Слова сплетаются в затейливую нить...

Абот прекрасно знала о том, что на самом деле Бейбарсов ходил к этой своей Гроттер, что встречался с нею. Жанин видела их вместе, видела, что они почти что держались за руку, а самое главное, улыбались друг другу так непринуждённо, что это нарушало все заповеди, которые только могла оставить после собственной странной и отвратительной жизни Чумья. Всё это превращалось в ад для Абот, а она должна была удержать всех в своих руках, пусть на самом деле пока что никто в этом мире не собирался подчиняться ей хотя бы на мгновение, совершенно спокойно разрушая уставленные правила, в которые следовало верить хотя бы немножечко, потому что без них невозможно было обойтись ну совершенно никак. А Абот вынуждена была наблюдать за тем, как Грутти таскалась с Глебом целовалась с ним, пыталась сделать вид, что она на самом деле настоящая и совершенно нормальная, что, естественно, было не так, пусть Жанин признавала и то, что она тоже выходила за все понятия нормальности. Это заставляло её сильно ревновать, и Жанна старалась терпеть, только лишь бы ничего не выдать. Она не имела права. В конце концов, именно Аббатикова должна была выполнить их миссию, все остальные тут только могут плечами пожимать. Они совершенно не верны Чумье, вот только она обязана исправить подобное, и не позволит ни за что им просто так… Не позволит! Предатели. Они не умели хранить верность, потеряли окончательно такое умение, а теперь должны были как-то платить, но не порывались пока что этого делать. Может быть, это было просто глупостью с их стороны, но сопротивляться реальности, которая вокруг обвернулась непонятным ядовитым кругом, было практически невозможно. Следует забыть обо всём, вот только ненависть захлёстывала Абот по отношению ко всем, кто только предал собственными действиями Чумью. Она теряла способность к нормальному размышлению, к мыслям, которые хотя бы немного оставались бы адекватными, и фонтанировала собственным издевательством над всем миром, демонстрируя откровенно, что именно так и собирается вести себя сейчас, а не каким-либо другим способом, не разрушая все рамки. Казалось, не оставалось уже ничего, что могло бы оставаться достаточно важным для того, чтобы как-то исправить всё то, что продолжало меняться в этой отвратительной и странной жизни. Она хотела всё исправить, вот только не оставалось пока что ни единого шанса для того, чтобы перечеркнуть всё. Слишком мало времени было у них на то, чтобы реальность наконец-то перестала быть такой уж и натянутой. К тому же, Свеколт начинала её раздражать одним только собственным присутствием. Она постоянно думала о Шурасике, а теперь вот убежала на свидание, оставив свои вещи на кровати. Свеколт оставалась таким же исключением из некромагических правил, как и все остальные здешние маги Смерти – и теперь она радостно собиралась, пытаясь выглядеть самой красивой перед встречей со своим Шурасиком. На губах у Абот от одного вида этого появлялась издевательская улыбка, но по правилам этого мира она была должна прятать всё подобное как можно дальше, не демонстрировать совершенно ничего, что хотя бы немного показывало её отношение к окружающему миру. Может быть, следовало бы прятаться меньше, но она знала, что вынуждена демонстрировать собственное равнодушие, иначе её игра будет проигранной ещё до того, как она сделает всё, что только вынуждена совершить. Абот не стала обращать внимания на порядок. Свеколт выводила её из себя, в конце концов, нельзя быть настолько наивной, такой глупой и отвратительной. Она пыталась повести себя спокойно. В конце концов, не оставалось ничего, что можно было бы изменить прямо сейчас, а значит, она должна оставаться предельно спокойной и не думать ни о чём, что могло бы выдать её. С головой. Всё так странно. Да и вообще, реальность заклинивает в последнее время, слишком заклинивает, можно и запутаться. Окончательно. - А Лена где? Бейбарсов стоял на пороге, внимательно глядя на неё, сложив руки на груди, и Жанна лишь просто тихо фыркнула. О, удивительно – Глеб отказался даже от чёрной рубашки, словно решив, что последний недонекромагический атрибут