и как-то даже развязно тянет он, сильно сощуривая глаза. — Слабая и мелкая неофитка из Дружелюбия, страшно популярная у лидеров Бесстрашия. Ты не знаешь, какого хера? — Ты пьян, Эрик, — и этот дрожащий лепет — мой голос? — Я не хочу… — А кого здесь интересует, чего ты хочешь? — перебивает меня лидер. Он разводит руками и оглядывается, будто бы здесь и правда кто-то еще есть. — Я спрашиваю совсем другое. Кто ты такая, еб твою мать, и почему я, сука, всегда и везде натыкаюсь на тебя и твой несдержанный язык? — Мой несдержанный язык? И это ты мне говоришь? — я знаю, что сейчас бесполезно с ним спорить, да что там бесполезно, крайне опасно… Но иногда тормоза отказывают мне напрочь, что в данный момент и происходит. — А кто растрепал всем о моих страхах, давая возможность надо мной издеваться? Кто лицемерно восхваляет придурка, который сперва решил трусливо убить девчонку из-за рангов, а потом покончил с собой, испугавшись ответственности! И ты мне говоришь про мой язык! — Ах вот как! Блядь ты поганая, как ты смеешь мне выговаривать? Ты появилась здесь и все пошло наперекосяк, а почему? — чешет Эрик подбородок, делая вид, что серьезно размышляет, а у меня кожу между лопатками стягивает мурашками. Караул, лидер перебрал настолько, что его реально переклинило! — Потому что ты перестала бояться! Так вот, я тебя заставлю бояться так, как ты никогда еще в своей жизни не боялась! Невзирая на то, что Эрик совершенно точно пьян, рывок его происходит настолько молниеносно, что я не успеваю ничего предпринять, как оказываюсь цепко схвачена за локоть. Закусив от волнения губу, отшатываюсь назад, уверенная, что вслед за этим последует болезненный удар. Совершенно безумный вид лидера дополняют какие-то безжизненные глаза, в которых кроме ненависти и злобы плещется… Ой, мамочка, нет, только не это! Отчетливо и неприкрыто в его глазах прослеживается похоть. — Смотри на меня, — не говорит, а скорее приказывает он угрожающе, ловя свободной ладонью меня за подбородок, заставляя подчиниться. Голос его звучит тихо и вкрадчиво, проникая в самую душу, отчего там становится так тяжело, точно я наглоталась булыжников. — Катись ты к черту! — не выдерживаю я напряжения. Перед глазами помимо воли встают воспоминания о том, на что лидер способен… и я судорожно глотаю подкатывающий к горлу колючий ком. — Обязательно, только чуть позже, — хмыкает Эрик, делая еще шаг ближе, почти впритык упираясь в меня и продолжает: — Что, уже не такая смелая? Это тебе не перед новобранцами выебываться, открывая свой блядский рот. — О чем это… — недоуменно начинаю я, но осекаюсь, сраженная пониманием возможной причины обрушившегося на мою голову лидерского гнева. Оп-ля… Неужели ему кто-то из ребят донес, что именно я неосторожно ляпнула во время разборок с Молли? Животная паника окатывает меня словно ледяной водой из душа, и я резко вдыхаю, упираясь рукой в грудь Эрика, пытаясь хотя бы на дюйм отодвинуться подальше. Господи, если это действительно так, то теперь мне, похоже, точно несдобровать. Лидер с глумливым удовольствием наблюдает за выражением моего лица, за отчетливым страхом, который не удается замаскировать никаким усилием воли. Насмешливо ухмыляется, не переставая до боли стискивать мой локоть крепкими пальцами, и я вижу его расширившиеся во всю радужку зрачки и понимаю, что плату за доставленные ему всяческие неудобства он намерен взять с меня в уже известной валюте. Сердце сжимается холодным комочком при мысли, что мне еще раз предстоит пережить то унижение, стремительно укатываясь в самые пятки. И ужас не заставляет себя ждать, забираясь прямо под кожу вместе с прохладой помещения, которую я уже чувствую как-то отстранённо, но воспользовавшись тем, что Эрик