Мировая Война № III

Уже на протяжении года Таканори жил здесь, в этом городе. Даже сбился со счета, которую ночь проводил тут в полном спокойствии и безжизненности. Тишина начинала попросту выливаться через край в этом забытом, проклятом городе. Каждый раз, когда наступало утро, Мацумото осознавал, что все еще жив, что он может открыть глаза и дышать, видеть этот мир. И в то же время парень ждал, пока все это закончится: на улицах появятся новые люди и новые улыбки, а в мире не будет той жестокости и насилия, которые правили сейчас. Все было слишком мерзко и в тоже время страшно. Им с Гактом приходилось иногда наблюдать военную технику, пролетающую над Токио, отчего становилось и вовсе не по себе. Ведь казалось, что за тобой постоянно наблюдают, высматривают и отслеживают каждый твой шаг, каждое движение. Но они знали: никто не будет искать их. Просто не может в этом пылающем мире найтись такого человека, который бы поинтересовался ими, переживал за них. Теперь оставалось лишь держаться вместе, вместе терпеть это унижение и эту грязь, в которой утопала планета. Дождь продолжал выстукивать свою монотонную мелодию по бетону: тому было все равно, и людям так хочется, чтобы дождь, наконец, смыл всю грязь и дал возможность дышать. Вода тушит огонь, не помешало бы так же затушить ту злость и раздражение, что находятся в людях. Правда, Гакт бы никогда не проявил подобного, а Таканори просто был бы в шоке, если бы обнаружил это в себе. Они не знали наиболее скрытых уголков, к которым следует пробираться через стену из диких растений, заслонявших жалкое зрелище – искалеченную душу, в агонии бьющуюся о плотные стены и бросающуюся во все стороны от злости и угнетения, которое давит на нее отовсюду. Слишком больно наблюдать такое. Холод гулял по зданию, по сути заброшенному давным-давно. В нем скрылись такие же потерянные люди. В некоторой степени все это было способно успокоить и склонить в невинный сон. Все люди выглядят беззащитными во сне, и поэтому неудивителен страх перед тем, чтобы уснуть. Есть те, кто пытается избежать этого в общественных местах, чтобы не ощутить себя слишком уязвимым. Но порой случается так, что этот момент провала в бездну попросту упускается, и тогда свершается настоящая катастрофа – стоит лишь проснуться и осознать происходящее. Гакт спал спокойно, теперь на нескольких матрасах и укрытый пледом. Все потому, что Таканори не мог пережить такое излишнее внимание к себе. Мужчина уже понял: это вводило Мацумото в ступор, не стоило перебарщивать с заботой, когда Таканори действительно было неудобно. Приложив немного усилий и поставив его в безвыходную ситуацию, Камуи удалось узнать о нем хоть что-то и пробудить доверие. Брюнет не желал никому зла на самом деле и не хотел, чтобы парень чувствовал себя здесь слишком скованно. Гакт понимал, что в полном одиночестве человек способен сойти с ума или потерять навыки общения, поэтому объединение нескольких людей было хорошей идеей. Теперь они с Таканори могли поддерживать друг друга, хотя Камуи и осознавал, что, все же, Мацумото нуждался в поддержке больше него. Таканори первые несколько часов лежал на кровати, не проявляя никаких признаков пробуждения или бессонницы. Он сильно устал после последней пережитой им ночи, когда мысли заполоняли голову и не было возможности отдохнуть от них. Корон находился на тумбе рядом с самой кроватью, поэтому можно было сказать, что даже в такой ситуации они с Мацумото были неразлучны. Гакт же успел свыкнуться с тем, что иногда ему приходилось наблюдать подобные картины, а также и с некоторыми странностями этого парня, с которым он теперь проводил большую часть времени. Это немного успокаивало Таканори: он понимал, что во многом ведет себя ненормально и переживал по этому поводу. Потеряв память и оказавшись наедине со странной болезнью, сделавшей его практически беспомощным, Мацумото наблюдал лишь непонимание и осуждение со стороны близкого человека, отца, который, по идее, должен был поддержать. Приходилось самостоятельно планировать, придумывать, без обсуждений с кем-либо, выражая на бумаги собственные