Саске У-дзумаки

Мне плевать. Мне плевать. Мне плевать на Наруто, на Сакуру, на Коноху и их дела. Плевать на все, что не помогает и не мешает мне становиться сильнее. Под эту незамысловатую мантру пролетели полтора месяца. В это время я не заботился поисками подходящих учителей. Я просто вдруг осознал, что мало кто из настоящих мастеров (у недоучек и любителей учиться я не собирался) радостно распахнет мне объятия и добровольно передаст тайные знания. На худой конец, в запасных вариантах у меня был Орочимару, готовый научить меня паре-тройке запретных действенных приемов, но он непременно потребовал бы отплатить ему за доброту, а отдавать ему свою тушку я не собирался. Выходит, придется либо платить за уроки секретами Конохи (которую я обязался не трогать), либо силой заставлять этих самых мастеров учить меня. Что будет проблематично, так как я не очень-то силен, - знаю по недавнему опыту. И все эти полтора месяца, сразу после моего ухода из Конохи, я занимался исключительно тренировками. По нескольку часов в день, упорно, до посинения, до дикой боли в руках и ногах, до усталости, сильной настолько, что жил я по принципу: где упал, там и кровать. В сочетании с правилами "что поймал, то сожрал" и "что нашел, то моё" принцип этот работал великолепно. В это время я вдруг понял, что мне для относительно комфортного проживания нужна только одежда - да еще, пожалуй, пара кунаев. Все остальные удобства, от еды до крыши над головой, легко обеспечивались с помощью этого набора. Правда, по идее, одежда тоже относилась к необязательным "удобствам", но ее наличие мне было нужно хотя бы для того, чтобы на меня не пялились, как на психа. Конечно, я приспособился не сразу. Первые недели две были самыми сложными - я слишком привык, что в моем кошельке всегда звякают деньги, в гардеробе лежит чистая одежда, а мне есть, где переночевать, поужинать или потренироваться. Отсутствие всего этого изрядно выбило почву из-под моих ног. Особенно напрягали постоянные поиски пристанища, наиболее нервные и напряженные, когда шел дождь. Хорошо еще, что в стране Огня дожди в этом сезоне были редкими. Не то, что в какой-нибудь Амегакуре. Говорят, что там дождь постоянно… Но, разумеется, я справился. Через месяц нормальную, мягкую кровать с подушкой и одеялом я считал почти непозволительной роскошью. Стрижка волос (а ведь я недавно гордился своей прической) свелась к минимуму - когда волосы начинали мне мешать, я срезал их почти под корень. Трехразовое питание оставалось единственным, от чего я отказаться не мог, но я с легкостью простил себе эту слабость. Все остальные слабости я отмел в сторону. Я просыпался еще до рассвета и весь день тренировался так, будто собственное тело было моим злейшим врагом, которого мне нужно было измотать до смерти. С закатом я падал и засыпал без снов - как отключался. К слову, я взял себе за правило не засыпать дважды под одной крышей – мало ли что. А ночевать мне где только ни приходилось. Я засыпал то в заброшенной хижине, то в охотничьем домике какого-нибудь богача, а то и вовсе в особняке этого богача, пока тот был в отъезде. Мне, в сущности, было все равно. Я перетекал изо дня в день, почти не замечая этого. Круглыми сутками я занимался, как проклятый, уставая настолько, что сожалеть и думать о прошлом мне было просто некогда. Но я все же умудрялся уделять этому время. О нет, я не сожалел, ни капли. Мне было совершенно не жаль своего прошлого. Я относился к нему настолько равнодушно, что даже вырвал из дневника кусок страницы со словами "Мне плевать на тебя, Наруто" и постоянно таскал этот клочок с собой как доказательство моего безразличия. Я упивался своей холодностью и целеустремленностью. Я невероятно гордился тем, что я не только прекрасно живу без Наруто и Сакуры - я даже не вспоминаю о них. Я повторял, как заклинание: "Мне плевать" - и радостно верил этому. Мне потребовалось целых полтора месяца, чтобы осознать: я изрядно кривил душой. Я вдруг почти с ужасом понял, что относиться к человеку равнодушно и постоянно думать о нем - это разные вещи. И что-то подсказывало мне, что гордиться тут было нечем. Я запаниковал. Кусок тетрадки с именем Наруто, который я все время носил с собой, я в сердцах решил разодрать и сжечь. Правда, так и не сжег - едва надорвав бумагу, я почувствовал себя обиженной девчонкой, рвущей фото бывшего возлюбленного. Я содрогнулся и просто вклеил клочок бумаги обратно в тетрадь. Будто текст на нем не несет никакого особенного для меня смысла. Ага, как же. Мысли о бывших сокомандниках я стал прогонять, как гонял по вечерам комаров. И так же, как комары, мысли вскоре прилетали обратно. Я старался думать о более насущных проблемах, придумывал себе новые тактики и атаки. С отчаяния я даже вспоминал секреты Конохи, которыми я мог бы заплатить за уроки, если ничего другого не останется (я так и не вспомнил ни одного стоящего секрета). Мысли не уходили. В конце концов, дней через десять после первых попыток перестать думать о бывших друзьях, я просто уселся на пол в очередной хижине, которую я облюбовал для ночлега, обхватил голову руками и задумался. Что, собственно, со мной происходит? Почему я зациклен на прошлом, которое так хотел отбросить и забыть? В самом деле, я же чистый лист, я - разорванная связь, меня больше ничего не держит... И тут сердце ухнуло куда-то вниз. Меня действительно ничто не держит. Ведь... Я вцепился руками в первое, что попалось - палку, валявшуюся на полу, - будто я падал с обрыва, и только эта палка могла меня удержать на краю. Сердце тяжело билось в грудной клетке - бум, бум, бум. Осознание