немного ослабляет удерживающие мою руку пальцы, я в ту же секунду пинаю его под коленную чашечку и, сумев выкрутиться из хватки, бросаюсь к ближайшей мишени. Нет уж, перетопчется. Небось привык, что местные девки текут от одного его имени… Только со мной этот номер не пройдёт! Он насмешливо фыркает, когда я выдергиваю учебный клинок, и, ни капли не впечатлившись угрозой, продолжает надвигаться подобно огромной стене. Нет у меня ни одного шанса отбиться от него… Ни единого. Но отвращение и протест от грядущего насилия помогают не впадать в оцепенение и сопротивляться. Стиснув пальцами рукоятку, я замахиваюсь, целясь Эрику в грудь, однако, за мгновение до соприкосновения лезвия с телом, он перехватывает мое запястье и выворачивает так сильно, что пальцы сами разжимаются. Клинок выпадает на пол, и лидер просто отшвыривает его ногой в сторону, с легкостью меня обезоружив. — Схватила нож, бей без промедления, — покачивая головой и обдавая меня крепким перегаром, парирует он заплетающимся языком. — А кишка тонка, так нечего и пытаться, мелкая, ничтожная шлюшка. Это фракция воинов, слабым слюнтяям тут не место. Задохнувшись от негодования и обиды, я упускаю драгоценное время и оказываюсь прижата спиной к его груди в мощном локтевом захвате. — Не брыкайся, — пока я пытаюсь вывернуться, предупреждает Эрик, грубо шаря по моему животу ладонью и забираясь под майку. — Будешь выебываться, отделаю так, что мало не покажется. — Не смей, я не позволю… Пусти, пусти меня… Я тебе не вещь! С-сукин ты сы-ы-ын... — взвизгиваю я от отчаяния, чувствуя его руку, лапающую мою грудь, и не сумев никак это прекратить. Слезы и крик бессилия душат уже изнутри, перекрывая воздух. Мерзкая дрожь пробирает с головы до кончиков пальцев, стоит мне лишь ощутить упирающийся в копчик член. — Запомни, я всегда беру, что хочу, и ни одна мерзкая девка не будет ставить мне условия, — отзывается Эрик глухо и раздраженно, выбив из-под ног пол подсечкой. Потеряв равновесие, я падаю на колени, а он, разжав захват, наваливается сверху, вынуждая меня принять унизительную позу, и сдергивает с моей откляченной задницы спортивные лосины вместе с бельем. С первого раза у него ничего не выходит, и Эрик, взрыкивая, как зверь, дергает сильнее, оголяя мои ягодицы. Резко откидывая голову назад, я наугад бью его затылком, попав в челюсть и взвываю уже в голос от безысходности, наплевав на то, что этот инцидент может предаться огласке. Хуже мне все равно уже не будет! Но мой рот тут же залепляет широкая ладонь, в которую я исхитряюсь изо всех сил вцепиться зубами, ни на секунду не прекращая отчаянно сопротивляться. Пусть не надеется, что я все стерплю и послушно раздвину ноги! По крайней мере не добровольно и не сама. Обматерив меня, Эрик отдергивает прокушенную ладонь и собирает в пятерню мои волосы, удерживая одной рукой так, чтобы больше не смогла его боднуть. Второй, судя по звукам, принимается расстегивать свой ремень. Черт, блядь, твою ж сучью мать! А-а-а! Ну какого ж хрена на площадке, обычно полной народу, ни души?! — Чего еще ждать от фракции, — отчаянно выдавливаю я из себя сиплым надрывом, — где лидер — потерявший человеческий облик насильник?! Оказавшись деморализованной, мне только и остается, что проклинать свою беспомощность и яростно извиваться, надеясь оттянуть неизбежное. Сердце бьется как сумасшедшее, отдаваясь в висках пульсирующими ударами. От озноба меня уже попросту всю колотит. Я бы и заорала, не застрянь в горле тяжелый ком — ни вдохнуть назад, ни прокричаться — словно из меня весь воздух испарился. Он сдавленно выцеживает ругательства сквозь зубы. Явно злится: были б руки свободны — наверняка размазал бы кулаками прямо по полу, но вместо этого рывком