Девственность за деньги

Обычно течка у меня длится дня четыре, и все эти дни я провел с Сашей. Все было для меня в новинку: приятная тяжесть чужого тела, необычная близость, постоянное присутствие почти родного человека... Перечислять, собирать красочный букет эмоций и чувств можно до бесконечности, но ничто из этого не заменит реальности. Такой сладкой, похожей на прекрасный сон. Я от Саши не отходил ни на шаг. Он на кухню — я хвостиком следую за ним, он в спальню — я за его спиной. И когда я успел так привязаться к нему? Может, в самый первый день знакомства я уже что-то начал испытывать к альфе? Или тогда, четыре дня назад? О Денисе я старался не думать, потому что знал: стоит только начать, как в дверь подсознания услужливо постучит истерика, держащая за ручку депрессию. На мне всегда все сказывается ярко и болезненно. Такой я впечатлительный человек. Скорее всего, поэтому я и не отходил от своего альфы ни на шаг. Он не позволял мне грустить. Он просто переключал все внимание на себя, заставлял думать лишь о нем, и мне от этого становилось легче. Утром пятого дня прибывания в чужом доме я проснулся один. Саши не было. В этом я убедился спустя некоторое время поисков. А когда я, взъерошенный и недовольный, зашел на кухню, меня там ждал сюрприз. На столе стоял еще теплый завтрак, а рядом лежала записка, гласившая: «Утро доброе, соня. А ты, оказывается, спишь крепко! Да еще и лягаешься во сне. Учти, прощу только за поцелуй ;). У меня к тебе просьба: дождись меня. Нам нужно поговорить, согласен?» Ладно так и быть. Раз уж меня так старательно уговаривают, я останусь. Согласен, нам действительно нужно поговорить. Дочитывал я послание с бутербродом во рту. Так необычно, когда для тебя готовит кто-то помимо сестры. Значит, как-то так живут семьи? Понятие «семья» было для меня размыто. Нет, я знал, что это что-то, подобное «один за всех, и все за одного», но только понаслышке. Папы давно нет в этом мире, а отец не сразу смог с этим смириться. Он не просто так уезжал в длительные командировки. Это был побег из дома, в котором буквально все напоминало о погибшем любимом. Каждый уголок, каждая пылинка хранила память и силу, приносящую боль. Еще и дети, которые были как два составляющих папы. Конечно, это жестоко, и не все могут оправиться и продолжить жить. Я не виню отца, потому что знаю: он любит нас. Хоть и на расстоянии, но любит. По-своему, крепко. День прошел не так скучно, как я ожидал. Пользуясь отсутствием хозяина, я сунул свой омежий, от природы любопытный носик во все уголки квартиры. Должен же я знать, как живет и чем дышит мой альфа! Перед своим исследованием я решил, что мне все-таки надо что-то надеть, а не расхаживать по квартире, сверкая голой задницей. Моя одежда испарилась в неизвестном направлении, и я даже знаю, кто этому поспособствовал. Наверняка специально. Этот наивный чукотский учителишка думает, что я буду встречать его нагишом? Фиг ему. После долгих поисков в шкафу, я остановился на довольно сомнительных вещах: шорты, которые раза в два больше моих, и клетчатая рубашка. Шорты можно было исключить: рубашка смотрелась на мне, как платье, но фиг с ним. В одежде спокойнее. В зеркало я решил не смотреться. Такого я не перенесу. Вдоволь насладившись ощущением ткани на теле, я начал осмотр. Квартира была уютной. Она состояла из двух комнат: гостиной и спальни, по совместительству являющейся и офисом. Тона интерьера были приятными. В основном, зеленые и синие. Под стать Саше. Гостиную я проштудировал без особого интереса. Меня влекло к другому, к рабочему месту. Расположение мебели в спальне было интересным. В углу красовалась двуспальная кровать, по ее краям — тумбочки, шкаф, а около окна — стол. Именно к нему я и направился. Конечно, у этого аккуратиста все лежало по стопочкам, без единой пылинки на гладких поверхностях. Конспекты, рефераты, бумаги, написанные от руки... Перебирая весь этот ужас, я окончательно понял, что профессия учителя не для меня. Все это читать, писать, искать... Бр-р. Из идеальной стопочки бумаг я выудил рукописный конспект и заинтересованно пробежался по нему глазами. Тему я так и не понял. Меня больше заинтересовал Сашин почерк. Правильно говорят: аккуратный человек аккуратен во всем. Ровненькие буковки идеально ложились на бумагу и были легко читаемы. Сразу вспомнился Филя. Он частенько просыпал первые пары и брал у меня переписывать конспекты. От его двадцатого «Что тут написано?!» хотелось пойти в уединенное место и старательно намылить веревку. Брал бы у других переписывать, если мой почерк нифига не понимает! Отложив конспекты, я задумался. Во мне одни минусы длиною в жизнь, так что Сашу так заинтересовало? Неуклюжий омега-неудачник, продавший себя в борделе за деньги и перекатывающийся с двойки на четверку и обратно — не лучшая кандидатура на роль будущего папы. Не за одну же внешность я ему понравился? Спросить напрямую как-то страшновато. Блин, все так сложно! Выдвинув ящик, я сразу же заинтересованно сунул туда нос. Ух ты! Аттестаты, дипломы, грамоты. С ума сойти. По внешнему виду Саши и не скажешь, что он настолько преуспел в жизни. Даже немного завидно. Сколько ему там лет? Где-то двадцать семь, да? И столько добился за эти годы. Я бросил взгляд на книжный шкаф и замер, узнавая любимых авторов. Быть не может! Оказывается, нас с Сашей интересуют одни и те же жанры: мистика, детектив, фантастика. Здорово... Я подлетел к шкафу заинтригованной пчелкой и дрожащими пальцами провел по шероховатым корешкам. Спустя десять минут трудного выбора, я плюхнулся на кровать, захватив с собой «Шерлока Холмса», и погрузился в чтение, совершенно забыв о времени. Книга полностью поглотила меня, да так, что через часа четыре я незаметно для себя заснул. Так меня и нашел Саша: на своей кровати, в своей одежде и со своей книгой в руках. — Леша, — услышал я сквозь сон знакомый голос, — просыпайся. Я сладко зевнул, приоткрыл глаза и вздрогнул. Саша сидел совсем рядом. Только руку протянуть — и вот он. Немного уставший, но искренне улыбающийся. Он уже успел переодеться в домашние штаны и рубашку. В его глазах я заметил толику немного ехидного торжества, но тут же мысленно махнул на это рукой. Сейчас было важнее принять более достойную позу. Вряд ли парень, любовно обнимающий одной рукой книгу, а второй — подушку, выглядит героем. — Надеюсь, теперь-то ты будешь со мной? — поинтересовался учитель, наблюдая, как я по-детски тру ладонями глаза, прогоняя остатки сна. Я так понимаю, он надеялся на то, что я еще не проснулся. Этот вопрос я всегда старательно обходил бочком. Нет, Саша мне нравится. Я привык к нему, и мой интерес давно поднялся с простого "нравится" выше, но... Но. — Можно я подумаю? — я неуверенно улыбнулся. Трудновато все-таки понять, что моя "денисистая" любовь была обманом, внутри которого — грязная ложь, касающаяся как меня, так и вышеупомянутого блондина. Я лгал всем, включая себя. Так чем я лучше Лицкого? Кто знает, вдруг и наши отношения с учителем лишь влечение, которое вскоре развеется по ветру, попутно порождая ту же ложь? Гарантий в любви нет. Видимо, мое лицо, как всегда, говорит само за себя. Это я понял по слишком пристальному взгляду для моей скромной персоны. Мимоходом я глянул в окно. Вечер. Уже так поздно... — Ну и что ты там себе напридумывал? — строго спросил Саша, присаживаясь на подлокотник и кладя на подушки мою одежду. И где только прятал! Я отрицательно помотал головой и поспешно перевел тему. — А... книги. Так много. Даже нетрезвый человек, посмотрев на меня, никак не согласиться бы с тем, что я люблю читать. Внешний вид и характер много значат. Именно поэтому так удивленно на меня сейчас смотрел учитель. Он перевел взгляд с меня на «Холмса» в моих руках, а потом и на приоткрытый книжный шкаф. Постепенно на его губах появилась понимающая улыбка. — Да, книги — неотъемлемая часть меня. И дело вовсе не в профессии. С книгами можно на некоторое время забыться и предаться наслаждению. Иногда это так нужно, — учитель встал, подошел к шкафу и легонько провел пальцами по шершавым корешкам. — Просто необходимо. Я согласно кивнул. Книги у меня вызывали такие же эмоции. Причем не электронные, а именно бумажные. Чтобы можно было ощутить пальцами гладкость страниц, запах, который, как и у человека, был разный. — «Читая в первый раз хорошую книгу, мы испытываем то же чувство, как при обретении нового друга. Вновь прочитать