пришло слишком поздно, и от этого становилось только хуже, потому что теперь уж точно исправить ничего было нельзя. Бум. Сакура мертва. Бум. Наруто меня ненавидит. Бум. Мертва. Ненавидит. Мертва. Я сжал пальцы еще сильнее, терзая палку. Нет. Нет. Этого не может быть. Этого просто не может быть. Почему?!.. Я слегка нагнулся вперед, пытаясь не поддаться желанию разнести тут все от отчаяния и обиды; пальцы сжимали палку все крепче и крепче, не замечая, что в кожу впиваются острые сучки. Все эти два месяца я упорно не думал об этом, отказывался думать; более того, моя злость стала морфием, отнявшим у меня чувствительность. Но теперь обида на весь мир ушла, и я внезапно почувствовал боль. Она была глухой и не такой уж сильной, но отмахнуться от нее не получалось. В груди ныло, как ноет застарелая рана. Я разжал пальцы, со смутным удивлением посмотрел на кучку окровавленных щепок, в которые превратилась палка. Перевел взгляд на истерзанные руки, тупо рассмотрел ладони в сетке царапин. Лучший друг - бывший лучший друг - меня ненавидит и желает моей смерти. Сакура, умудрившаяся тоже каким-то немыслимым образом втереться мне в доверие, мертва. И я так и не узнаю, я так никогда и не узнаю, крикнула ли она тогда. Стоит кому-то дорогому для тебя исчезнуть из твоей жизни, как появляется необъяснимая, бессмысленная потребность вспоминать его, снова и снова перебирая связанные с ним события, грустя, причиняя себе боль и наслаждаясь этой болью. Все равно, что глубже втыкать в палец уколовшую тебя иголку. Поддаваясь этой потребности, я сидел, обхватив голову руками, и вспоминал друзей с потаенным удовольствием мазохиста. Первый день, первая встреча, первое издевательство, первый раз, когда нас назвали братьями (как я сейчас помнил, нам сразу сказали, что мы очень дальние родственники, но потом это как-то забылось – мне стало казаться, что мы почти родные), первый раз, когда она попыталась ко мне подольститься… " - Если будешь так пугаться всего, тебя точно в шиноби не возьмут!" " - Меня Сакура зовут. А ты вправду никого не помнишь?" "- Не смей, слышишь, не смей умирать!" "- Саске-кун, ты живой! Ты живой!" "- Так и будешь дуться? Какой-то ты... Не такой. Тихий, скрытный и сволочной. Не похож на моего старшего братца. Признавайся, шпиён засланный, ты зачем шмотки Саске напялил? Тоже "минимализьм" любишь?" " - Саске-кун... Просто позови меня по имени. Пожалуйста." "- Ты не мой брат и никогда им не был!.." Я страдал, деятельно и упорно. Точно так же, как до этого я упивался своим безразличием, сейчас я наслаждался тоской. Мол, какой я хороший человек, раз так грущу по бывшим друзьям! Правда, вскоре я немного опомнился, с отвращением загнав гордость куда подальше. Боль притихла, но я всегда знал, что она все еще со мной, мог даже показать, где ее источник - в пяти небольших белесых шрамах у меня на груди. И мне все еще было худо, очень. Несколько дней я провел в состоянии жесточайшей депрессии, как в воду опущенный. Меня мало что заботило, кроме своей тоски. Ел ли я тогда? Не помню. Может, и ел. Точно помню, что спал - потому что мне снились кошмары. Таким макаром я промаялся с неделю, может, чуть больше. Но в один ужасный день я проснулся от дикой боли в глазах. Сначала мне показалось, что мне в лицо плеснули кислотой, и я вскочил, бешено озираясь. Потом пришло понимание, что я все еще в безопасности, просто почему-то дико ноют лоб и глаза. Потирая веки, я прошел по хижине к подобию умывальника. Да, мне что-то приснилось... Разумеется, опять кошмар. В моем сне Наруто, Сакура и я были сиамскими близнецами, и я пытался отсечь связавшую нас плоть, думая, что только так могу освободиться. Но вместо того, чтобы разъединить нас, я убил их. И я стоял над двумя окровавленными телами, постепенно со страхом понимая, что я наделал. Потом картинка изменилась. Я дрался с Наруто в Долине Завершения, и он внезапно превратился в Итачи и сказал: "Тебе не хватает ненависти", я заорал и ударил его, но Итачи стал Сакурой, упавшей замертво на воду. Белые цветы посыпались с неба на Сакуру, и она была одновременно еще и моей мамой, а рядом с ней лежал отец, который был еще и мной самим. Их тела были похоронены под грудой цветов, похожих на те, что приносили к могиле Хирудзена, и белые лепестки быстро намокали от крови. Наруто поднялся над телами, сверкнув алыми глазами зверя, и закричал зло и непримиримо: «Ненавижу!» Я вдруг с ужасом понял, что я сам - Итачи, и я только что всех убил. И я стоял, молча, не смея защититься, сгорая от невыносимого стыда и невыразимой тоски. А Наруто все кричал и кричал, и кровь капала с лепестков в розоватую воду, и белые цветы беззвучно падали на бледные лица мертвых, покрывая их, как нетающий снег. Стыд и тоска не исчезли, когда я проснулся, наоборот, обрели четкость. Ведь я впервые осознал, что, если бы не я, ничего бы не случилось. Если бы не я, Сакура бы не пошла к границе деревни. И Наруто не нужно было бы ни за кого мстить. Я потерял последнюю возможность отгородиться от боли – шанс переложить свою вину на чьи-то чужие, более крепкие плечи. Этого я лишился бесповоротно и сам это понимал. Отныне я мог винить только себя самого. Это было больно - очень, почти невыносимо, но я хотя бы больше не лгал сам себе. Я подошел к умывальнику, плеснул водой в лицо. Глаза все еще ныли, и я пожалел, что я не Хаку – кастанул бы себе ледяное зеркало и посмотрел бы, что с моим лицом не так. Пришлось выкручиваться своими силами. Я сходил к ручью поблизости, набрал воды в старую выщербленную миску, забытую предыдущим хозяином хижины, дождался, пока вода