подтягивает меня за волосы таким образом, чтобы я выгнулась и прижалась лопатками к его груди, ходящей ходуном от тяжелого дыхания. Склоняется к моему уху и выводит низким от ярости голосом: — Насильник или нет, но, спорим, ты уже потекла от такого обращения? Я отчаянно дергаюсь, противясь бесцеремонности его руки, протестующе шиплю и судорожно сжимаю бедра в попытке ограничить свободу перемещения грубо протискивающейся между ними ладони, и даже, кажется, дышать перестаю, неминуемо проигрывая в этой борьбе. И чем дальше все это заходит, тем больше во мне бушуют страх, злость и дикая оторопь от того, что он делает, смешиваясь, перерождаясь во что-то новое и пока еще неясное. Невольно сорвавшийся с моих губ возмущенный вскрик перерастает в скулежный стон, когда Эрик находит особенно чувствительное место, и, уже не совсем осознавая, что происходит, я рефлекторно подаюсь его ладони навстречу. От удивления Эрик отпускает мои волосы, даже позабыв съехидничать по поводу моего отклика, шумно втягивает в себя воздух, будто до этого и вовсе не дышал, и настойчиво повторяет движение. Сложно представить более удобный момент, чтобы вырваться, только я сама ошеломленно замираю, запутанная и сбитая с толку реакцией собственного тела, внезапно отозвавшегося на прикосновения. Мне приходится больно закусить губу, чтобы подавить случайный стон, и вцепиться обеими руками в чужое запястье, почувствовав внизу живота сладкую щекотку. Но я снова откликаюсь, подаваясь навстречу его теплым умелым пальцам. Сама. Вдруг. Я не собиралась этого делать, и до самого последнего момента не собираюсь, а потом не выдерживаю. Вспышкой мелькнувшее понимание, что все происходящее неправильно, заставляет меня отпрянуть от Эрика, как от оголенного провода, но он уже накрепко прижимает мои бедра к своим, не позволяя отстраниться. Охнув, я запрокидываю голову назад и прикрываю глаза, почувствовав, как он вдруг целует меня в плечо, несдержанно прихватывая губами кожу, и волна дрожи прокатывается по моему телу, сковывая его томящимся оцепенением. Там, внизу, все пульсирует на каждое касание… Хуже того, я откровенно теку, и Эрик не может этого не замечать! Краска приливает к щекам, дыхание мое окончательно сбивается. Не в силах сопротивляться его настырным рукам, я тихонько поскуливаю и кусаю костяшку собственного пальца, лихорадочно подбирая эпитеты, способные описать все мои чувства к самой себе: ненормальная, озабоченная… Чокнутая на всю голову! Что ты позволяешь с собой творить, и кому?! Грубому, циничному, враждебному деспоту с явными психическими расстройствами, привыкшему всячески измываться над неофитами! Он пугает до чертиков своей непредсказуемостью и жестокостью. От него нужно держаться подальше, обходить стороной, бежать сломя голову, а не млеть, дрожа в его руках уже вовсе не от страха… Как это вышло? Когда все успело стать настолько плохо? Но я не ожидала, что он станет меня гладить, совсем не ожидала! Бесспорно, это куда приятнее побоев, оскорблений и запугиваний, тем более, что, оказывается, Эрик очень даже может вести себя по-другому… Заткнись-заткнись-заткнись, господи, вот двинутая на всю голову! Он просто издевается, играет с тобой таким изощренным способом. Доказывает свое превосходство и изучает, что ты еще позволишь с собой сделать. Волна ярости и стыда распирает сердце, захлестывая меня с головой — будь возможность, вмазала б лидеру в этот момент от всей души, — если бы не раздавшиеся эхом по всей тренировочной площадке голоса, вынудившие Эрика отступить от задуманного. Выругавшись, он отпускает меня со вздохом невероятного раздражения, я тут же вскакиваю на ноги, впопыхах поправляю одежду и бросаюсь бегом к запасной лестнице. Злость, обида, мучительный