Саске У-дзумаки

- Саске?.. Я закатил глаза. Ну вот почему все всегда идет не по плану? На эту иллюзию я угрохал всю свою чакру, дабы она вышла достаточно реалистичной. Готовился к этому моменту столько лет, учился, тренировался, света белого не видел. Накладывал ее полчаса кряду. И я надеялся, что она продержится хотя бы пару часов. Но Итачи всегда был гением, что с него взять. И оклемался он уже через десять минут. Итачи смотрел на меня так, как смотрят головы животных, прибитые к дощечкам в качестве охотничьих трофеев. Спокойно, стеклянно, бесстрастно и мертво. - Что происходит? - Ничего особенного. - Что ты делаешь? - Тебя несу. - Куда ты меня несешь? - В Коноху. Итачи тихо рассмеялся - странно жутким был этот смех, безжизненный, как шелест опавших листьев. - Хочешь публично казнить меня на главной площади? Где-то я это уже слышал. - Удивишься, но нет. - Значит, решил отдать меня на растерзание Хокаге? - Опять не угадал. Итачи замолк надолго. Его тело безвольно висело у меня на руках, глаза равнодушно смотрели на меня. Я вдруг осознал - ему было все равно, что я решу с ним сделать. - В таком случае, зачем ты несешь меня в Коноху? - Знаю, это неожиданно, но мне нужно, чтобы ты выжил. Черные глаза Итачи тускло блеснули удивлением. - Что? Но почему ты... - Потому, что ты поймал меня в свое гендзюцу, еще тогда, в детстве, - я больше не смотрел на него, но кожей чувствовал, что он сверлит меня взглядом. - Потому, что ты бросил меня в одиночестве, без семьи и воспоминаний. Потому, что ты заставил меня жаждать правды, но так и не дал мне ее сам. К тому же, как оказывается, за тобой есть как минимум еще один должок. Так что будь уверен, что ты не умрешь, пока не посвятишь меня хотя бы в часть своих тайн, братец. Взгляд Итачи скользнул по моему лицу. Я внезапно понял, что он щурится, глядя на меня. Совсем немного, но от шарингана этого было не скрыть. - Достойный ответ, - пробормотал он и прикрыл глаза. Я промолчал, но против воли покосился на мертвенно-бледное лицо Итачи. От этого зрелища в глубине души шевелилась какая-то неуютная, беспокойная брезгливость. Ветки похрустывали под моими пятками, встречный ветер свистел в ушах от быстрого бега, но в остальном стояла тишина. Я взмыл на ветку повыше, и далеко, недоступная обычному человеческому глазу, но открытая для шарингана, сверкнула крышами Коноха. Итачи дернул уголком рта, и я почувствовал, как его тело напряглось. - Лучше бы ты меня убил, - прошелестел вдруг он легко и насмешливо. - Так было бы лучше всем. Я спрыгнул с тонкой ветки. Та спружинила и задергалась, и лист, сорвавшись с черенка, мягко скользнул вниз. - Лучше - кому? Тебе? - И мне тоже. - Что хорошего в смерти? Итачи отстраненно взглянул на меня. Он будто смотрел из такой темной дали, где ничто не имело значения, и ничего, что случилось бы с ним, уже не могло заставить его волноваться. - Она приносит забвение. Я невесело фыркнул. - Кому? Кто сможет так легко забыть все то, что ты натворил? Или ты сам хочешь забыть об этом? Сбежать, как трус, испугавшийся наказания? Ответом мне были сжатые губы и упрямая складка бровей. - Неважно… Так или иначе, забвение не так-то просто дается. Хотя есть вещи, которые я сам предпочел бы никогда не вспоминать… Итачи приподнял брови. - Почему? - Ну, ты же вроде бы очень убедительно показал мне, как на моих глазах убили всех моих родственников, - я поморщился. - А потом произошло нечто еще более ужасное. - И что же именно? Я подумал и выдержал паузу. - Меня подселили к Наруто в его свинарник. На семь лет. Думаешь, мне хочется помнить этот период своей жизни? Итачи изумленно воззрился на меня. - Ты изменился, - пробормотал он. - Люди меняются. Или ты имеешь в виду, что я не таков, каким ты хотел меня видеть? Вместо ответа Итачи закрыл глаза и отвернулся. Ему было явно не до разговоров. Мы были всего в