мысли, чтобы не превратиться в сломанную статую. Таканори помнил свои мучения как нечто ирреальное, далекое и очень страшное. Он всегда больше всего на свете боялся невыносимой боли, которая, подобно электрическому разряду, пронзает тело и заставляет терять контроль над собой, но в то же время не дает избавиться от страданий. Мацумото не боялся не выдержать этого, его пугала сама встреча с болью. Поэтому все те ситуации, когда он впадал в панику, можно было связать со страхом боли. Первый год войны Таканори провел в непроходимом, диком страхе, который заслонял видимость и заставлял постоянно закрывать ладонями уши и морщить лицо, как при отвращении. В некоторой степени человек выглядит жалко, когда боится, но, ощутив этот древний страх каждой клеткой, такие люди не вызывают никаких других чувств, кроме понимания. Очень тихого и спокойного понимания. Но тогда не было рядом совсем никого, и парню приходилось прятаться от слишком громких звуков в одном и том же месте, периодически выглядывая наружу всего на пару часов. А затем снова начинался этот порочный круг жестокости: лживая информация, которая охватывала со всех сторон, из-за чего появлялась необходимость отключить телевизор на долгий, неопределенный период. Теперь, скорее всего, ничего не осталось от того телевизора. Изуродованный, он продолжал лежать на холодной земле, а нудный голос человека в ящике медленно затихал, изображение деформировалось, искажалось, пока не исчезло вовсе. Последний звук затих. Осталась лишь тишина, а Таканори превратился в уставшего странника, которому сломали все планы, а мечты – разбили о холодный, мокрый асфальт. Все было кончено и покалечено. Пока холод гулял по зданию, проникая во все щели и тайные забытые углы, что-то странное и тревожное проникло в сон парня. Оно было довольно навязчивым и тяжелым, доставляло сильный дискомфорт. Наблюдая во сне все те же умиротворенные картины, от которых теперь почему-то ему становилось не по себе, Мацумото не осознавал, что происходило в реальности, там, где находилось его тело. Таканори принялся ворочаться, словно лежал на иголках, а не на матрасе, тревога сгущалась, и скоро ситуация совсем вышла из-под контроля. Повернувшись к стене, парень отбросил в строну плед, которым был ранее укрыт, отчего мгновенно промерз до дрожи. Дождь лил за стенами здания, становилось все холоднее. Осень подходила к концу. Даже серые облака над городом не желали рассеиваться и все сгущались, сгущались... Странные шорохи на расстоянии в несколько метров разбудили мужчину. Он нехотя открыл глаза, что следом сделала и собачка на тумбе, перевернулся на спину и еще некоторое время наблюдал за неизменным изуродованным потолком. Придя в себя, Гакт уселся и взглянул в сторону мучающегося во сне Таканори. Корон же мялся на тумбе и не отваживался слезть, ведь находился слишком высоко для его размеров: инстинкты не позволяли ему спрыгнуть вниз, так же, впрочем, как и перелезть на кровать к своему хозяину. Брюнет подошел к парню, чтобы разбудить его, чтобы тот отошел от кошмара, который, скорее всего, снился ему и не давал покоя. Камуи осторожно потряс Мацумото за руку, она оказалась слишком теплой. Это насторожило Гакта, его брови сосредоточенно свелись к переносице. Он прикоснулся ладонью ко лбу Таканори, и на этот раз подольше задержал руку. Температура тела Мацумото показалась высокой, а у них ведь даже не было жаропонижающего. Не хотелось бы столкнуться сейчас с лихорадкой... Мужчина потряс парня сильнее обеими руками, и тот, наконец, открыл слезящиеся глаза. Некоторое время Гакт не знал, что даже сказать ему, а сам Таканори молчал. - Таканори... у тебя высокая температура, – наконец-то смог подобрать слова Камуи. - Я чувствую, – тихо ответил ему Мацумото. – Гакт-сан, Вы можете что-нибудь сделать? Я не хочу умирать от этого. - Нет, к сожалению, – Гакт потупился. В некоторой степени он чувствовал себя виноватым перед Таканори, так как ничего не мог сделать: он не был врачом и не имел лекарств, которые попросту бы не сохранились здесь. – Но ты не умрешь от этого. Я гарантирую. - Очень хочу