перестанет колыхаться, и посмотрелся. И вздрогнул всем телом - на меня смотрели две жутковатые алые вспышки Мангекё Шарингана. И тут я внезапно успокоился. Наверное, какой-то рассудительной и здравомыслящей части меня надоели истерики, и она решила наконец-то вмешаться. Под руководством неожиданно проснувшегося разума я умылся снова, осторожно заставил чакру отхлынуть от глаз и посидел немного, прикрыв веки. Когда резь унялась, я поморгал и убедился, что новоприобретенный шаринган выключился. Тогда, по-прежнему под руководством вменяемого и рассудительного автопилота, я сходил в лес, выковырял пару относительно съедобных клубней, вымыл их и съел. И только тогда понял, что, оказывается, был голоден настолько, что удивительно, как это я сам себя не слопал. Я восхитился могучей силе вовремя проявившегося разума и сожрал еще три-четыре гриба, поджарив их маленьким огненным шаром. Грибы здорово подгорели, и без соли есть их было невкусно, но я ел – даже не так, я жрал их с энтузиазмом изголодавшегося дикаря. Когда голод поутих, я сходил к ручью и вымылся, все так же отстраненно удивляясь своевременности этого поступка. Насколько помню, грязи я всегда боялся больше, чем ран, и если к ссадинам и царапинам я относился спокойно и снисходительно, то вот потеки грязи на одежде приводили меня в ужас. Сейчас же на мне были не просто потеки. Возможно, за эту неделю депрессии я поспал ночей пять, даже, может быть, поел. Может, даже не единожды. Но вот на то, чтобы помыться, меня уже элементарно не хватило. Для такого нужны сосредоточенность и тонкое состояние души. И на данный момент я мог с легкостью сойти за грязевого монстра. Относительно чистого и почти не вонючего, но монстра. Так дальше жить было нельзя. Немного разворотив ручей, я создал поперек течения небольшую вмятину. Вода мгновенно хлынула в углубление, заполнила его, перехлестнула через край и потекла по прежнему руслу. Я немного подогрел свою импровизированную ванну все тем же Катоном, разделся, плюхнулся в воду и размяк. Вылез я через полчаса – мокрый, помятый, но чистый и более-менее трезво мыслящий. Оказалось, кстати, что бóльшая часть моей депрессии была вызвана не высокими переживаниями, а банальными физическими потребностями, и мне здорово полегчало. Одежду я, залезая в воду, сразу кинул отмокать в то же углубление, и теперь у меня на руках был комплект вполне себе чистого шмотья. На воздухе я замерз и, захотев одеться поскорее, решил было высушить одежду парой огненных залпов (а полезная это штука, оказывается), но вспомнил сгоревшие почти до углей грибы и решил не экспериментировать. Поэтому я просто убежал в хижину под одеяло, оставив одежду сохнуть снаружи. В углу хижины я свил себе гнездо из огромного старого одеяла. Я забрался под него, медленно отогреваясь. Из наиболее насущных проблем у меня остались только не до конца зажившие руки. С первого дня Великой Депрессии я так и не удосужился как следует обработать ранки, просто замотал какой-то тряпкой, - судя по виду, куском одеяла. Я вздохнул, вспомнив забытую мной на полке своей комнаты аптечку, - надо было ее взять, вместо дневников этих дурацких, - но делать было нечего, и я просто осторожно пробудил проклятую печать, ровно настолько, чтобы заработала регенерация. Царапины медленно затянулись, и я с облегчением отключил печать. И сложил руки в замок с твердым намерением наконец как следует все обдумать. У каждого свои приемы, позволяющие заставить мозг работать. Шикамару, например, выкручивал ладони в диковинном жесте. Сакура дотрагивалась пальцем до подбородка. Ирука хватался за голову и сжимал виски. Наруто призывал клонов, - почему-то в компании десятерых копий думалось ему быстрее. Я садился в глухой угол, подтягивал колени к подбородку, складывал руки в замок и закрывал глаза. Итак, что мы имеем? Во-первых, за все это время, что я околачивался поблизости от Конохи, на меня никто из бывших соотечественников так и не напал, ни разу. Я даже наблюдателей не замечал. Удачей назвать это было нельзя, и на хорошую маскировку списать не получалось. Чтобы отряд АНБУ да не нашел подростка-недоучку? Не смешите мои шаринганы. Получалось, что меня не находили просто потому, что не искали. Значит, Наруто все-таки передал сообщение Цунаде, и та решила оставить меня в покое. Хорошо. Во-вторых. Я, на самом деле, здорово сглупил, сломя голову сбежав из деревни. Я не имел ни малейшего понятия, куда я бегу и зачем. Просто убежал, едва появилась возможность, - я изначально понимал, что Четверка может без особых проблем отконвоировать меня за пределы Конохи, за ними наверняка погонятся, и в суматохе я успею улизнуть. Но этот корявый план – все, на что меня хватило. Я даже не потрудился навести справки о подходящих учителях за пределами деревни. Я сбежал, потому что не мог не сбежать, не мог больше оставаться в атмосфере лжи и страха. Я сбежал, подчиняясь тому же инстинкту, что заставляет захлебывающегося человека вынырнуть на поверхность воды, - даже если там его поджидают враги. Но было еще кое-что. Что-то странное. Глубинное чувство, засевшее занозой под кожу. Оно зудело, подталкивало к действию, не давало покоя. Я был почти уверен, что, если бы его не было, я бы не ушел из деревни. Или хотя бы повременил, составил план поразумнее. Почему ты так поступаешь?! Что заставляет тебя это делать? Что? Да, что меня заставляет? Я задумался, потом крутанул головой. Меня будто силой вышвырнули из деревни. Но кому это выгодно? С одной стороны, это мог быть кто-то из деревни. Одно грамотное воздействие на мозг – и дело в шляпе. Теоретически, если я мешал каким-то