десятке километров от Конохи. Я быстро нашел хижину в лесу – одну из тех, в которых я когда-то ночевал. Кажется, это был охотничий домик: на полу лежали шкуры, а дверь даже была заперта какой-то простенькой печатью. Я открыл ее, смутно удивляясь, что я все еще способен обращать внимание на подобные мелочи. Итачи болтался на моих руках сломанной куклой. Я аккуратно положил его на кушетку, стоявшую в углу рядом с камином. - Скоро за тобой придут, Итачи, и в твоих интересах не поливать их Аматерасу с порога, а позволить забрать себя. - Как будто я еще способен использовать Аматерасу, - ни призвука издевки в голосе, одна спокойная констатация факта. - Что ж, это к лучшему, - пожал я плечами и сделал шаг назад. Итачи протянул руку и неожиданно ловким жестом схватил меня за запястье, правда, пальцы сжал еле-еле – кажется, все оставшиеся силы он растратил на это движение. - Забери мои глаза. Ни призвука издевки, ни тени слабости или страха. Только спокойная просьба, больше похожая на приказ. - Что?.. Итачи слегка поморщился. - Забери мои глаза. Мне они уже не помогут. Те, кто придут за мной… они же придут из Конохи?.. - он закусил губу, вдохнул и помедлил, будто собираясь с мыслями. – Там… не преминут забрать у меня нечто настолько ценное. Тем более, если я не смогу защитить это… Возьми, - Итачи отпустил мою руку, поднес пальцы к своему лицу, дотронулся до века. – Я умею… признавать поражение. - Подарок победителю? – криво усмехнулся я, холодея. Я не был ирьенином. И то, что требовал от меня Итачи, скорее всего повредило бы его глаза, да и не только глаза. Я бы удивился, если бы он не умер от банальной кровопотери. Итачи терпеливо ждал ответа. Кажется, возможная смерть от моих рук его ничуть не волновала. - Будет больно, - предупредил я. Он только чуть пожал плечами. - Поторопись. Проклятая метка на миг вспыхнула жаром – я незаметно приподнял рукав и увидел темные узоры, пятнами туши растекающиеся по предплечью. Пальцы дернулись и сжались сами, без моего участия, а затем застыли на полдороге – будто спрашивая моего разрешения. Я вздохнул и сказал – сразу обоим: - Хорошо. Руки обволокло лихорадочным теплом. А потом – потом я просто стоял и словно со стороны смотрел, как мои пальцы самостоятельно извлекли из подсумка несколько сенбонов, сложили печать, прокалили сенбоны в получившемся язычке пламени, охладили их и потянулись к Итачи. Когда первая иголка коснулась его века, я невольно дернулся – чем вызвал раздраженное колотье в печати, явно советующее впредь воздержаться от подобных оплошностей. Как будто хирурга невзначай под руку толкнул… Руки орудовали деловито и аккуратно. Я бы залюбовался, но ситуация как-то не располагала. Я отошел от кушетки Итачи, стараясь не смотреть на него. Порылся в шкафчиках, нашел там бутылку с саке. У бутылки было широкое горлышко, и это мне подходило – я уронил шарики глаз Итачи в алкоголь и закрутил крышку. Итачи закрыл пустые глазницы ладонью и коротко выдохнул. - Вот и все. - Да, вот и все, - согласился я. Делать здесь мне больше было нечего. Я засунул в сумку бутыль с трофейными глазами, повернулся к выходу, успел сделать ровно шаг. - Саске… Я не стал оборачиваться, но все-таки остановился. Голос Итачи был таким усталым, что я бы не удивился, если бы он испустил дух на моих глазах. И я решил его выслушать. - Что тебе? - Почему… почему ты меня не ненавидишь? Я вздохнул. Вот как, а я уж понадеялся, что это будет что-то новенькое. - Понятия не имею. - Маленький лгунишка, - послышался влажный кашель и неприятный чавкающий звук. Я поежился, поняв, что, если обернусь, то увижу кровь на губах Итачи. Ладно. Я привычно наклонил голову набок и скрестил руки. - И все-таки… я действительно не знаю. Просто так уж получилось. Может быть, я просто привык в первую очередь ненавидеть самого себя. А может быть, у меня не осталось сил