28. Шелк
5 мая 2015 г. в 23:14
Примечания:
Осторожно, горячо) Писалось и... хм... любилось под The Engine Room – A perfect lie
Ночь. Спальня. Большие кофейные свечи на полочке в изголовье, на подоконнике и на столике. Приоткрытое окно, из которого тянет холодом. Свечи мерцают от порыва ветра и разгораются сильнее.
— Серж, слушай, а чего у нас так кофе вкус…
Ромка в дверном проеме. После душа. В белом полотенце, низко сидящем на мускулистых бедрах. В глазах — Тьма. Пальцы сжимают косяк так, что дерево трещит.
— Не ожидал? — улыбаюсь я. — Это — подарок на день рождения тому, у кого все есть.
Я — воплощение Порока. Я — Соблазн. Я — Демон.
Черный шелк скользит по моему телу, когда я начинаю поднимать ягодицы, прогибая спину и касаясь грудью безумно приятной на ощупь ткани. Холодный ветер из окна колеблет огонь свечей и холодит мою спину.
— Сер-р-р-рш-ш-ш!
Я не смотрю на Ромку. Веду лицом по шелку, наслаждаясь прикосновением. И вздрагиваю от горячей ладони на пояснице.
— Черт…
Вторая рука ползет по моей ягодице к талии… к лопатке… к шее… Я покорно прогибаюсь и поднимаюсь к нему, потому что пальцы в волосах не оставляют мне выбора. Горячие Ромкины губы терзают ухо, язык ведет дорожку по шее к ключице… к кадыку… вырывая из моего горла стон.
— Бы…
Ромка сжимает мои волосы еще сильнее и добирается второй рукой до паха, впечатывая свой член в мои ягодицы. Я отвечаю на его поцелуй и задаю темп бедрами. Похуй на все. Я хочу, чтобы сегодня Ромка был главным. Чтобы взял меня. Чтобы владел мною.
— Тебя…
На секунду отрывается от моих губ Ромка. Сжимает горло так, что дышать невозможно. И смотрит в упор. Я молчу. Отвожу глаза.
— Побрал!!!
Ромка рычит и бросает меня на постель лицом вниз. Я проезжаю лицом, грудью и стояком по шелку. Стон удовольствия слетает с губ, а хлесткий удар по ягодице добавляет масла в огонь, что разгорается во мне все ярче.
— Любимый…
Шепот в затылок раскалывает мир пополам и выносит мозг. Тяжелое тело наваливается на меня. Влажный твердо-нежный член скользит меж ягодиц, лаская их так же, как шелк тешит мой член.
— Ромка-а-а.
Мои руки скользят по черной простыне, не в силах найти ни одной зацепки, а тело горит огнем от умелых рук и губ. Я хочу большего. Но Ромка медлит.
— Пожа-алу-у-йста-а-а…
Палец проникает в меня до упора и касается кнопки, которая выбивает последние предохранители в мозгах. Член изнывает, трется о шелк, но этого мало. Мало!!!
— Возьми-и-и-и меня!
— Все, что захочешь, хороший мой!
Рывок. Бесстыдно поднятые бедра и раздвинутые в коленях ноги. Зубы хватают шелк наволочки. Пальцы скользят по ткани. Стальной хват на бедре. Толчок. Боль проникновения, переходящая в удовольствие. Долгое мгновение привыкания… и меня больше нет.
Ромкины пальцы на сосках, на члене, на спине. Жестокий напор сзади и нежность шелка спереди. Я комкаю подушку и толкаюсь
в нее как можно глубже, подставляя себя тому, кто давно потерял над собой контроль. Потерял над собой, но обрел надо мной. Тому, кого я люблю. Тому, кому я иногда позволяю собой командовать. Тому, за кого я отдам жизнь, не колеблясь ни секунды. И он это знает. Чувствует подкоркой. А потому боится. Страшно боится меня потерять. Я проник в него так же глубоко, как он в меня. Что будет, если от нас оторвать половину? Ничего хорошего.
— Серш-ш-ш!
Ромка шипит, стискивает мое плечо и ускоряется, втрахивая меня в шелк подушки, зажатой между моих ног, изо всех сил. Я хриплю, тщетно кусая вторую подушку, и не думаю ни о чем. Шелк скользит по губам, по члену, по коленям. Ромка вжимает меня в него всем телом и кусает в шею, как вампир. Кровь ударяет в голову и в пах. Яйца звенят, пальцы на ногах и руках сжимаются, а в горле застревает стон:
— Ро-о-мка-а...
Оргазм выворачивает меня наизнанку с такой силой, что я почти не чувствую, как кончает во мне любимый. Наваливается расслабленным гризли и бессмысленно водит руками по моему телу там, где его еще нет. Шепчет в ухо, спрашивает… и я отвечаю правду, не в силах думать ни о чем. Одурманенный ароматами кофе, неверным светом свечей и невыносимой нежностью шелка. Покоренный, беспомощный, открытый всему миру и совершенно беззащитный. Нельзя так… Нельзя! Но я могу только так. Или так, или никак.
— Никто и никогда тебя больше не тронет. Не обидит. Не причинит вреда. Клянусь. Верь мне, мальчик мой. Хороший. Ласковый. Хрупкий.
Я верю ему, но… бля, это уже перебор! Разум возвращается ко мне вместе с порывом холодного ветра из окна. Я скидываю Ромку на постель и нависаю сверху.
— Я те щас дам, хрупкого мальчика! — говорю я и целую его в губы, по-хозяйски устраиваясь между мускулистых ног. — Моли о пощаде, няшка доморощенная!
— Напугал ежа задним карманом брюк, — смеется Ромка и неожиданно скидывает меня на пол.
— Ну, ты попал! — вскакиваю на ноги я… и замираю статуей, потому что…
Ночь. Свечи. Черный шелк. Вылепленный резцом богов атлет лежит на постели. Обнаженный. Ждущий. Счастливый.
Я скольжу по шелку. Нависаю над ним. Улыбаюсь.
— Мой?
— Твой.
И накрываю его собой и шелковым покрывалом нежности и любви, что сегодня бьется в нас обоих через край.
05.05.15