их планам, они вполне могли провернуть подобное. Но зачем им лишний нункенин? Если бы я им мешал, пожалуй, меня бы просто убили. Получается… Орочимару. Ну конечно. Возможно, проклятая печать позволяет контролировать ее носителя на расстоянии? Я с подозрением покосился на свое плечо. Помню, как на занятиях в Академии, на уроке, посвященном расследованиям, нам говорили: ищите, кому выгодно. У любого нункенина, если он не маньяк, должен быть мотив поступать тем или иным образом. У маньяка мотив тоже есть, но искать его сложнее - попробуй, догадайся, почему он рубит в капусту, например, только рыжих мужчин с ростом ниже среднего. Вот кому-кому, а Орочимару точно было выгодно, чтобы я ушел из деревни в его объятия. И у него были силы, чтобы подтолкнуть меня к этому. Отлично. Выходит, я стал марионеткой Орочимару. Просто замечательно. Кстати, к вопросу об учителях. Возможно, их найти будет проще, чем мне казалось. Потенциал у меня неплохой, силы достаточно. Так что можно просто найти кого-нибудь, кому насолил Орочимару (или Итачи – уверен, он успел разозлить парочку мастеров) и предложить им помощь в разборках с давним врагом. План наивный, но может сработать. Ну, и в-третьих. Сакура, вечная Сакура. Наруто думает, что ее убил я. Почему, интересно? Хотя, наверняка там оставались мои следы. Меня могли видеть, когда я выбегал из квартала Учих. Много чего могло произойти, чтобы подумали на меня. Стоп. Я был почти уверен, что Наруто не поверил бы кому-либо, кто сказал бы ему, что это я виноват в гибели Сакуры. Я слишком хорошо знал блондина, чтобы понять это. Тогда, выходит… Сакура. Если бы она сказала ему, он бы поверил. То есть, он мне соврал, сказав, что она мертва? Нет, не так. «Умирает». Он сказал: «умирает». Значит, она могла быть в сознании какое-то время. Короткое, - умирающие редко находятся в сознании долго, - но достаточное, чтобы ответить на вопрос: «Кто это с тобой сделал?» И она сказала, что это был я. Или как-то дала это понять. Нет, нет. Я зажмурился. Не в характере Сакуры было меня выдать. Даже если бы это был действительно я, она бы до последнего отрицала это. Может, как раз это она и делала? Вся Коноха знает, как Сакура относится… относилась ко мне. Можно предположить, что она все-таки очнулась на пару минут, перед тем, как… снова заснуть. Если бы она очнулась и кое-что соображала, она бы наверняка поняла, что в случившемся с ней обвинят меня – ведь я последний, кого она видела. Одна промывка мозгов от Яманака – и все станут в курсе нашей встречи. И она скорее всего решила – должна была решить – оправдать меня. Что-то вроде «Это не Саске». Но, если она и вправду сказала что-то подобное, наверняка все сразу решили, что она меня выгораживает, пытаясь скрыть правду. Я вздохнул, сжал руки в кулаки и немного посидел так. Потом снова сложил пальцы в замок и запрокинул голову. Что с ней все-таки случилось? Я ее убить не мог, даже в состоянии умственного помутнения. На такое я не способен… надеюсь. Но кто тогда способен? Я начал перебирать в уме воспоминания о той ночи. Вот я бегу по деревне… останавливаюсь… поворачиваюсь, усмехаюсь, говорю что-то колкое. Проваливай домой. Это тебя не касается. Да, так она и должна была сделать. Она должна была просто послушно свалить домой. Она же всегда послушно делала то, что я скажу. Стоило кому-то из девчонок вырвать у меня признание, что мне нравятся длинные волосы, как она отрастила локоны чуть ли не до пяток и ходила гордая. Стоило мне приказать ей заткнуться и не нести чушь, или отстать от Наруто со своими подколками, как она затыкалась и отставала. Стоило мне сказать: «не лезь не в свое дело», как она уходила и оставляла меня в покое. Но почему на этот раз, почему в этот единственный раз ей вдруг захотелось проявить упрямство?.. Касается. Ведь… это же ты, Саске! Да, это же ты. Всегда, во веки веков. Эта ее извечная «романтика», связанная с цветами, розовым цветом и преследованием кумира… и полным отключением инстинкта самосохранения. На первой тренировке она провалилась, когда упала в обморок из-за жалости и страха, увидев мой фальшивый труп. Ведь это же ты, Саске. На первой миссии она, наплевав на все приличия, команду и Тадзуну, кинулась ко мне, чтобы разрыдаться, лежа на моем животе, тычась волосами мне в лицо. Ведь это же ты, Саске. На экзамене она плелась за мной с видом побитой собаки, поминутно спрашивая, не болит ли плечо, не нужно ли обратиться к ирьенину за помощью, а у самой были замотаны бинтами рука и нога. Ведь это же ты, Саске. И теперь все повторилось. Лунный свет, прощание навсегда, - романтика… Она пошла за мной, ведь это же ты, Саске, пошла к границе деревни, чтобы быть там просто и прозаично убитой. Ведь это же ты, Саске. Ведь это же ты. Я покачал головой, сцепляя пальцы крепче. Боль снова тихонько заныла внутри. Спокойно. Я же хотел подумать. Подумать. А вовсе не расстраиваться снова. Итак, я киваю Сакуре и убегаю, а она остается стоять за моей спиной. Вот я бегу по лесу, встречаю Четверку Орочимару. Те провожают меня, текут между деревьев плотной группой, потом… Потом… Потом красноволосая отделяется от группы и исчезает. Дескать, ей нужно кое-что закончить. Я резко открыл глаза, сверля взглядом одеяло. Она сказала – закончить? Или прикончить? Я не был уверен, я ни в чем не был уверен. Если предположить, что она исчезала, чтобы разобраться с кем-то, с какой-то помехой, может ли быть, что… Что это она убила Сакуру? Одеяло чуть ли не дымилось под моим взглядом. Могла ли Сакура не послушаться меня и побежать следом? Могла. Например, думала, что у нее есть второй шанс, что