для ненависти вообще. Очень уж утомительное это занятие… Я ведь никогда на тебя даже не злился особенно до сегодняшнего дня. Я… так и не вспомнил тебя по-настоящему. Я так и не вспомнил ничего, хотя и пытался убедить себя в этом. Мне почти плевать, что ты сделал с нашим кланом: все равно они остались для меня чужими людьми. Могилами без фамилий на городском кладбище… А теперь вот, оказывается, ты отнял у меня целый мир, а мне почти что все равно. Вот так. Наверное, просто я действительно очень, очень устал. Повисла тишина. Я отсчитал шесть ударов сердца и коротко кивнул, не оборачиваясь. Мне уже нужно было уходить, пока по мою душу не пришли АНБУ. - Саске. Я скривился. - Ну, что опять? Снова – кашель и тяжелое дыхание. Я прислушался к рваным вдохам и выдохам и вновь почувствовал едва ощутимую брезгливую жалость. - Прости меня, - хрипло и тихо. – Прости меня, мой маленький, бедный, храбрый брат. Я замер. А потом машинально положил руку на грудь, чуть надавливая на шрамы. Почему-то в устах Итачи «прости» звучало совсем как «прощай». - Не прощайся со мной. Еще увидимся. - Нет, Саске. Следующего раза уже не будет… - Не смей прощаться, - выплюнул я, оборачиваясь. – Думаешь, я собираюсь оставить все так, как есть? Отпустить тебя вот так, не заставив рассчитаться? Нет уж. Знаешь, братец, мстителя из меня не вышло, зато из меня получился просто отменный практичный, злопамятный говнюк. Так что живи. Живи, Итачи. Ты от меня так просто не отделаешься. У Итачи было странное лицо. Он все еще прикрывал пустоту глазниц ладонью. Но его губы едва заметно подрагивали, и мне на секунду показалось, что, если он уберет руку, я впервые увижу, как Итачи жмурится от боли. - Какой ты грозный… - пробормотал он, улыбнувшись уголками губ. – Мне почти страшно… Я негромко хмыкнул и опустил голову. А потом вышел за дверь, легко вспрыгнул на ближайшую ветку и понесся вперед, подальше от этой хижины, от Итачи, от Конохи. И только голос Итачи нагнал меня, - спокойный, но уже не столь безжизненный, и я почувствовал даже, что он усмехнулся: - Все-таки… ты настоящий Учиха, Саске. Слова больно кольнули меня в спину, между лопаток. Но я не замедлился и не вздрогнул, и ветер, мазнув меня по спине, унес эти слова прочь. Он мог бы и не говорить этого, потому что для меня это не имело никакого значения. Увидев меня на своем подоконнике, Цунаде моментально окутала ладони Скальпелем чакры и встала в боевую стойку. Я поднял ладони, демонстрируя максимальную расслабленность и благодушие. Прогуляться по Конохе оказалось гораздо проще, чем я думал. Хотя, если уж тут Акацуки не так давно расхаживали, как у себя дома… - Здравствуйте, Цунаде-сама. Рад видеть вас в добром здравии. - Что тебе нужно, Саске? – Хокаге сверкнула глазами, не нарушая стойки. – Неужели решил вернуться в родную деревню? Я лениво пожал плечами. - Я всего лишь клон. И я не собираюсь отвлекать вас от дел надолго. Уверен, вам… есть, чем заняться. Цунаде недоверчиво посмотрела на меня, гася Скальпель. Стойка, впрочем осталась вполне боевой. - То есть, у тебя хватает наглости… - Цунаде-сама, буду честен: вы мне должны, - да, наглости мне было не занимать. – Я обезвредил Орочимару. Я сохранил жизнь Наруто, хотя его приставания порядком мне надоели. Я даже подарил вам очень ценную информацию, несмотря на то, что совершенно не был обязан этого делать. И теперь я рассчитываю на небольшую ответную услугу. Цунаде вновь напряглась. - Какую же? - Вам нужно спасти одного человека. Он лежит в хижине, неподалеку, - я назвал координаты. – Его состояние крайне тяжело, но, думаю, вам не составит труда исправить это. Мне нужно, чтобы он остался в живых, более того – чтобы ему не навредили еще больше. Будьте уверены, если я узнаю, что его пытали, использовали в экспериментах или промывали ему мозги, я найду способ отплатить Конохе… - Не переоценивай себя, - бросила Цунаде. Вот уж когда может пригодиться репутация сволочи… Несмотря на то, что мне самому от себя было тошно, я ухмыльнулся в лучших традициях Дзабудзы и сложил руки на груди. - Я ведь могу отплатить и лично вам. Скажем, устроить Наруто встречу перед убежищем Акацуки… Или убедить питомцев Орочимару, что во имя памяти покойного наставника они обязаны уничтожить его давнего врага Джирайю. Мне даже почти не придется напрягаться… Цунаде замерла, сверля меня тяжелым, неверящим взглядом. Ах, вот у кого Наруто научился так глядеть. - Ты и вправду?