стыд, досада и облегчение сменяются друг другом, перемешиваясь в одну ядерную смесь, пока я, рискуя свернуть шею на этой чертовой лестнице, поднимаюсь на крышу, чтобы прорыдаться. Что, чёрт возьми, это было? Нет, девчонки из урожденных меня уже просветили насчет особенностей отношений между полами в Бесстрашии: если парень положил на тебя глаз, то он поспешит заполучить желаемое, чаще всего нахрапом, не размениваясь на ухаживания и прочие милости, потому что в этой фракции самая высокая смертность и Бесстрашные просто берут от жизни все, что успеют, но… Но Эрика сложно назвать обычным парнем и симпатии в свою сторону я что-то не замечала — одни издевки, презрение да раздражение. К тому же от отсутствия женского внимания этот сукин сын точно не страдает! Тогда что на него нашло? Напился и бзиканул, снова решив на мне отыграться? А я-то хороша… о-ох, идиотка непроходимая! Сгорая от стыда, забиваюсь на крыше чуть ли не под парапет, костеря себя за собственную глупость. Твою ж мать, да почему все неприятности к моей заднице липнут?!Эрик
Голова такая мутная, что впору задаться вопросом: «Где пол, где потолок?», а перед глазами мельтешат чёрные точки. Сквозь это хаотичное подрагивание взгляд фиксируется лишь на голом заде мелкой неофитки, на который она судорожно натягивает портки. А следом и на том, как она торопливо покидает тренировочный зал, не глядя на меня. А посмотреть, я уверен, есть на что. Целый недоебанный лидер, пьяный, блядь, настолько, что ни сил, ни возможности подняться я в себе не нахожу. Как сполз с неё, так и сижу на полу, упираясь лбом в тыльную сторону ладоней и пытаясь совладать с головокружением. Ширинка расстегнута, стояк такой, что впору тягать пудовые гири одним хуем. Давненько за мной такого не наблюдалось. Пытаюсь поправить одежду, а заодно найти папиросы. Надо прикрыться хотя бы — где эти ебаные ублюдки, что вперлись сюда, когда не надо было? Увидят ведь — позора не оберешься! Лидер, блядь, фракции, пьяный и практически обездвиженный, сидит с вываленным хуем и думает, подрочить ему прямо здесь или все же доползти до своей комнаты… Пиздец! Возня с одеждой и поиском курева заканчивается тем, что я пальцами натыкаюсь в своем кармане на что-то мелкое и металлическое. Вытащив сей предмет на свет, пораженно разглядываю штангу… из её языка. Серебряная безделушка, с едва заметными следами крови, и я отлично помню звук и ощущение, когда этот пресловутый шарик бьется о зубы. Тыкается в мой язык. Сквозь то и дело наплывающую мутную вязь перед глазами рассматриваю эту штуку, а в груди опять все спирает, и руки мелко дрожат. «Десять баллов!» — напоминает она, вкладывая перебитыми пальцами мне в ладонь эту хрень из своего рта после того, как её хорошенько вздрючил уродский Дрю. Хотя она, к моему превеликому удивлению, вообще чуть не забила его до смерти, загоняв по рингу и накинувшись в конце разъяренной фурией. Этого никто от нее не ждал. Я от неё такого не ждал точно. И теперь она снова выдала совсем не то, что можно было предположить. В который раз показала, что совершенно бесполезно пытаться её просчитать. Да сейчас-то, по большому счету, я и не хотел ее просчитывать, просто… Чего я к ней полез? А-а, да. Выбесил очередной высер с ее стороны. Обычно девки, и даже большинство парней, каменеют в страхе от жестокости, насилия или власти, становятся как овцы, послушные и податливые. Тьма, сидящая у меня внутри, словно гипнотизирует их, не давая сопротивляться, нагоняя на них ужас и заставляя выполнять все мои приказы. Так же было и во время нашего «свидания в душе», и я думал, что так все и должно быть дальше, ведь тогда она тоже окаменела, почти не сопротивлялась. Вот только… Выкинуть её, как