меня еще можно вернуть. Или хотела уйти со мной. Не важно. И вот, она бежит за нами… Красноволосая – Таюя, точно, ее звали Таюя – замечает слежку и решает перестраховаться. Отстает и замечает девчонку. Обычную, ничем не примечательную, не представляющую угрозы девчонку. И что она делает? Она решает перестраховаться. Я обхватил голову руками и закрыл глаза. Я просыпался. Поняв, что не хочу становиться чей-либо послушной куклой, я пошел на поправку. Постепенно ко мне возвращалось самообладание. Я просто вдруг решил, что с меня хватит соплей и заботы о своем хрупком душевном здоровье. И так уже натрясся над самим собой. Полтора месяца я тупил, потом неделю страдал. М-да, похоже, Наруто с Сакурой все-таки повлияли на меня сильнее, чем я думал. Я возобновил тренировки, - теперь, когда мою печать уже ничего не сдерживало (барьер Какаши сгинул уже давно, когда печать улучшали), дополнительный запас чакры позволял мне дольше использовать техники. Правда, даже его было маловато, и хватало меня по-прежнему только на два с половиной Чидори. Третья половинчатая молния, хоть и загоралась на ладони, была маленькой и дефективной – разве что как электрошок использовать. Или как газовую горелку. Новым шаринганом я тоже пытался овладеть, правда, без особых успехов. Каждый раз, активируя его, я ухмылялся – Итачи, оказывается, тоже может ошибаться, и не обязательно убивать лучшего друга, чтобы разжиться себе парой чудо-глаз. Достаточно просто пострадать недельку и помучаться кошмарами, осознавая свою вину. Это дольше, согласен, зато не так… затратно. И я перестал врать самому себе, что мне плевать на свое прошлое. Это оказалось неожиданно тяжело. Признавать, что у тебя, такого совершенного и непобедимого, тоже есть слабости – вообще занятие трудоемкое. Но вместе с тем - окупающее все труды, которые тебе пришлось вынести. Я смирился с прошлым. Смирился, но не простил. *** Я собирался в путь. Вещей у меня по-прежнему было немного – футболка, штаны да сандалии, фляга для питьевой воды да еще рюкзак с грязными тетрадями дневников внутри. Сборы заняли секунд тридцать. Мне пора было сменить место жительства в очередной раз. Я и так слишком задержался в этой хижине в опасной близости от Конохи. К тому же я не знал, есть ли поблизости достойные учителя, - я уже определился с направлением, в котором мне нужно будет работать, и даже стратегию разработал вполне себе приличную. И тут в разговоре какого-то бывшего шиноби (в огороде которого я разжился себе завтраком) с таким же ветераном-соседом я услышал несколько загадочных и обнадеживающих реплик: дескать, объявился некий мастер, давным-давно ушедший искать просветление, а теперь вдруг решивший вернуться. Это могли быть обыкновенные сплетни, да и «просветленный» мастер мог оказаться шарлатаном, но я решил проверить. Иди мне было далеко – на северо-восток, до Аме, где, по слухам, и обретался этот самый мастер. Но времени у меня было полно. Вот чем я действительно располагал, так это временем. Говорят, в Ами постоянно идет дождь… Я оглянулся, машинально ища взглядом по углам знакомый предмет, и улыбнулся – чуть не начал рыться в несуществующем шкафу в поисках несуществующего же зонта. И чуть не рявкнул в пространство на Наруто, пылая праведным гневом по поводу его безалаберности. Опять не положил зонт на место, ну как так… Да, говорят, в Ами постоянно идет дождь. Я закинул рюкзак на плечи, взъерошил рукой волосы, шагнул за дверь и вскинул глаза на пасмурное небо, нависшее низко над деревьями. Было прохладно. Не без сожаления я бросил взгляд за плечо, туда, где за стволами и ветками спокойно бормотала и шумела Коноха. Но ребенок обязан отцепиться от юбки матери и зажить своим умом, так? И я не мог вернуться. Не мог. Одна мысль о возвращении вызывала во мне легкую тошноту. Нет, нет. Слишком многие вопросы остались не отвеченными, а раны – незалеченными до конца. Нет, нет. Не мог я вернуться. Я был не готов. Я выдохнул, вдохнул и почувствовал, как прохладный воздух раннего августовского утра наполняет меня изнутри. И вдруг я ощутил себя легким, почти невесомым, как лист на ветру. Я прыгнул и побежал вперед, все быстрее и быстрее, пока глаза не заслезились от холода, а деревья не слились в две буро-зеленые полосы, бегущие слева и справа от меня. Тогда я немного притормозил и вытер слезы, и бурые полосы вновь распались на отдельные щетинистые, обросшие мхом стволы. Мне было прохладно. Я бежал долго, пока лес не кончился, переходя в редкую поросль, и не начался вновь, и только тогда я остановился, чтобы передохнуть немного. Я не успел ни снять рюкзака, ни уснуть. Я успел только выпить глоток воды из фляги. Они появились из-за стволов так легко и незаметно, что я сперва подумал, что они мне мерещатся. Но они не мерещились, они были взаправду, и намерения у них были вполне серьезные. Один напал на меня сбоку, я еле-еле успел отшатнуться, - фляга выскользнула из моих пальцев и ударилась о землю, расплескивая воду. Другой метнул в меня сюрикены, сразу штук пять, - я отбил их горстью кунаев, присел на корточки и резко прокрутился вокруг своей оси, ногой взрыхлив землю и окружив себя облаком пыли. Теперь на меня никто не нападал, и я замер, чтобы не выдавать свое местоположение. - Куда это ты направился, Саске-кун? Я задержал дыхание, а потом выпрямился и встал в полный рост – мне не нужно больше было прятаться. Обладатель этого голоса не позволил бы мне уйти в любом случае. Пыль медленно осела, открывая меня глазам собравшихся на поляне людей. Несколько странного вида незнакомцев, - не Четверка Звука, а жаль, у меня были к ней вопросы, - и