Король одной ночи. (январь 1556 г. В.Э.)
Ты власти желал — получай сполна, Насладись ею сквозь слезы и боль, Что пришлось платить — не твоя вина, Отчего же ты платишь собой?
Он нехотя поправил тяжелый венец из вороненой стали, прежде чем выйти к народу. Ослепительные лучи холодного зимнего солнца вынуждали зажмуриться и склонить голову — но он стерпел. Этого слишком мало, чтобы сбиться с идеально выверенного ритма. Шаг в сторону — и все полетит прахом, он не сможет удержать маску, сорвется, сбежит в знакомую прохладу подземелий, к пыльным фолиантам и странным механизмам. Он слишком юн, чтобы удержать на челе корону. Или слишком слаб. «Этого ли ты хотел, Твое Высочество?» Хорошо отрепетированная речь зазвенела над толпой — люди настороженно замолчали, пытаясь услышать в некрепком ломающемся голосе хоть что-то королевское. Но на балконе стоял мальчишка в парадном белом камзоле. Он улыбался им и обещал что-то прекрасное, а слезы перемешивались с едким потом, мешая смотреть прямо и говорить те самые, важные и красивые слова, которые положено говорить сразу после коронации. Но он говорил, не обращая внимания на ноющую боль в висках и дрожащие от волнения руки. Все просчитано до мельчайшей детали, он не имеет права даже на секундную слабость. В награду площадь взорвалась приветственным криком — он столько раз видел это во сне, но почему же теперь не рад? Он был готов швырнуть венец куда-нибудь в угол — слуги отыщут — но сзади раздался вкрадчивый голос: — Ваше Величество, каковы будут ваши первые указания? — первый советник отца склонился в учтивом поклоне, не скрывая насмешки в голосе. Он видел, как тяжело дался юному королю этот выход, он слышал, как юноша репетировал всю ночь, считая вслух шаги и выверяя каждый жест. Он знал, что стальной венец предназначался не этому бледному юноше с серебристыми нитями в темных волосах. Но судьба распорядилась иначе — что ж, он будет склоняться перед недостойным, неспособным удержать в руках меч юнцом. Новый король Анадунэ протянул советнику венец, неприятно оттягивавший руку, и отер с лица пот рукавом совершенно не по-королевски. Маска уже слетела, формально спектакль окончился, о чем свидетельствовал доносящийся с улицы шум начинающегося веселья. Сегодня никто не останется трезвым — разве что грудные младенцы, чьи матери смогли удержаться от искушения пропустить бесплатный стаканчик «за короля». Даже сам король сегодня напьется впервые в жизни, до потери памяти, только бы изжить навсегда воспоминания об этом дне. Молчание затянулось — пожилой советник так и стоял, склонившись, недоуменно рассматривая символ власти в своих руках. — На рассвете я жду Совет в тронном зале, — это был не тот, совсем не тот мальчишка, звонко выкрикивающий приветственную речь с балкона. Не только облик, даже сам голос стал другим. Глухой, слегка хрипловатый, многократно сорванный и так и не обретший былой силы, сочащийся бесконечной усталостью прожитых лет, но тем не менее заполняющий собой все пространство. — С первыми лучами солнца. А сейчас — иди, выпей за свою удачу. «Этого ли ты ждал, Твое Высочество?» Оставшись в одиночестве, он медленно прошелся по пустому залу, привычно считая шаги. От стены, от двери до трона, от трона до стены, запоминая каждую трещинку — все это было знакомо с рождения, но сейчас заиграло другими красками. Теперь оно принадлежало ему безраздельно и, как рачительный хозяин, он оценивал свое новое имущество. Юный король сел на трон, оказавшийся ужасно неудобным и жестким, впрочем, как и сама роль правителя. Все в крепости как-то сразу стало незнакомым и отдавало холодом, тем самым, что навечно поселился в светло-серых, как пепел, глазах. Заблаговременно подготовленное вино заботливо согревало застывшую кровь, погружая в легкую тоску по неосторожно утраченным временам — как давно он и вправду был беззаботным звонкоголосым мальчишкой, ищущим знаний об этом безумно ярком мире. Но мир застыл вместе с ним, возвращаясь только по ночам в пугающе-ярких отблесках огня и кровавом месиве тел. Жизнь юноши превратилась в пронзительный крик умирающего в муках. Такова была расплата за тайные знания, и он платил почти добровольно, запрещая себе даже мысли о том, что это все можно просто прекратить, отказавшись от цели. За размышлениями он не заметил, как вино нежно увлекло его за собой в объятия сна, и впервые за эти годы сон его был светел. С первым лучом рассвета зал оставался пустым. Солнце ласково коснулось лучами воспаленной щеки — король спал на собственном троне, свернувшись клубочком и нежно прижимая к груди опустевшую бутылку. С негромким стоном он приоткрыл глаза, без удивления отмечая отсутствие членов Совета. Никто не пришел, дворец жил своей собственной размеренной жизнью, в которой ему, королю, по-прежнему не было места. Он получил трон, но не приобрел власти. Он отчаянно потер ноющие виски, вспоминая насмешливый взгляд первого советника. Исильмо понял, что трон — всего лишь неудобное кресло, а венец — непомерная тяжесть, лишь подтверждающие власть, но не дающие ее. «Этой мечтой ты жил, Твое Величество?» Он бродил по дворцу, изредка натыкаясь на суетливо выполняющих свою работу людей, не понимая, что же должен делать