… - не досказала она вопроса и коротко встряхнула головой. И прошипела: - Змея. Я церемонно поклонился. Она клюнула. Поверила, что я и в самом деле способен на такое… Это льстило моим актерским талантам, но одновременно от этого осознания неприятно тянуло в груди. - Благодарю за комплимент. Цунаде закрыла глаза и глубоко вдохнула. - Позволь спросить, - яд в ее голосе сделал бы честь Орочимару, - кто этот человек, которого я должна вылечить? Пойми меня, я не могу ничего обещать за глаза. Я выдержал паузу. - Учиха Итачи. Вот тут Пятая Хокаге точно дернулась, глядя на меня, как на сумасшедшего. - Нет, - покачала она головой. – Нет. Нет. - Вы сделаете это, - я говорил, почти не размыкая губ. – Иначе за его смерть вы расплатитесь смертью кого-то еще. Кого-то дорогого. Вы готовы заплатить подобную цену? Цунаде оперлась руками на стол. - Ты не сможешь, - будто убеждая саму себя, проговорила она. - Смогу, - ответил я. Хокаге медленно опустила голову. - Хорошо, - произнесла она еле слышно. – Я… выполню твою просьбу. Но после этого, - она вздернула голову и пронзила меня ненавидящим взглядом, - не вздумай мечтать о помиловании. С этой минуты твое имя будет числиться в списках нункенинов, и я и потертой монеты не отдам за твою шкуру. - Вот как. Я согласен, - хмыкнул я и метнулся птицей к Цунаде, демонстрируя ей Мангеке. – Это будет даже… забавно. Хлопок, и Цунаде снова одна в кабинете – только клубы дыма окутывают ее холодным облаком. Призывная змея – крохотная, тонкая, как нить, практически незаметная даже для сенсоров – отчиталась, что чувствует себя в складке плаща Итачи вполне неплохо, а в будущем планирует спрятаться где-нибудь в щели, чтобы не нашли бдительные ирьенины. Я хмыкнул, развеял дзюцу. Смотреть глазами призывных змей было… забавно. Больше всего это напоминало все то же гендзюцу, только погружаться в него следовало добровольно. Контракта у меня не было, разумеется, и даже в обозримом будущем он мне не светил, зато он был у моего соседа по организму. Орочимару показал себя настолько полезным союзником, что я даже задумался, а не стоило ли уйти к нему изначально. Но что сделано, то сделано. По крайней мере, у Тоби чувство юмора было лучше. Зато лишний раз можно погладить себя по голове и похвалить за исключительную запасливость. Вон как удачно нункенина захомячил… Вышеупомянутый нункенин, вдобавок, был единственной причиной, по которой я все еще мог соображать. Двигаться я уже не мог никак. После гендзюцу такой сложности, забега по пересеченной местности, призыва, клона… Я, разумеется, был не второклассником, у которого чакры еле хватает на подогревание блинчика Катоном – в лучшем случае – но такие выкрутасы кого угодно свалят с ног. Я сидел, привалясь к дереву. Сил хватило ровно на то, чтобы отбежать подальше и не попасться под горячую руку бойцов Конохи вместе с блудным братцем. Что делать дальше, я представлял слабо. Впервые за долгое время у меня не было даже плохонького плана на будущее. Понятно, что мне надо отлежаться, отдышаться, опомниться немного… а что потом? Действительно, что? Я внезапно понял, что впервые за долгое время я чувствую себя свободным. Мне не нужно было больше никуда бежать, я оплатил все – свои и чужие – кровавые долги, насколько смог. Но в то же время старые