Кабуто во главе, Кабуто с его улыбкой и нечитаемым взглядом за стеной очков. Кабуто прищурился, глядя на меня. – Знаешь, Орочимару-сама был очень разочарован, когда ты так и не соизволил явиться. А он не любит, когда его разочаровывают. Но он все понял и решил простить тебе эту… мальчишескую выходку. Если ты пойдешь сейчас с нами, Орочимару-сама не только не накажет тебя, но и вовсе забудет про это досадное происшествие. Что скажешь? Я вздохнул и наклонил голову набок. - Вот как. Что он еще просил передать? Кабуто дернул бровью, но его взгляд остался таким же непроницаемо-дружелюбным. - Саске-кун, надеюсь, ты проявишь благоразумие. Ты же понимаешь, что мы тебя не отпустим так просто? Ты вернешься с нами, либо по своей воле, что будет очень умно, либо против воли, что будет глупо и изматывающе для всех. Ты понимаешь это? Я кивнул. - Да, понимаю. Странные люди переглянулись за спиной Кабуто. Медик же не менял выражения лица. - И каков же будет твой ответ? Ты выберешь благоразумный или глупый путь? Я не ответил. Ветер шероховато прошуршал в вершинах и бросил к моим ногам два-три сухих листа. Кабуто посмотрел на меня с легким раздражением. - Саске, ты же не испытываешь мое терпение? Какой способ ты выберешь? - Третий, - сказал я и улыбнулся краем рта. – Не одному же ему быть непредсказуемым. - Что? – Медик нервно дернул головой. – О чем ты, Саске? Ты же не… - Кабуто-сан? Кабуто напряг кисти рук, и его пальцы замерцали зеленым цветом. - Что? - Вы не знаете, в Ами действительно все время идет дождь? - В… Ами? - Да. Все время… наверное, там очень тоскливо жить. Не так ли, Кабуто-сан? Он не понимал, все еще не понимал, и это было моим спасением. - Что ты имеешь в виду, Саске-кун? - Только то, что я говорю. Я запрокинул голову, проследил взглядом за листом, сорвавшемся с дальней ветки. Он падал медленно, медленно, будто изо всех сил цепляясь за воздух. Но, наконец, он упал. И в ту же секунду я сорвался с места. Я рванул в чащу, рассчитывая затеряться среди деревьев, но за мной тут же погнались. Я петлял, мчась все дальше и дальше, а в нескольких шагах за мной неслись внимательные, неотступные, напряженные тени, и я почти чувствовал спиной их дыхание. Один ловко подсек меня сбоку – я перепрыгнул лезвие, которое должно было лишить меня ног ниже колена, но уже в воздухе вынужден был уворачиваться от удара другой марионетки Орочимару, и в результате упал. Я тут же вскочил и побежал дальше, но теперь они окружали меня со всех сторон, не пытаясь остановить, и явно заманивая в какую-то ловушку. Ловушкой оказался Кабуто. Он ждал меня с улыбкой и медицинской чакрой наготове. - И снова здравствуй, Саске-кун. Все же ты выбрал путь глупца… как и в прошлый раз, когда попытался сбежать от Четверки Звука. А я еще надеялся, что ты так долго оставался вдалеке от убежища потому, что хотел разобраться со своей «местью» Конохе. Насколько я помню, у тебя были причины ненавидеть деревню… - Именно, - сказал я негромко. Кабуто развел руки, будто приглашая меня в свои объятия. - Ну же, не упрямься. У тебя еще есть возможность с честью выйти из этого дурацкого и затруднительного положения. Я постоял немного, думая. - А вы можете мне обещать, что Орочимару сделает меня сильнее? - Ну конечно, - Кабуто радостно улыбнулся - еще шире и ненатуральнее. – Я могу тебе поклясться в этом. Я подумал еще немного, потом качнул головой. - Я вам не верю. Скажите то же самое, только глядя мне в глаза. Тогда я пойду с вами. Медик поднял голову, слегка кивнул мне. - Ну ладно… И тут же меня с двух сторон за руки схватили бойцы Орочимару. Ха, выходит, он вовсе не мне кивал, а им – стоявшим за моей спиной. - Саске, неужели ты и вправду думал, будто я в здравом уме посмотрю в глаза носителю шарингана? Что ж, теперь, думаю, моя миссия завершена. Так, ты и ты… держите крепче, и Орочимару-сама, как и обещал, дарует вам свободу за труды. Я покорно затих в руках схвативших меня мужчин. Они не слишком крепко держали меня, очевидно, боясь попортить тело пленника… мне на руку. - Чидори, - по моей руке пробежали сияющие изгибы молнии. Двое бойцов обмякли, я прыгнул вперед, сжимая зубы. Плохо… слишком мало чакры осталось… слишком. Но мне должно хватить. Кабуто, повернувшийся было ко мне спиной, быстро обернулся, и его руки вспыхнули чакрой. Я замер на месте, Чидори в моей ладони потускнело и погасло. - О, Саске, а ты куда более интересный персонаж, чем я думал. Но твои попытки бессмысленны. Я же знаю все о тебе, забыл? Все твои приемы до последнего, все использованные тактики и виды атак. Я знаю, что ты можешь использовать Чидори лишь дважды. Так что извини, что я повторяюсь, но тебе все же лучше сдаться. Я вместо ответа метнул россыпь сюрикенов, масляно блеснувших в воздухе и на миг напомнивших мне лепестки на ветру… Кабуто отбил их, не сводя с меня взгляда неподвижных, напряженных глаз. - Осторожнее, Саске – я нападаю. Не хотелось бы тебе навредить. Я снова улыбнулся углом рта. - Мне тоже. Кабуто прыгнул вперед, я увернулся, чуть не попав под удар скальпеля. И вот уже новая партия сюрикенов летит к моему врагу. На этот раз Кабуто почти не утруждается даже делать вид, будто ему сложно увернуться. И каким же удивленным становится его взгляд, когда один из сюрикенов вдруг превращается в моего клона. Клон немедленно хватает медика за волосы, притягивает ближе и, пока тот не успел среагировать, заглядывает в глаза Кабуто двумя алыми вспышками шаринганов - и исчезает, создав перед смертью небольшую, но качественную иллюзию. - Если я обычно не использую клонов, это не значит, что я не умею их создавать, - фыркаю