надеяться. – Таканори повернул голову в сторону стены, проводя рукой в воздухе: казалось, будто он вырисовывал непонятные узоры. Затем Мацумото взглянул на тумбу, с которой Корон все никак не мог слезть несмотря на то, что сильно желал подбежать к парню. Взять собачку на руки он не считал хорошей идеей, поэтому пришлось проигнорировать эти попытки. – Мне холодно. - Сейчас будет теплее, – заботливо произнес Гакт и укрыл Таканори пледом, подобрав тот с пола. - Спасибо большое, – устало кивнул парень, не переставая мысленно благодарить Камуи за любые мелочи. - Тебе что-нибудь принести? Пить хочешь? – поинтересовался мужчина. - Да, если можно. - Хорошо, сейчас я все сделаю, – пообещав, Гакт прошел на кухню и скрылся по ту сторону стены, оставив Таканори лежать в постели, думая о том, как не вовремя его угораздило заболеть и на что готов был Камуи, чтобы Мацумото хоть чуть-чуть полегчало. Ему даже стало казаться, что Гакт для него – хороший друг. По крайней мере, мог бы стать им. Голова жутко болела, глаза слезились, в носу кололо. Парень думал, что ему лучше вообще не вставать с постели. Хотелось кутаться во множество одеял, ведь отчего-то постоянно было холодно. Движения сковывала слабость, и было ли это вызвано бессонницей, Таканори не знал, но он определенно очень устал и прекрасно понимал это. Слишком много событий обрушилось на него, словно тот самый дождь, который непрерывно стучался в окно и просил впустить его внутрь, в уют, созданный руками человека и потерпевший разрушение. Это место и эти стены видели не меньше, чем пара карих глаз. Когда-нибудь люди будут лишь вспоминать об этих событиях, которые полностью перевернули их самих и все, что находилось вокруг. У Мацумото был повод отдохнуть: он надеялся на то, что, все же, ему станет лучше, ведь отсутствие лекарств немного пугало. Он помнил, что несколько лет назад ему было не менее страшно. И оставалась такая же хрупкая надежда, подобная крыльям мотылька, которую Таканори оберегал и которую было так легко ранить тяжелой рукой. Лишь одно небольшое прикосновения могло разрушить все, стерев последние краски с крыльев. Мацумото помнил свои прикосновения к этому пределу беззащитности, маленькой красочной бабочке, что залетела в окно и начала порхать по небольшой квартирке в Токио, куда он переехал еще до начала войны. И лишь одно неосторожное прикосновения разрушило все, всю ту красоту, что была на крыльях, таких нежных на ощупь. Таканори никогда не хотел приносить хаос, не желал что-либо испортить, он просто понимал, что не в состоянии предотвратить этого. Когда человек излишне старается избежать неуклюжести и неосторожности – постоянно оказывается в ситуациях, где проявляет эти качества. Парень старался не винить себя, но чувство вины все равно засело в нем, какое бы сопротивление ни оказывал Мацумото. Так или иначе, он был далеко не совершенен, с этим приходилось мириться. У Таканори даже немного получалось, хотя порой он продолжал срываться. Сверху что-то сильно давило, причем давило физически, когда Гакт вошел в комнату со стаканом воды в руке. Мацумото тотчас же повернул голову в сторону мужчины и взглядом проследил за тем, как тот прошел чуть далее вдоль кровати и присел рядом. Парню также пришлось сесть, что отдалось еще более сильным чувством разбитости. Казалось, будто он находился очень глубоко на дне океана, а вода была готова раздавить хрупкое тело. Камуи протянул чашку сидящему рядом Таканори. - Спасибо, – тихо поблагодарил парень ослабевшим голосом, на что Гакт кивнул. Мацумото сделал несколько глотков прохладной воды и почувствовал небольшое облегчение. По крайней мере, ему удалось утолить жажду. Опасливо взглянув на мужчину, пронаблюдав его спокойную реакцию, Таканори осторожно допил оставшуюся воду и отдал стакан Гакту. - Тебе лучше? – поинтересовался брюнет. - Да, немного, – Мацумото не скрывал правды о своем самочувствии. - Тогда я отнесу стакан на кухню, а ты ложись обратно в постель, хорошо? В ответ последовал неуверенный кивок. Расценив это как согласие, Камуи отправился обратно на кухню. Утром снова придется мыть