раны вдруг как будто открылись снова. Во рту все еще стояла горечь, и мысли о смерти Сакуры, растревоженные, поднялись мутью со дна. Меня как будто ткнули мордой в лужу, как нашкодившего щенка: ну, рвался ты узнать хотя бы одну отгадку, и что? И что теперь? Что теперь? Неподалеку раздались шаги, нарочито громкие: как приветствие без слов. Я узнал их еще до того, как из-за дерева мелькнул знакомый силуэт. В конце концов, проведя с кем-то столько времени практически наедине, ты его уже ни с кем никогда не спутаешь… Тоби прищурил глаз – улыбнулся. - Интересный ход, Саске. Я впечатлен. - Здравствуй, Тоби, - ответил я в тон. – Не ждал тебя увидеть. Где моя команда? - О, какой ты заботливый… Не волнуйся, я просто мягко намекнул им, чтобы погуляли пока. Я просто поинтересоваться, почему именно этого моего коллегу ты вдруг пощадил? Я не собирался отвечать ему честно. Если уж решил играть злодея и негодяя, стоит вжиться в роль как следует… а корчить убедительно непроницаемую рожу я умел еще лет с семи. - Ради информации, - отмахнулся я. – С чего бы еще? Если бы он не владел нужными мне секретами… Тоби не ответил, пристально изучая носки своих сандалий. - До чего же ты интересный зверек, - протянул он. – Ради правды ты можешь убить, ради нее же ты можешь пощадить… а это гораздо сложнее! Даже не ради идеалов, нет, не ради чего-то столь высокопарного. Ради того, чтобы с тобой просто поговорили начистоту… - К чему ты клонишь? - Как ты смотришь на то, чтобы присоединиться ко мне, если я расскажу свою часть истории? Я вздрогнул, на мгновение почти потеряв маску. - Мне казалось, или мое ученичество закончилось? - Разумеется, оно уже давно позади… Я ждал, когда ты вырастешь, Саске. Теперь я предлагаю тебе сотрудничество. - Почему ты не рассказал мне эту часть раньше? - Стал ли бы ты делиться секретами с младенцем? Ты не был готов… но сейчас мы с тобой на равных. – Взгляд Тоби был пронзительно безумен. – Кроме того, я могу пересадить тебе эти замечательные глазки. Я знаю, что они у тебя с собой. Вот тогда и поговорим… Я помедлил. - Решайся, Саске, - доверительно посоветовал мне бывший наставник. – Ты думаешь, я тебя растил все эти годы для того, чтобы сожрать? - Ну мало ли, вдруг ты меня своими корешками мариновал… - ответил я, чем привел Тоби в полный восторг. – Ладно. Пойдем. И мы пошли. И он не соврал. И правда была такой, что заставила меня задохнуться. Вот, значит, как. Вот оно что. Тоби, он же Учиха Мадара – если он не врал, конечно –сидел напротив меня и улыбался, а вокруг меня рушился мир. Глаза все еще ныли, а веки и щеки плохо слушались, но я этого почти не осознавал. Выходило, что мое сиротство, и моя жизнь, и полуголодное детство, и жалкие попытки докопаться до дна в этом бездонном болоте полуправд и фальши… были виной кучки старых мертвых параноиков, и никого больше. Один из них пытался нарушить статус кво, другие – сохранить, и вот что получилось в итоге… Как трещина, бегущая все дальше и дальше от истока, расползающаяся по поверхности и уходящая вглубь. Она зацепила и нас с Наруто и Сакурой. Наследие, которое мне не было нужно. Прошлое проклятого клана, который я никогда не знал. Я горько усмехнулся. Знать бы, что мое соседство так разрушит чью-то жизнь… Как носитель вируса, не подозревающий о своем статусе. Если бы я только знал… Если бы я знал. Но я не знал. Мне не сказали. Я мог лишь догадываться, что Третий Хокаге воспользовался моей амнезией, чтобы удобно подчистить официальную версию – и свою совесть. Проще простого убедить двух малолетних сирот, что они дальняя родня, - особенно если ты всерьез опасаешься за психику как минимум одного из них. Что он планировал делать дальше, оставалось тайной. Может, собирался раскрыть карты. А может, хотел нарисовать правдоподобное семейное древо Узумаки, в котором и для меня нашлась бы веточка. Я не знал