я. – Если я не использовал до сих пор гендзюцу, это не значит, что я не знаю, как его накладывать. Иллюзия развевается уже секунд через шесть, правда, и эти секунды могли бы меня спасти, если бы я мог действовать. Но все эти шесть секунд я стоял на поляне неподвижно, потому что меня моментально скрутили амбалы-бойцы. Кабуто, едва очнувшись, прошил меня неожиданно колючим взглядом. - Вот как, Саске-кун… А ты неплохой противник. Но ты все равно идешь с нами. Прости за причиненные неудобства. Я висел в руках амбалов и даже уже почти не брыкался. Только бы дотерпеть, только бы не потратить последние крохи чакры, из-за которых я и держусь… Только бы… - Я все понял. Я пойду с вами. Только не бейте. Кабуто насторожила моя покладистость. Он подошел ближе, внимательно посмотрел на меня. Я глядел на него снизу вверх и устало приподнимал уголки рта в гримасе, больше похожей на нервный тик, чем на гордую улыбку. Кабуто смотрел на меня, и его лицо вытягивалось. Внезапно его перекосило от злости, и он резанул скальпелем чакры по моему плечу. Я взвыл… и растаял облачком. Если я обычно не использую клонов, это не значит, что я не умею их создавать. Я вздрогнул, когда воспоминания клона вернулись ко мне. Да, все вышло точь-в-точь, как я рассчитывал – двух клонов я создал еще в самом начале битвы, под прикрытием облака пыли. Все остальное было делом техники, и, пока мои копии старательно отвлекали на себя внимание, я драпал в противоположном направлении. На северо-восток. Все дальше и дальше от Конохи, от воспоминаний, от дома. Дождь, вечный дождь в Амегакуре. Я бежал и бежал, оставляя погоню все дальше позади. Но все сильнее почему-то становилось ощущение чужого присутствия. Я был почти уверен, что это не Кабуто и не кто-то из людей Орочимару. Но кто же тогда? - Так это ты – Саске Учиха? Ну надо же! Хи-хи, а ты похож на братца. Я резко затормозил и оглянулся. С ветки за моей спиной вниз головой свисал мужчина (судя по голосу) с черными волосами и в оранжевой маске с единственной прорезью для глаза. И я мог руку дать на отсечение, что я его раньше не видел. Или?.. - Кто ты? - О, точно. Позволь представиться: Тоби. Приве-ет! Я рассматривал незнакомца с недоверием, но убегать не спешил. - Ты знаешь моего брата? - Ну… немного. Наше знакомство нельзя назвать продолжительным, хех. - Значит, ты пришел меня убить? - Что ты! – Тоби от возмущения замахал руками так, что дерево заходило ходуном. – То, что я знаю Итачи, еще не значит, что я должен ему помогать! И потом, Тоби не стал бы тебя убивать, ведь Тоби – хороший мальчик. Я мрачно посмотрел на него. Странно, его голос был веселым, но взгляд глаза в прорези маски оставался спокойным и холодным. - В таком случае, что тебе нужно от меня? - Мне нужны твои глаза, - с энтузиазмом объяснил Тоби. – В смысле, вместе со всем остальным. В отличие от Орочимару, я собираюсь оставить тебя… цельным. Что является отличной причиной из нас двоих выбрать меня. В общем, иди ко мне, будем дружить. Правда, тебе придется немного подучиться, чтобы в будущем мне помочь в моем маленьком дельце, но тут я тебе подсоблю. Да, да, я собираюсь тебя учить за бесплатно. Потому что я не только веселый и сильный, но еще и добрый. - Но почему ты появился именно сейчас? - А почему бы и нет? Ну, и еще я за тобой слегка следил. Ты так забавно обдурил этого очкарика и его банду, что я окончательно понял, что ты мне подходишь. - Что за дельце, в котором я должен буду тебе помочь? - Скажу, когда ты будешь готов. Года через два. Ну так? - А почему я должен пойти за тобой? Тоби кувыркнулся в воздухе и приземлился передо мной с веселым «Оп-ля!». - Ну, я спрячу тебя от Орочимару, научу полезным штукам, а еще… расскажу несколько очень интересных историй. О птичках, цветочках, о единорогах и клане Учиха. Тебе же интересно, что именно произошло той ночью… нет, не так, Той Ночью? Я немного подумал. - Да… пожалуй. Тоби хмыкнул. Его взгляд был холодным и каким-то никаким. - Я знал, что мы найдем общий язык. Все-таки, ты такой милашка. - Я нужен тебе в качестве союзника? – уточнил я. - О, ты окажешь мне огромную честь, если согласишься стать им! Я кивнул. - Хорошо. - Так ты пойдешь ко мне в ученики? - Да. Пойду. - Отлично. Тогда финальный вопрос, - Тоби внезапно качнулся вперед, сверля меня глазом. – Что ты чувствуешь сейчас? К брату? К Конохе? Ко всем тем, что предали тебя и заставили страдать? Я помедлил с ответом. Странно. Мне показалось – или в вопросе Тоби проскользнули нотки чего-то очень личного? Я вздохнул и посмотрел прямо в глаз Тоби. - Я ненавижу их. Ненавижу, потому что Итачи убил всех, кого я знал и любил. Ненавижу, потому что в Конохе меня растили во лжи. И я никогда не прощу им этого. Ни-ког-да. Тоби несколько мгновений рассматривал меня, потом кивнул и хихикнул. - Мо-ло-дец. Какой же ты грозный… но все равно милаха. Идем, у меня тут неподалеку база есть, жутко тайная и запредельно секретная. Там и будет проходить обучение. Ну, понеслась. Раньше начнем – раньше закончим. С неба упало несколько мутных брызг. Вдалеке лениво и устало громыхнуло, и на землю с шуршанием посыпались капли. Дождь… А я опять не взял зонта, потому что его не было на третьей сверху полке, где он должен лежать, и я вымокну из-за чьей-то безалаберности. Ну сколько можно, опять не положил зонт на место, ну как так… Я запрокинул голову – и мне на миг показалось, что я дошел до Амегакуре, и здесь и в самом деле вечно идет дождь, не прекращаясь ни на секунду. Почему-то на миг мне стало неописуемо радостно и тоскливо одновременно. - Саске, ты что, передумал? Так ты идешь или