посуду. И он сделает это даже не потому, что ее слишком много, а потому, что не особо хочет наблюдать ее там постоянно. Таканори тем временем натянул плед и уселся на кровати, опершись спиной о холодную стену. Поначалу это было очень неприятно, но через некоторое время парень привык к подобным ощущениям. Его удивлял тот факт, что ему очень хотелось спать, но почему-то Мацумото был уверен, что ему и в этот раз не удастся заснуть. Ночи довольно тревожные во время болезни, часто возникают какие-то дополнительные потребности, да и просто неприятно постоянно чувствовать себя плохо и просыпаться от этого. Таканори взглянул на Корона, который улегся на тумбе и все это время наблюдал за ним. Парень осторожно взял собачку на руки, положил себе на колени. Он не знал, чувствовала ли она дискомфорт, когда оказалась рядом, ведь его тело было слишком горячим. Парню казалось, что никому не будет приятно прикасаться к нему. Даже Гакт, скорее всего, сразу же убрал руку, как только коснулся кожи Таканори. Но Корон не пытался убежать или вырваться, а Мацумото начал поглаживать дрожащую собачку по спине, тем самым успокаивая и себя тоже. Любые движения сейчас были лишены всякой энергии, сам он выглядел довольно измученным. У него не было зеркала, чтобы убедиться в этом, поэтому приходилось лишь предполагать. Хотя разницы не было. Все здесь такие или даже еще хуже: уставшие и лишенные энергии. Мужчина вернулся в комнату, потерев ладони, словно после мытья посуды в попытках стряхнуть лишнюю воду или готовясь к чему-нибудь. К тому же мытью посуды, например. - Почему-то мне казалось, что ты сразу заснешь, – ровно произнес Гакт, подходя ближе. – Когда кто-то болен, он обычно много спит. В полутьме этот человек выглядел еще более загадочным, чем Таканори привык: Камуи казался каким-то призрачным, скрывшимся за полупрозрачной тканью, когда виден лишь изящный силуэт. Мацумото не мог разглядеть мужчину подробно, уловить каждую мелочь и видел лишь общие очертания, которые показывал ему лунный свет, пробивавшийся через ткань, завешивавшую окно. Раздались раскаты грома, и Таканори вздрогнул, повернув голову в сторону, откуда доносился звук. Гакт сделал то же самое, только менее заинтересованно. Затем они снова повернулись друг к другу. - Гакт-сан, Вы хотите спать? – внезапно спросил Мацумото, и казалось, что это было важно для него: знать ответ на свой вопрос. - Если честно, не особо. – Мужчина немного удивился. - Я бы хотел кое-что рассказать Вам прямо сейчас. - Воспоминания нахлынули? - Что-то в этом роде. - Я послушаю. – Камуи подошел к столу и взял спичку из раскрытого коробка. – Для начала зажжем свечи, чтобы было хоть немного светлее. – Гакт резким движением провел головкой спички по одной из сторон коробка и поднес маленький танцующий огонек к свече. Несколько из них, стоящих в убитых временем подсвечниках, зажглись, тусклый свет заполнил комнату. Затем мужчина осторожно взмахнул спичкой в воздухе, небольшой огонек исчез. Таканори все это время завороженно наблюдал за происходящим. Было сложно сосредоточиться, но так или иначе он попытался. Тем временем Гакт подошел поближе, забравшись на кровать, устроился рядом с Мацумото и точь-в-точь как он оперся о стену. - Здесь стало уютно. – Сильнее кутаясь в плед, не скрыл своего впечатления парень, непривыкший к подобному отношению. – Мне никогда не приходилось жить при свечах. - Я люблю свечи, – поддержал разговор Гакт. – В моем доме в Киото я часто зажигал их. Но сейчас они являются единственным выходом для нас. - Вы без особой потребности зажигали свечи в своем доме и раньше? - Да. Это действительно успокаивает. - Я согласен. - В прошлый раз ты говорил про свою тетю из Канады... Хочешь рассказать о ней? - Да. Она приехала очень неожиданно. Так же, как и уехала... _______________________________________ POV Takanori Почему вы не замечаете меня? Почему столько ситуаций меня поражает, создает неловкость и напряжение? Отец не обращал внимания на меня на протяжении этой недели, убирал в моей комнате, ведь я не могу сделать этого сам, суетился и трогал меня и мои вещи. Мне