и уже никогда не узнал бы. Тоби ничего не знал о планах Итачи на меня досконально, но он подозревал, что старший братец планировал красиво об меня самоубиться и передать свои силы – а заодно и выполнить свою часть контракта с Конохой. Я как будто начинал понимать Итачи. Болезненная, смертельная любовь и верность… любовь до гроба, которая, тем не менее, находит силы, чтобы убивать друзей и щадить врагов. Что-то подсказывало мне, что за эту любовь Тоби и согласился сотрудничать – и с ним, и со мной. А сам Тоби предлагал мне, ни больше ни меньше, создать с ним дивный новый мир. Мир без боли, войн и крови. Мир без слез. Мир, слишком идеальный, чтобы быть реальным. Мир, которому больше не нужны были Акацуки, зато был нужен я. Я помолчал, а потом попросил отсрочку на подумать. Мне действительно нужно было подумать как следует. Что теперь? Секретов на мою долю оставалось еще предостаточно, но и того, что мне открылось, пока хватило с головой. И, что самое странное, облегчения эта правда не принесла. Я как будто разодрал старые шрамы, только начавшие подживать, и теперь внутри была только пустота и боль. И усталость. Вот ради этого я гнался за миражами, обдирал ногти, задыхался, терял сон? Ради этого я ушел из деревни? Ради этого бросил семью? Ради этого озлобилсяНаруто, погибла Сакура? Не слишком ли я продешевил? Я склонялся к выводу, что да, слишком. Ностальгия порой толкает нас на странные поступки. Команда действительно была в порядке и ждала поблизости. Судя по всему, я выглядел достаточно контуженным, чтобы они не задавали лишних вопросов. Даже когда я попросил их отправиться в одно конкретное место и раскопать землю под старым валуном, третьим слева, они промолчали, хоть и достаточно выразительно. Коробка была у меня уже через несколько часов. Обычная жестяная коробка, обклеенная давно испортившимися печатями. Я огладил ее рукой и потребовал полчаса одиночества. Слава мирозданию, эта просьба была такой же выполнимой. Когда-то давно, уходя из деревни, я лично закопал эту коробку. Вспомнил о ней я только сейчас. Возможно, что-то такое мне надо было пережить, чтобы осознать ее ценность. Я осторожно счистил землю, налипшую на коробку, и откинул крышку. А затем – бережно, чтобы не помять и не порвать, достал слипшиеся белесые листки, исписанные детской рукой. Такие же старые, как моя прежняя жизнь, и так же забытые. К счастью, они не слишком испортились, и кандзи все еще можно было разобрать… Я улыбнулся краешком рта, разглядывая их. Нужно будет переписать, что ли… А потом я достал хитай с символом Конохи, закопанный под мертвыми листами дневников. Взвесил его на руке, прищурив глаза. Пробежался пальцами, ища на ощупь знакомые царапинки и вмятины. И вдруг замер, разглядывая металлическую нашивку. Это была не моя повязка. Но кто, как, когда мог ее подменить? И, главное, зачем? До моего ухода из Конохи – нет, я бы заметил; после – тоже вряд ли, печати на коробке нетронуты… Остается только сам день ухода. Я поднял голову, пытаясь вспомнить тот день и ту битву. Да, точно, с нас слетели повязки, и Наруто кинул мне одну из них. Странно, он еще так долго их рассматривал, чтобы не ошибиться… Но ошибся ли он? Я внимательно осмотрел хитай, скользнул пальцами по символу, расправил ткань. Между металлическим щитком и повязкой было что-то засунуто. Я вытащил это что-то – маленький квадратик сложенной вчетверо, пожелтевшей, поплывшей от воды, обтрепавшейся на сгибе бумаги. Это была групповая фотография. Одна из немногих, получившихся плохо, но забавно: Наруто важничает, я устало закатываю глаза, Сакура гневно размахивает руками, Какаши рассматривает нас с легким ужасом и недоумением, будто до сих пор не может поверить, с кем связался. Я даже помню, как это снимали, и как сенсей на нас бурчал, чтобы мы стояли спокойно, а мы продолжали портить кадр за кадром и