уже читаную книгу — значит, вновь увидеть старого друга*», — задумчиво проговорил Саша, как бы подтверждая мои мысли. Слушая его, я переодевался в свою прежнюю одежду. До меня только сейчас дошло, в каком виде я встретил учителя истории. Зато понял, почему, глядя на меня, на его губах расцвела самодовольная улыбка победителя! Мало утешительно, но все же. Я грязно воспользовался заминкой Саши, перебросил через плечо школьную сумку и бочком двинулся к выходу. Сказать мне ему было абсолютно нечего. Тупить и говорить односложно, выставляя себя идиотом, не хотелось. Просто нужно было все хорошенько обдумать. Одному. Вот только далеко я все равно не ушел. Едва моя ладонь обхватила ручку двери, как сзади обхватили уже меня. Крепко, но бережно. — Ты мой омега, — твердо, с напором сказал альфа. — С чего ты решил? — занервничал я. Это очень плохо: когда он рядом, я не могу собраться с мыслями и быть самим собой. В голове все перемешивается, и думать становится невозможно. Хочется лишь... отдаться на произвол этому зверю? Внезапно разболелся живот. — Я знаю. Чувствую. И ты тоже. — Не знаю. Ничего не чувствую, ничего не вижу, — отрезал я и сильно дернулся в его руках. Естественно, никто меня не отпустил. Я брыкнулся повторно и закусил губу. Осознание того, что если альфа не захочет, то не отпустит, напугало. Сознание сразу же подкинуло картину с Лицким. Все-таки это сильно ранило меня. -Пусти,-почти взмолился я. Едва услышав, Саша напрягся, но разжал руки. Я мгновенно воспользовался этим и выскочил за дверь. Не знаю... Не чувствую... Ну конечно! Правда, при виде тебя сердце замирает от радости и какого-то предвкушения, а легкие отказываются нормально работать. А так, да, все прекрасно. Прохладный ветер приятно скользил по разгоряченной от бега кожи. Так приятно... Вечер медленно переходил в ночь. То ли начало рано темнеть, то ли я просто потерял счет времени, с удовольствием подставляясь под упругие волны ветра. Контуры луны приобретали более яркое очертание и с новой силой освещали мне путь. Всегда любил гулять под луной. Ночью все не так, как утром. Не сравнить. Поймут меня лишь те, кто любят ночные прогулки. Я сунул руку в карман джинсов и нашарил телефон. Блин, меня не было пять дней! Юлька с отцом наверняка с ума сходят. Видимо, так дело и обстояло: восемнадцать звонков от отца, тринадцать от Юльки, четырнадцать от Фили. Даже не знаю, что лучше: дать себя на растерзание родственникам или утопиться в туалете самому. Телефон в руках зазвонил так внезапно, что я подпрыгнул на месте и выронил его. Пришлось, матерясь, поползать некоторое время, ориентируясь на звук. Луна луной, а освещения все-таки маловато. Есть! Отлично, я весь грязный, как свинка. Но зато телефон нашел! Я поспешно нажал на кнопку и приложил трубку к уху. — Але! Только сейчас я догадался глянуть на дисплей. О, Филя! — Але, — повторил я. Тишина. Что-то мне страшно. — Эм... Привет? — неуверенно поздоровался я. Попутно я пытался понять, какой сейчас друг. Злой? Очень злой? Мегазлой? В любом случае, мне несдобровать. Задницей чую, а она не подводит. Механизм "самая последняя стадия самосохранения для блондинок" у нее в природе заложен. — Не привет? — убито заключил я. Мне точно конец. — Привет, говоришь, — наконец задумчиво отозвался Филя. — Да, привет, — более уверенно подтвердил я. Он ответил! Это уже что-то. — Привет, значит. — Ну да. Вроде, — моя уверенность вновь сделала ноги. — Привет, да? Ну что ж... Где ты, говоришь, находишься? — как-то слишком спокойно поинтересовался парень. Задница горела страшно. Буквально орала благим матом. Высоконьким таким, трехэтажным. Цветастым. — Я не говорил! — Я поспешно открестился, вздохнул и уточнил. — Ты злишься? В ответ мне хмыкнули, и я поспешил исправиться. — Нет, не так. Ты сильно злишься? — Узнаешь, когда я тебя встречу, — многообещающе заверил друг. Так, пора спасать свой бедный зад. И так уже настрадался за сегодня. — Филь, прости меня! Я сейчас тебе все расскажу, только не злись! — заюлил я и выдал подробный отчет о последних событиях. Альфа молча выслушивал мою речь, не перебивая. А я говорил и в который раз думал: хорошо, что есть тот, кто всегда готов выслушать меня. Никто другой так долго терпеть мой треп не мог. А Филя и выслушает, и утешит, хоть и очень своеобразно, обычно, подзатыльником, и подскажет, что дальше делать... - Я звонил твоему Александру Владимировичу, но его телефон был занят, и на работе он не появлялся. Только тогда я смекнул, что к чему, и пояснил все твоему отцу. А он сразу успокоился, будто знал, где и с кем ты. А насчет Дениса... Я убью эту белобрысую швабру, — мрачно пообещал друг, выслушав меня. ...