Волки и их луна.

Лорд Эддард сидел в куче провонявшей соломы, пытаясь протянуть руку к маленькому клочку света, который прокрался сквозь виляющие туда-сюда коридоры и прыткую решетку. Он трепыхался, вторя за огнем, откуда и пришел. Старк никак не мог дотянуться, он был слишком слаб даже для этого. Что может быть хуже несправедливости? Задав себе этот вопрос, лорд почувствовал, как к его горлу подбирается туманный комок. Нос закололо. Он пытался утешиться, до скрипа стискивал зубы, старался быть сильным, чтобы охрана ничего не слышала и не видела. Из петель коридоров темницы доносился тихий смех и звук костей, сталкивающихся с каменный полом. Бедного лорда распирала ярость изнутри. Как они могут сидеть и веселиться, когда человек несет наказание за то, чего не совершал? Дыма без огня не бывает, неужели их не учили этому родители? Разве им так сложно раскрыть глаза и посмотреть на мальчика, на того мальчика, чьи волосы золотые, словно светило, и на Роберта, чья копна волос как воронье крыло? Его бастарды заполоняют половину двора: пажи, мальчики на побегушках, копьеносцы – это все они. Неужели сложно все это увидеть? Мозолистые подушечки озарились слабым и тусклым светом. Нед пытался поймать свет, тепло. Его старые косточки продрогли насквозь, мышцы – затекли без движения, раненная нога – загноилась и зудит, напоминая о себе каждую секунду. Не так он хотел умереть... Как там его девочки? Могут ли они, так же как и он, сидеть в темнице? Мысль о том, что из-за его поступка дочери могли пострадать, приводила Старка в ярость. Волк вырывался наружу. Он обратился за мгновение. Удлинившееся лицо, деформирующиеся зубы, глаза, загоревшиеся красным, тело, покрытое густой темной шерстью, кончик хвоста, разбавленный редкой проседью. Нед был терпелив во многом, он годами учился самоконтролю, но в вопросах семьи он терялся, становился нервным, раздражительным. Одна догадка, что с его детьми могли обращаться так же, как с ним, приводила в бешенство. Инстинкт брал свое, слепое желание защищать свое потомство заполоняло разум, не давало думать ни о чем другом. Старый волк в недовольстве завилял хвостом, хлеща им свои бока, как бичом. Животное шагало кругами по своей камере и заметно припадло на одну ногу. Из его груди лилось угрожающее утробное рычание. - Арья? Санса? – полу на человеческом, полу на животном проскулил он. Ответа он так и не услышал. Разгневанный, он зашелся в пронзительном вое, в надежде, что семья услышит, даст понять, что с ними все хорошо. Отголосков не последовало. «Мои милые волчата… - думал он. – Где же вы?» За место откликов своих детей его острый слух уловил недоумевающие возгласы стражников. Со словами «что за чертовщина» к его клетке подошел один. Темнота разбавилась светом приближающегося факела, волк почувствовал на кончике своего носа тепло, жар разлился по своему телу. Из его красных глаз полились слезы, уйдя в темень, в угол камеры, он принял прежний вид. Потирая больную ногу, Старк взглянул на стражника исподлобья, на свету блеснули соленые ручейки на глазах. Понимание? Он смотрит на заключенного с пониманием? Несколько секунд стражник смотрел на лорда: дублет был не в лучшем виде, грязный, но расшитый богатыми нитями и драгоценными камнями. Нет, это было не понимание, жадность. Мужчина ловко подкинул и поймал связку ключей, затем щелкнул замок. Он стянул с немощного лорда одежду, оставив его в рубахе, насквозь промоченной холодным потом. Закрыв дверь клетки, он ухмыльнулся и бросил Старку покусанную краюху черного хлеба, затем ушел прочь, оставив горящий факел. Это разозлило Неда, он стал опять обращаться. Руки покрылись шерстью, когти удлинились, в ярости он саданул пятерней по каменной стене своей камеры, оставив глубокие следы. Выступала кровь на подушечках лап. Огонь трепыхался из-за подземных ветров, сквозняк шевелил языки пламени. Эддард взглянул на свои руки, нет, не руки, животные лапы.Он вспомнил свою жену, луну, освещающую путь всегда, где бы он ни был. Кейтелин бы не хотела этого, и он переборол свою сущность. Конечности стали приходить в обычный человеческий вид. Взгляд невольно упал на краюху хлеба, в животе болезненно заурчало. Бедный лорд вцепился в еду и с жадностью проглатывал большие куски, почти не жуя.