использованную вещь, не удалось, почему-то. Она словно возродилась после того случая, приобрела иммунитет, как от вакцины, стала только тверже, и сам факт подобной твердолобости и стойкости не мог не обратить на себя внимание. А потом… О, да, сейчас она сопротивлялась, но это все ерунда. Подмять под себя слабую девку сложности никакой, сто раз так делал, хотя почти всегда это было по обоюдному согласию. В самом деле, блядь, и что на меня нашло? В какой момент я стал насильником, если этого никогда не требовалось, если только в качестве любовных игрищ? Да, собственно, и не так уж я хотел ее на тот момент, когда вошел в зал — такое количество алкоголя, что дурниной плещется в крови, вообще не способствует ничему рассудочному. Это было скорее желание поставить девку на место за ее гневные слова и взгляды, что она бросала мне в лицо. Опять. При всех, мать её! И все шло гладко более или менее, пока она не обозвала меня насильником. И потребовалось срочно опровергнуть это, потому что я какой угодно — жестокий, деспотичный, садист, любящий издеваться над неофитами… но не насильник. И никогда не был! Я ни на что не рассчитывал. И уж тем более неожиданностью стали ее стоны и толчки навстречу моей руке… Ч-черт, спавшая было похоть накатывает снова, вызывая томление в паху и нежелательную реакцию в целом. Блядь, ну что же это такое? Когда мои пальцы дотронулись до неё, и я почувствовал, что она реально течет, мне показалось, что она сама от себя такого не ожидала. Скулеж и попытки вывернуться вдруг перешли сначала в едва слышные, а потом уже в изо всех сил сдерживаемые стоны, и бедрами она податливо толкалась мне в руку так, словно просила продолжения… Блядь, невозможно спокойно об этом думать! Она хочет меня. Несмотря на то, как я с ней обошелся. Несмотря на то, как я обхожусь со всеми ними. Несмотря на все оскорбления, унижения, грубость, деспотичность и непомерно сложные испытания, что я раздаю. И я не знаю… что с этим делать, знаю только одно. Мне не все равно. Пиздец, как не все равно, и не спадающий стояк, блядь, тому явное подтверждение. Ебаный свет… Память услужливо начинает подбрасывать интимные подробности наших стычек. Ощущение прикосновения к её коже. Рваное дыхание. Заинтересованные, а иногда и довольно горячие взгляды на меня. Мягкие губы и шарик на языке. Легкое тело в моих руках. Пальцы погружаются в её горячую влагу, и нащупывают… М-м-м, невозможно об этом думать! Трясет всего от вожделения, как пацана, и это буквально припечатывает сознание, не дает мыслить здраво. Что на меня нашло? Что нашло на нее?.. И мне теперь не успокоиться, пока я это не выясню! Но сначала надо… — Эрик, с тобой все в порядке? — кто-то трогает меня за плечо, и я поднимаю взгляд на этого смертника с намерением выдернуть его конечность за бесцеремонное обращение с лидером. Но это оказывается рыжая дура, которую я подцепил недавно в баре. Она отшатывается, а я хватаю ее за руку и, дергая на себя, рвано выдавливаю ей в ухо: — Через пять минут. В подсобке. У склада. Живо! Девица испугано кивает, по всей вероятности, видок у меня совершенно далекий от адеквата. Она убегает туда, где мы уже трахались после наших возлияний в баре, а я, хоть и с трудом, но поднимаюсь, оглядываясь. Ну, и где эти уроды, что приперлись сюда так не вовремя и испортили всю малину? В тренировочном зале пусто, как на погосте. В подсобке я оказываюсь так быстро, как могу, учитывая, что ноги все еще заплетаются. Девка (в памяти неожиданно всплывает её тупое имя — Лейла) уже там, при виде меня безропотно опускается на колени и принимается возиться с моей ширинкой, но мне хочется другого. Я беру ее за локти и поднимаю на ноги. Лица ее в потемках я не разбираю, да и муторность в