и защитит. Кстати, насчет этого... — Не надо, — попросил я. — Оставь. — Ты еще и защищаешь его?! Очнись, утка беззаботная! Твой "любимый" тебя чуть не изнасиловал! — возмутился Кузнецов. — Но не изнасиловал же!.. — И я хорош! Знал же, что идея дурацкая, и все равно позволил тебе сделать это! Как чувствовал! — перебил меня разгоряченный друг. — Филь... — я попытался вставить хоть слово, но снова был перебит. — Значит так. Слушай сюда: ты приходишь в универ и сразу идешь ко мне! Чтобы я тебя рядом с тем ублюдком больше не видел, ясно? Такого Филю я не слышал давно. Он буквально выплевывал слова. Сейчас слово «нет» для него, как масло в огонь. Простую дружбу альфы и омеги, как у нас, встретить можно очень редко. А то, что происходило сейчас — дружбой можно было назвать с натяжкой. Филя — собственник альфа, и все это — чистой воды ярость из-за покушения на свое. Мда, странные у нас отношения. — А... — Тема та же, — по-прежнему сухо напомнил Филя. — Да, — от греха подальше ответил я и сразу услышал гудки. Очень надеюсь, что он меня завтра не разорвет на кусочки. С таким тоном и вагоном ледяной ненависти холодного оружия не надо. Голыми руками управится. Я убрал телефон во внутренний карман куртки и внезапно вновь вспомнил Дениса, хоть всеми силами и отторгал его образ. Я не хочу ни мести, ни ответных чувств. Все пропало. Теперь я ничего не испытывал к красавцу Лицкому, словно осенний ветер унес с собой все мои нежные чувства к нему. И краем сознания даже радовался, что со мной так поступили. Ведь если бы не поступок Дениса, то вряд ли бы мы с Сашей провели вместе столько дней. И как я их мог сравнивать? Они ведь совершенно разные! Только сейчас это понял. За телефонным разговором я не заметил, как пришел домой. По привычке бросил взгляд на коврик возле двери. Обуви не было, значит, все дома. Что-то внутри неприятно заныло. Черт, представляю, как за меня волновались. Первым, что я увидел, войдя в квартиру, были два огромных, так похожих на мои, глаза. В них хорошо различалось мое отражение, но еще лучше — эмоции: недоверчивость, доля обиды и неприкрытой детской радости. Юлька цеплялась за стену, как за хрупкую тростинку, и каждую секунду нервно оттягивала до колен края легкой майки. До меня не сразу дошло, что я стою, как дурак, в проходе и обнимаю железную дверь. Сквозняк вновь прошелся по хрупкому тельцу и Зайца снова поежилась. Только после этого я додумался закрыть дверь. — М-м-м... Привет? — чувствуя дежавю, проговорил я. Тонкие бровки на мгновение взлетели вверх. — Привет... — горько повторила сестра, кинула в меня учебник биологии, который до этого спокойно лежал на комоде, и убежала в свою комнату. Нет, нужно определенно придумать новое слово для приветствия. А то еще одно «привет», и я останусь без головы. Эту мысль я додумывал уже около порога Юлькиной комнаты. Дверь оказалась незапертой, явно неспроста. Осознал я это только тогда, когда в меня полетели различные предметы быта. Книги, карандаши, подушки. Такого я не ожидал и поспешил капитулировать за дверь. — Заяц, успокойся! — прикрикнул я. — Давай просто спокойно поговорим! Обстрел прекратился, и я рискнул выглянуть. Сестра стояла около окна. Дикая, неприступная. Она выглядела, как загнанный в угол зверек. Загнанный мной, и мной же побитый. Глаза были красными и на мокром месте. До чего же я докатился, заставив родную сестру плакать из-за меня! И уже в который раз!.. — Конечно, для тебя все просто и спокойно! У тебя сложностей вообще не существует! Тебе плевать на нас с отцом, да? — истерично взвизгнула она. Я же не знал, что делать. К себе она меня не подпускала, шипела и отбивалась, как дикий котенок. Насильно хватать ее не хотелось, но видеть, как она страдает, было просто