нет? Я опустил глаза, смахнул капли с лица и пошел за ним. И исчез в дожде. *** Два года. Прошло два долгих года. Два года тренировок, и боли, и сияния чакры, и дождя пополам с солнцем – изредка, когда Тоби разрешал мне выйти на поверхность. К слову, не таким уж он и жалким паяцем оказался. По крайней мере, он смог здорово улучшить мои навыки в той области, где это было действительно необходимо. Так что Тоби и впрямь оказался весьма полезным. Вечный дождь в Амегакуре… Я так ни разу и не был в Конохе за это время. Иногда, лежа в постели на «секретной базе» Тоби, я воображал, что Коноху давно перенесли на другое место, или перестроили, или вообще разрушили, и на ее месте теперь озеро. Это было так же фантастично, как воображать, что за годы моего отсутствия там вообще ничего не изменилось. И так же стоит Академия, и так же висят старые качели перед ней, и точно так же луна светит над домами, и дождь льется над пустынными улицами квартала Учиха. Это было странно. Иногда мне снилось, что я вернулся в Коноху. Я просыпался в холодном поту, и отметины на груди тихонько ныли – как и всегда в дождь. Нет, я не простил. Я все еще не простил. Это случилось в солнечный день. Неподалеку от «базы» пробегали шиноби. Я немного удивился их появлению – обычно эта часть леса была пустынной. Тоби исчез еще с утра, как обычно, не сказав, куда, и я был предоставлен самому себе. Я решил проследить за ними и посмотреть, не за мной ли они охотятся. Нет, они за мной не охотились. Кажется, они просто возвращались с какой-то миссии. Я немного последил за ними, держась поодаль, лениво прислушался к разговорам, - джинчурики, Акацуки, Суна, Кадзекаге, ничего интересного, - собрался уже обратно. Но тут я увидел между деревьями мгновенный желто-оранжевый проблеск. Я был так потрясен, что замер, чуть не выдав себя. К счастью, бегущие шиноби не смотрели назад и не увидели меня, а я поспешил спрятаться. Я мгновенно укрылся на базе и долго не мог отдышаться. Такое сочетание цветов в такой пропорции соответствовало только одному живому существу из всех существующих. Но – этого же не может быть. Просто не может. А все остальные – я не особенно приглядывался, но – там же не было – там же не могло быть Какаши, верно? – его седую шевелюру я бы точно узнал – или… Я отказывался верить, что это был Наруто. Мое прошлое, с которым я мирился только на расстоянии, пришло и постучалось ко мне в дверь. Наверное, так же чувствует себя человек, к которому пришел призрак убитого им давным-давно врага. Тем же вечером пошел дождь, и грудь снова тихонько заныла. Когда-то эти раны я недолечил, а теперь расплачивался за это в сырую погоду, и понятия не имею, как бы я выжил в Амегакуре, с ее вечным дождем. Меня окружали полумрак и тишина, которые я любил. Я лежал в кровати на спине и смотрел в потолок. Вечный дождь над Амегакуре, вечный дождь – и вечная боль, легкое нытье костей и мышц на груди, напоминание о том, чего помнить не хочется. Я поднял руку и внимательно посмотрел на нее. Потом закрыл глаза и осторожно приложил пальцы к груди. На ощупь нашел пять точек, отозвавшихся на прикосновение легкой болью, и замер. Я еще не готов был простить, оправдать, забыть. Просто не готов. Удивительно, до чего люди хрупкие. Я осторожно сдвинул один из пальцев, прислушался. Если бы он попал вот так, то коготь вошел бы прямо в сердце, и мне бы пришлось туго - вряд ли даже проклятой печати под силу залечить такую рану. А если бы его рука ударила меня немного выше, - пальцы лениво скользнули к шее и коснулись ямки между ключиц, - то он проткнул бы мне артерию, и я истек бы кровью секунд за десять. Удивительно. Я вернул пальцы на пять зудящих точек, приоткрыл глаза и запрокинул голову. Это были не до конца зажившие следы удара Наруто. Вокруг было темно, и, когда я снова закрыл глаза, мне показалось, будто во всем мире есть только я. Но и от меня через миг не осталось ничего, - я нажал посильнее, и мою плоть пронзила вспышка боли. Если точнее, пять вспышек - по числу отметин. Они слегка пульсировали под моими пальцами. И все ощущения, все мое сознание сосредоточились в этих пяти слабо ноющих точках. Я лежал, прислушиваясь к собственному сердцебиению. Странно и страшно было думать, что сейчас я мог быть мертв, что мое сердце остановилось бы, как часы, в которых треснула одна-единственная крохотная шестеренка; что я бы сейчас вообще ничего не думал и не чувствовал, я бы просто не был - если бы когти Наруто сместились всего на сантиметр. На пол-сантиметра. Почему, интересно, удар в спину считается наивысшим проявлением жестокости и коварства? Гораздо больнее, смертельнее и жутче, когда тебя бьют в грудь, и ты вынужден смотреть на человека, убивающего тебя, до самого последнего мига. Удар в спину милосерднее: у тебя есть целая доля секунды - почти вечность - целая доля секунды блаженного неведения до того, как ты обернешься и увидишь лучшего друга с ножом в руке и арктическим холодом в глазах. Я расслабил пальцы, прекращая давить на кожу, и боль немного успокоилась, - но не ушла совсем. Во сне я снова и снова видел наш последний разговор. Во сне я прощал тебя, и находил тебе оправдания, и обманывал сам себя, что на самом деле все вышло случайно, что ты вовсе не хотел меня убить. Но потом я просыпался, вспоминал твой полный глухой ненависти взгляд и понимал, что снова ошибся. Наяву я не мог лгать самому себе. Я еще не был готов. Я не смогу ничего простить, пока я помню, что ты хочешь меня убить. Я не смогу простить, пока эти раны не зажили совсем, пока мне еще больно. Я не смогу ничего забыть. Я не смогу тебя оправдать.