он сам. Внизу, в полумраке подземелий, все казалось простым и понятным. Король приказывал — люди исполняли. Похоже, это не было главным. Да и люди явно знали, что делать, и без его указов. Мимо, подобрав юбки, пробежала сестра — он хотел было ее окликнуть, но она остановилась сама, склоняя голову: «Ваше Величество…» То ли от неожиданной учтивости, то ли от выпитого накануне Исильмо замутило. Это ее, Тельпериэнь, должна была вчера приветствовать толпа, в ее честь должны были звучать здравицы, ее иссиня-черные волосы должен был венчать стальной символ власти. Он украл это у нее, а она, единственная из всех, признавала его королем. — Я хочу созвать Совет Скипетра, но не знаю, как… — Вполголоса пробормотал он, прикрывая глаза, только бы не видеть ее обезоруживающе искреннюю улыбку, не видеть участливого взгляда светло-серых глаз. — Ты же знаешь, я не принимал в этом участия никогда. Пожалуйста… Она тепло улыбнулась в ответ, протягивая руку в привычном жесте — поправить растрепанную шевелюру — но так и не решилась коснуться юноши. Он больше не был младшим братом — он был королем, пусть даже в мятом камзоле и без короны, с опухшими щеками и усталым взглядом воспаленных глаз, пусть его рука до сих пор сжимала пустую бутылку, а плечо упиралось в стену в поисках опоры. Отныне он ее король, и как бы ей ни хотелось обнять и увести его отсюда, напоить душистым отваром и уложить спать, как это было всегда, когда Исильмо неделями не выходил из подземелий, она исполнит его приказ. Еще один учтивый поклон — и она снова бежит, презрев этикет, походя отдавая распоряжения прислуге. «Над ней ты хотел властвовать, Твое Величество?» Он побрел обратно, придерживаясь за стену. Кто-то вызвался помочь ему и проводить в покои, где на столе уже дожидается черный венец — бессмысленная ноша. Он безучастно позволил себе помочь, болезненно улыбаясь и подшучивая над своим состоянием: «Это все вино, я ведь никогда не пил вино бутылками!» Им не положено видеть настоящую причину его состояния — он и сам не знает, почему каждый удар сердца сопровождается острой болью, а с каждым вдохом воздуха становится все меньше. Но, едва ощутив тяжесть венца, он нашел силы выпрямить спину и дойти, чеканя шаг, до зала, где — о, чудо — собрался Совет Скипетра. — Я отрекаюсь от престола. Моим наследником станет дочь моего отца, Тельпериэнь, — у юных не бывает такого голоса, который заставлял бы замереть от страха. Впервые он позволил им услышать и увидеть истинного Исильмо. Того, который умирает по ночам, а днем омывает руки кровью и потом, пытаясь отыскать тот самый рецепт долголетия. Он видел, как в немом ужасе расширились зрачки зрелых мужей и убеленных сединами старцев, с которыми он сталкивался взглядом. Они были готовы на все, только бы никогда не ощущать на себе тяжелый взгляд молодого колдуна — теперь они поняли, что перед ними не глупый юнец, пропадающий невесть где месяцами, но было поздно. «Тебя признали сильным, Твое Величество? Ты этого хотел». — Море зовет меня. Я желаю отправиться в Средиземье, но не желаю обезглавливать Нуменор, — он с усмешкой снял с головы проклятое украшение и с выражением отвращения на лице положил его на резной подлокотник трона. Он не хотел этого делать, иначе зачем было упрашивать отца сделать наследником именно его, младшего. Его знания давали власть — и сейчас он увидел это, скользя брезгливым взглядом по тем, кто обязан был стать его опорой. Но такая власть не нужна была ни Нуменору, ни ему самому. Где-то далеко, за морем, он сможет начать все сначала, не опасаясь насмешек и снисходительных взглядов. И обрести еще большую власть, еще большие знания, а может быть — даже уважение и любовь вместо презрения и страха. Он вышел из зала, не желая ни на секунду оставаться среди этих людей, и их удивленные взгляды неприятно жгли спину. Послесловие: — Зачем ты сделал это, брат? Они приняли бы тебя, стоило только подождать, начать делать хоть что-нибудь, — она огорченно смотрела на Исильмо, сидя у его ног на каменном полу. В серебряных глазах застыли слезы, но Тельпериэнь боялась расплакаться, не дождавшись ответа, он ведь кинется ее утешать и никогда не скажет правды. — Ты не дал им ни единого шанса увидеть тебя таким, какой ты на самом деле. Почему? — Я не хочу такой власти. Все, что я делал — для них. Но они любят тебя — в твоих глазах сияние звезд, в моих им видятся лишь пепел и прах. Мои волосы седы, а голос навсегда утратил очарование: то, что слышали на коронации, было лишь чарами, и вся эта жизнь — всего лишь чары, намертво въевшиеся в мою душу. Они всегда будут презирать мое слабое тело и бояться столкнуться со мной взглядом. Эленна-норэ не нуждается в таком короле, сестренка. — Ты рожден, чтобы править. Твоя душа светла, ты благороден и милосерден, почему ты не показал им этого? — Безмолвные слезы покатились по щекам королевы, слезы отчаяния и бессилия. Никогда еще она не чувствовала себя слабой — она всегда была сильной и бесстрашной, способной решить любую проблему, не переставая лучезарно улыбаться. Но сейчас она боялась потерять его навсегда — что-то подсказывало ей, что брат никогда не вернется в Арменелос. — Я явил им милосердие. Я избавил их от себя.