наслаждались терзаниями фотографа. Я помню, как это было. Я снова сощурил глаза, повертел в руках фотографию, засунул ее вместе с хитаемНаруто под дневники, закрыл коробку и сунул ее в рюкзак. Что теперь? Кажется, я начинал понимать. Чем хороши иллюзии: они учат самоконтролю – в прямом смысле. Для того, чтобы управлять кем-то еще, нужно сначала научиться управлять самим собой. Изучить свои повадки, привычки, детали характера. Присмотреться к себе, как к врагу, и даже еще внимательнее – как к союзнику. И постепенно ты учишься отстраняться. Всегда следить за собой из-за плеча, всегда быть немного в стороне. Если как следует постараться, можно даже находить время для комментариев. И в критический момент, при условии, что ты был усердным учеником, ты как бы сделаешь шаг назад. После этого ты можешь злиться, скорбеть, быть на вершине блаженства или корчиться в муках – все равно какая-то часть тебя, пусть ничтожно маленькая, будет смотреть на все это равнодушными глазами, и именно в ее руках в конце концов окажутся ниточки. Останется только дернуть. К сожалению, долго так провести нельзя. Рано или поздно придется сделать этот чертов шаг вперед. И окунуться во все то, что не до конца прочувствовал, пока следил за трепыханиями своей же тушки из полумрака. К сожалению, придется рано или поздно встретиться с самим собой лицом к лицу. Верность, которая предает, и любовь, которая убивает… Я думал об алых провалах глазниц Итачи, прищуренных от боли. Я думал о мире, купленном кровью. Я думал о мире без войн, застывшем в беспомощной неподвижности, как фигуры на шахматной доске. Я думал об этом на бегу, следя, как с веток срывались потревоженные птицы, камнями уходя в светлое пасмурное небо. Собственно, я думал об этом уже давно, примерно с того самого приснопамятного разговора с братом. Я вдруг понял, в чем заключалась моя цель. Не в поиске правды, нет. Не в мести или в чем-то еще столь же пафосном. И уж тем более не в спасении мира. Куда уж мне. Руки коротки. Нет, я хотел спасти одну-единственную жизнь. Одного-единственного человека, который, как ни крути, умудрился стать мне семьей и влезть под кожу так, что и не вытащишь. Одного-единственного полудурка, который жег мои майки и ел мою еду, который тратил мои деньги и время, который трепал мои нервы и насиловал мозг, полудурка, которому, несмотря ни на что, никогда не было на меня плевать. По-хорошему, я должен был это понять и оценить с самого начала. По-хорошему, надо было вцепиться в такую невиданную удачу всеми руками и ногами и радоваться, что в холодной бездушной вселенной нашлась целая одна родная душа для сопляка вроде меня. Но я был идиотом, чего уж там. Как известно, что имеем – не храним, потеряв – плачем. Половину того, что у меня было, я уже успел потерять и оплакать, и оставшегося одного небезразличного мне человека я так просто отпускать не собирался. И поэтому внезапно все фигуры выстроились в порядок, пронзительно четкий и ясный, как ветви облетевшего дерева, и из мертвой глины родилось нечто, и все кусочки картинки встали на свои места. В конце концов, кому нужна сила, если ты не можешь никого защитить с ее помощью? Кому нужна правда, если она не служит никакой цели? Я свою цель нашел. Я хотел только, чтобы Наруто выжил. Пусть ненавидит меня, пусть. Пускай кипит злостью и обвиняет меня во всех земных грехах. Лишь бы он был жив, а там уж как-нибудь разберемся. Ссора еще может закончиться хорошо, смерть же – никогда. И поэтому мне было очень на руку, что Тоби решил столкнуть меня с собственными коллегами, так сказать. Чем больше членов Акацуки я смог бы вывести из игры, тем лучше. Вычисления были просты, куда там даже урокам в Академии: минус один нункенин - равно плюс один шанс выжить для Наруто. Огромная выгода, как по мне. Ну, и теоретическое мировое господство еще довеском шло, куда без этого.