ему не к лицу, хотя, впрочем, Аббатикова мало что понимала в мужском стиле или в том, что могло подойти юноше. Мало ли, что кто на себя натягивает – она вообще не видела никакого смысла в том, чтобы перебирать одеждой, но всё это превращалось здесь в излишний, но бесконечный для них всех принцип, с которым оказалось слишком трудно бороться. Ей захотелось рассмеяться ему прямо в лицо, но поскольку это было непозволительной роскошью, то промолчала. Ничего. Скоро она поможет Гулебу занять тело этого человека – ведь, как ни крути, наверное, тут ему будет легче житься. Намного. Она вообще достаточно много думала о Буйборсе, но, впрочем, тот действительно заслуживал чего-то подобного. Не то что эти, все какие-то слишком влюблённые, чрезмерно много думающие о том, что называется непоследовательной ненавистью. Бейбарсов же опять был всё так же опрятен, и это тоже совершенно не нравилось Жанне, она злилась всё больше и больше. Казалось бы, это нормально, когда человек хорошо выглядит, но он слишком уж… Слишком хорошо, слишком! А она любила Гулеба. И если Гулеб слишком много обращал внимания на Грутти, то теперь это было ещё в более отвратительном состоянии. Ничего не поменяешь. Этот Глеб любил Гроттер, откровенно любил, и ничего не можно было изменить. За это Жанин ненавидела его больше всего на свете, она буквально пылала от раздражения и не пыталась бороться со всем, что только могла совершить, потому что не видела в этом смысла. Но радовало как минимум то, что сам Гулеб не стал бы уже больше обращать внимание на такую предательницу, как Грутти, вот только убить ревность, которая мешала бы делу, она всё равно почему-то не могла. - А зачем тебе нужна Лена? – спросила Жанна, делая вид, что совершенно не интересуется тем, зачем он пришёл. - Хочу кое-что спросить. Конечно же! Свеколт всегда самая умная, самая полезная – Абот знала её не слишком-то и много, но всё равно никак не могла простить. Казалось, она пыталась продемонстрировать всем своим видом, что ничего не знает, а после ещё и отвернулась. Она хотела показать, что ей наплевать на всё, что только могло стать причиной этого дурацкого разговора. - Может быть, ты знаешь, кто такая матерь-опекунша? – наконец-то уточнил Бейбарсов. – Что-то знакомое, а я никак вспомнить не могу, когда мне об этом говорили. Ты знаешь, Жанна? Аббатикова скривилась. Ей захотелось потребовать, чтобы Бейбарсов больше никогда не называл её по этому имени, но если чёртова Грутти уже успела так проколоться, вспомнила о матери-опекунше… Нет, если и так, то ничего хорошего не случится – следует наконец-то запомнить, что эта Танья слишком опасна, да и вообще, может только выдать всех, кто только находится рядом с нею. Всё это вызывало определённые опасения у Жанин – она испытывала недовольство и теперь только смотрела холодно на Бейбарсова. - Гроттерша тебе говорила?! – наконец-то возмущённо спросила она. – О, она наговорит! Достали уже! - Жанна… Бейбарсов не успел договорить, потому что Аббатикова посмотрела на него, словно на врага народа, и с громким стуком открыла двери, пытаясь выставить его за границы теперь уже собственной комнаты. Глеб пожал плечами, словно недоумевая, но не собираясь возражать, ведь ему, наверное, было наплевать. Абот скривилась, мысленно посылая ему в спину проклятия, которых он заслуживал, скорее всего. Ничего. Не так уж и трудно будет потом вернуть себе Гулеба, а этот человек ей просто не нужен, никогда не был нужен. Она не хотела крутить роман именно с ним, нет, ей нужен был тот, который был настоящим, а не подстава. Впрочем, спустя мгновение Абот вдруг подумала – а что, если именно этот настоящий, а тот, которого она знала, лишь подделка, выдумка самая обыкновенная, тот, кого не существует? Что тогда? Но так размышлять было неприятно, поэтому пришлось упрямо молчать и не реагировать совершенно никак на случившееся. Она должна быть другой. Совершенно другой. Конечно же, все привыкли к тому, что она казалась достаточно мягкой, не такой, как остальные некромаги, но в тот же момент и не слабой, но теперь у неё не оставалось совершенно никакого желания тратить на это своё время. Никакого.