голове, не дающая нормально соображать, не способствует хорошему зрению. Вместо того, чтобы просто трахнуть потаскушку, поднимаю к себе ее лицо, схватив за подбородок, и целую в губы. Чувствую, как ее тело, прижимающееся ко мне, напрягается, но спустя пару мгновений обмякает от явно непривычного обращения. — О, Эрик… — шепчет она мне в губы, обдавая мятным-ментоловым дыханием. — Будь послушной, — требую я и поворачиваю её к себе спиной, после того, как она кивает. Мне не нужно её согласие, но раз уж у нас такая игра, то надо соблюсти все правила. Я поглаживаю ее ягодицы через брюки, невольно отмечая, что этот худосочный зад не идет ни в какое сравнение с упругой, как орех, сочной попкой неофитки. Одно воспоминание о ней уже вызывает мучительный пожар в паху, но я пытаюсь сдерживаться, чтобы довести игру до конца. Голова еще не прояснилась, так что мне очень даже легко представить себе в этой темной подсобке её маленькое изворотливое тело, отчаянно сопротивляющееся, и её стоны подо мной. Одним движением сдираю штаны с вертлявого зада и поглаживаю уже сочащуюся дырку. Отмахнувшись от различий, я слушаю девкины постанывания и чувствую, что это именно то, что мне сейчас нужно. Стояк уже грозится разорвать ширинку к ебеням, так что я прекращаю это издевательство над собой и, высвободив член, всаживаю его в услужливо подставленную пизду, чувствуя небывалое облегчение. Лейла (мать ее дери) начинает совсем уж пошло и громко стонать в ответ на мои судорожные действия, я закрываю ей рот рукой, и она стонет прямо мне в ладонь. Это наводит еще на одну параллель, и я прошу: — Укуси меня. За палец. — Девка недоуменно оборачивается, а я хмурюсь: — Ну! Живо! Лейла (тьфу, пропасть!) неуверенно приоткрывает рот, и я ощущаю, как осторожно она дотрагивается зубами до моей кожи, видно, боясь неадекватной реакции на боль, но моё тело откликается на это совсем по-другому. Быстрее двигаю бедрами на одних только инстинктах, представляя, что это маленькая неофитка толкается попкой мне навстречу, что это она стонет и кусает меня за ладонь, и я буквально взрываюсь ярчайшем оргазмом, вдвигаясь в откляченные бедра до упора. Экстаз и эйфория медленно покидают мое тело, оставляя лишь пустоту и недоумение. Опьянение тяжестью концентрируется в районе затылка, а мышцы внезапно скручивает такая усталость, что у меня едва не подкашиваются ноги. Апатия наваливается, и мне хочется одного — оказаться в своей комнате. Одному. Но трахнутая девка, которой явно понравилось то, что сейчас здесь произошло, как-то незаметно уже оделась и теперь виснет у меня на шее, благодарно целуя в щеку. — Не подваливай ко мне, — грубо отстраняю я ее от себя, хоть погруженное в истому тело двигается немного замедленно. Лейла расценивает мою реплику по-своему: — Я готова встречаться с тобой, когда пожелаешь, — воркует она, поглаживая мою щеку. — Ты умеешь быть нежным, оказывается… — Я сказал, не подваливай! — Почти отталкиваю ее, поправляя свою одежду. — Надо будет — сам приду! — Как скажешь, — ничуть не обидевшись, пожимает плечами девка и выскальзывает из подсобки. А я остаюсь, не в силах двигаться. Прислоняюсь к прохладной стене лбом, чувствую, как тяжелая голова постепенно проваливается в боль, но, как ни странно, я совершенно не ощущаю ни раздражения, ни угнетения, как это обычно бывает после появления моего зверя. Моей Тьмы. Чувствую только негу и пустоту. И еще, что все это было не то, чего бы мне действительно хотелось. А я беру то, что мне хочется. Всегда. Полный решимости больше не поддаваться на провокации и так или иначе взять свое, я, проходя мимо пропасти, швыряю серебряную безделушку из языка мелкой неофитки в бездну. В этой фракции будет либо по-моему, либо никак.