навязывают это утомительное лечение, не говорят правды, которую так хочется знать. Каждая клетка буквально пропитана желанием что-то выяснить, и я чувствую себя бесполезным, беспомощным, ведь ничего сейчас не могу. Я боюсь думать о длинном списке того, чего мне нельзя. Но, в то же время, стараюсь соблюдать многочисленные запреты. Я ведь не хочу умирать, не хочу и мучиться из-за болезни. Но все же внутренний протест шепчет мне, что не стоит принимать лекарства. Хотя я и предполагаю, что порой пью их сам не подозревая об этом, ведь существует столько разных методов заставить, обмануть. Так же, как и окончательно лишить памяти. Сейчас лежу в постели: недостаточно хорошо себя чувствую. Это было моим собственным желанием, поэтому никаких ссор с отцом не последовало, он просто как обычно проявил свое равнодушие. Неужели я настолько жалею себя, чтобы считать, будто все, кто находится рядом, как-либо обидели меня? Переминаю в руках кончик мягкого одеяла, которым укрыт. Это успокаивает, помогает забыть обо всех проблемах и неудобствах, вызванных неизвестной мне болезнью. Даже помогает отвлечься от выведения новых версий по поводу того, что произошло со мной. Люди, скрывающие практически все, не могут вызывать доверие, и даже та информация, которой я владею, не кажется мне убедительной. Все мои вещи, ранее разбросанные по комнате, убраны и аккуратно сложены. Мне не очень хочется видеться с тетей: это очередная ситуация, где я точно буду чувствовать себя растерянно и неловко. Мне нечасто приходится находиться в обществе совершенно незнакомых людей, а ее я отношу именно к ним. Я даже не имею ни малейшего понятия о том, как выглядит эта женщина, и не питаю особого интереса, лишь волнуюсь из-за того, что, так или иначе, нахожусь в просто ужасном состоянии. Есть люди, которым плевать на неудобства и которые могут радоваться жизни, представляя себя полноценными, однако я не отношусь к ним. Я могу подпускать к себе лишь самых близких и никого более. Но, поскольку таких нет, лучше буду один, мне более чем хватает присутствия отца, от которого я скрываю многие вещи в ответ на его бессмысленные тайны. Я хочу быть справедливым. Недавно термометр показал «38.3». Я смотрел на эти цифры и мне было сложно осознать, что это – температура моего тела. Я чувствую себя очень уставшим, меня постоянно клонит в сон. И ничего не могу поделать с собой, просто лежу здесь и смотрю на неизменный потолок, надеясь проникнуть сквозь него. Завтра. Мидзуки-сан приезжает завтра. Я очень хочу, чтобы мне стало хоть немного лучше к утру. А еще желаю никого не видеть в своей комнате, в моем личном пространстве. Я закрыт здесь, никуда почти не выхожу ввиду своих физических возможностей, а это место является единственным, где я храню свои рисунки и стихи, которые заменяют мне контакты с окружающим миром. Я волнуюсь, когда думаю о завтрашнем дне. Может, стоит вообще перестать думать? Перестать думать, чувствовать, желать. Может, мне лучше и вовсе исчезнуть? Ведь я совершенно бесполезен. Я не способен выполнять какую-то важную для общества работу, не способен радовать людей своим творчеством. Но, так или иначе, мне хочется попробовать. Мне все равно, если меня высмеют или унизят, ведь я совершенно не боюсь быть непонятым. Просто приходится постоянно жить в этом зависшем состоянии. Поворачиваю голову в сторону огромного окна и вижу клочок почти черного неба. Оно кажется глубоким, словно пасть гигантской мифической рыбы, обитающей на дне океана и пожирающей целиком корабли. В то же время кажется странным, что небо напоминает нечто, ведущее вглубь, на дно, а не нечто возвышенное. Глаза закрываются сами собой, боль в голове не прекращается, и мне кажется, что от слабости я бы не смог даже рукой пошевелить. Приложив максимум усилий, переворачиваюсь на бок и посильнее заворачиваюсь в теплое одеяло, смежив веки. Теперь полная темнота окружает меня, скоро я увижу сны. Думаю, это будут кошмары, от которых мне предстоит вскочить в холодном поту и несколько минут потратить на то, чтобы понять, что я нахожусь в своей комнате. А сюда никто больше не зайдет.