невыносимо. Я только и мог многократно шептать ее имя, зная, что меня не слышат. Девочка злобно отбросила челку и с вызовом глянула на меня. В ее глазах я стал тем, кем боялся обратиться, — ненавистным врагом. Предателем. — Конечно, плевать! Ты не любишь нас! Не любишь! — закричала она и вскочила на диван, отступая от меня. — Люблю, — тихо отозвался я. — Юля! Девочка оттолкнула мои руки и перебежала на другой конец комнаты, попутно запустив в меня расческой. Увернуться я не успел, и девичья вещь ощутимо задела меня. Я охнул и приложил ладонь к поврежденному плечу, замечая краем глаза, как напряглась Зайца. Она явно не хотела сделать мне больно, лишь отпугнуть от себя, дать понять, как больно ей самой. Она почти кинулась ко мне, но вовремя вспомнила, что обижена и мгновенно отвернулась. — Не ври мне! — более спокойно зашипела она. — Ты бросишь меня, я знаю! Все началось с того учителя, Александра какого-то там. Он заберет тебя! Ты бросишь меня! Юля истерично всхлипнула и продолжила: — А теперь это... Ты хоть представляешь, что мы пережили с отцом?! Ты пропадал целых пять дней! Пять! А вернувшись, говоришь «привет», будто ничего не произошло! — в меня полетела подушка. — Мы звонили в полицию, друзьям, учителям! — вторая. — Черт, так трудно было позвонить, Лешка? Подушки закончились, и Юлька было побежала за другими, но вдруг упала на колени и заплакала сильнее, майкой вытирая глаза. А я, как последняя амеба в штанах, стоял посреди комнаты и слушал ее. — Я думала, что ты... Но отец говорил, что ты вернешься, что ты не мог ум... — девочка скривилась, не в силах произнести это слово. — «Я всегда буду с тобой, зайчонок», — передразнила она мою фразу и горько вздохнула. — Врешь же... Я помотал головой и рванул к сестре. Какой же я дурак... Я ведь и правда обещал, что не брошу. Обещал, но... Теперь она никогда не сможет мне верить! От этого так больно! Предал детское доверие... Ну что я за старший брат такой! — Прости, — отчаянно зашептал я. — Прости своего никчемного брата! Девочка рвалась из моих рук, что-то кричала, кусалась, но я продолжал сжимать ее в своих объятиях и ждать, когда пройдет истерика. Мирно покачивая ее из стороны в сторону, я невольно вспомнил детство. Очень давно, когда сестренка легко умещалась у меня на руках, я любил стоять около окна и напевать ей колыбельную. У отца не получалось, а у меня на руках она мгновенно успокаивалась и засыпала. Я был для нее своеобразной защитой, ограждающей ото всех внешних бед. Я был тем, с кем рядом она чувствовала покой и умиротворение. Я был для нее всем и надеялся продлить это на всю жизнь. Мало что соображая, я уткнулся носом в ее вихры и тихо запел колыбельную. Я был под действием волшебного прошлого, окутавшего меня с ног до головы. — Баю-баюшки-баю, не ложися на краю... Зайца удивленно дернулась в моих руках и зажала ладошками рот. Приподняв голову, стала прислушиваться. — Придет серенький волчок и ухватит за бочок. Он ухватит за бочок и потащит во лесок... Девочка помотала было головой, но успокоилась и вновь посмотрела на меня. Рыдания давно стихли, была слышна лишь тихая икота. — И потащит во лесок, под осиновый кусток. Ты к нам, волчик, не ходи, нашу, — я мягко улыбнулся, — Юльку не буди. Сестра нехотя отстранилась от меня и буркнула непонятным голосом: — Я не маленькая, чтобы мне песенки для карапузов петь. Мне не нравится! Ага, конечно, не нравится. А сама вон как покраснела и расслабилась. Знаю, ты очень ревнива и до жути любишь меня. Я так же отношусь к тебе и впредь никогда не предам твое доверие! Клянусь. — Мне прекратить? — лукаво спросил я. Девочка недовольно тряхнула волосами, показывая, что все еще злится. — Сказала же, я не маленькая! — нахмурила бровки, как взрослая. — Ты потом мне все расскажешь, слышишь? И что делал, и где шатался! Понял? — фирменный грозный взгляд. Я поспешно закивал и вновь утянул сестру на колени. Она начала брыкаться, но лениво, лишь для вида. Мол, учти, я все еще обижаюсь! — Так мне прекратить? — повторил я свой вопрос. Зайца толкнула меня носом в ключицу, устроилась поудобнее и тихо, с удовольствием прошептала: — Ты не прощен! — и совсем тихо. — Продолжай... — Баю-баюшки-баю, не ложися на краю...