Двое

11.10.15 — Ты что, серьезно собираешься здесь ночевать?! — А что такого? Тепло, светло и мухи не кусают.       Я обвел взглядом потрепанный актовый зал ДК села Гадюкино, шарахающихся по нему реконструкторов, одетых кто во что горазд, но одинаково накативших ближе к ночи не одну рюмку чаю, и вытащил на божий свет гитару. — Серж, до дому ехать всего час, одумайся! — не унимался Ромка, вяло улыбаясь знакомым мужикам, то и дело вмешивающимся в наш незримый партизанский бой. — Утром на битву приедем, никто и не заметит, что ты съебался. — Я хочу пить и петь, — отрезал я, поставил ногу на сиденье, упер в нее гитару и провел по струнам пальцами. Ага, пятая струна лажает. Подкрутил колок. — И плевать я хотел на все остальное. Я, в отличие от тебя, не сноб, и могу спать хоть в коридоре, лишь бы спальник теплый был. — Сере-е-ега-а-а-а!!! — ворвались в зал гусары. — Приехал! Красава, братан! Щас Димона найдем и на две гитары зажгем!       Я показал Ромке, снесенному толпой гогочущих мужиков в сторону, фак и принялся обниматься с друганами. С последнего феста всего месяц прошел, а как будто сто лет не виделись. — Димка щас придет, — с видом Самого Главного Заговорщика и очень-очень громко «прошептал» мне на ухо Вован. Я чуть не оглох. — Он девицу третий месяц охмуряет, сечешь? Надо помочь! — Сделаем, — с самым серьезным видом кивнул я. Для гусар дамы — это святое, а уж нетраханные так и вовсе. — Серега, слышь, ты тока это, для начала всякую фигню пой, лады? — подкатился ко мне с другой стороны Степан. — Димка ж у нас не такой голосистый, как ты, да и стесняется. Вдруг его девица на тебя перекинется? Он же ж нас всех потом затрахает нытьем своим бесконечным. Вот напоим Димку, он в раж войдет, тогда делай, что хочешь, лады? — А она из приличных? — спросил я, задумчиво перебирая струны гитары. — Да. Девка хорошая, всего за два месяца пошилась, сечешь? Графиня теперь. Наш человек. — С женатыми не связывается? — Да кто ее знает? — почесал затылок Степан.       Вован разлил коньяк по серебряным стопкам, едва не снеся с ненадежного походного стола закуску. Вручил всем, оперся на Ромку для устойчивости и замер в нетерпении. Трубы-то горят! А мы медлим! — Сразу от ворот поворот дает, — подал голос лежащий на спальнике на полу Стас. — Я как-то попытался, огреб и отвалил. Ну ее в пизду, эту недотрогу! Пусть Димон за ней бегает. — Вздрогнем, — оборвал нас Вован, поднимая стопку. — За все хорошее. — Хык! — сказали мы.       Коньяк рухнул в желудок и взорвался там петардой. Кровь прилила к щекам, мир внезапно стал светлее, веселее и ярче. Ромка, наверное, хотел что-то мне сказать, но мужики втянули его в разговор, а я уселся на стул и спел первую песню. Для разминки. Я прощаюсь со своей головой Я кладу ее в воду — плыви, дорогая Надоели сомнения, мне нужен покой Поживи без меня, муки тела не зная Благодарен тебе за те несколько слов Что сумела сказать ты в любви признаваясь Благодарен тебе за последний твой вздох Но всему есть предел — ты плыви, дорогая Моя деревянная голова Плыви, чтоб не видеть твои глаза Плыви, чтоб не слышать твои голоса Прощай деревянная голова       Ромка только головой покачал на это и опрокинул новую стопку, ревниво наблюдая за просачивающимися в зал дамами и мрачнея глазами. Ха! Посмотреть было на что! Наши дамы, да в дурацком, это вам не ага! Я пел и улыбался Ромкиной ревности, прекрасно его понимая. Кто знает, что бы я творил, если бы мы с ним поменялись местами. В делаx любви как будто мирныx Стезя влюбленныx такова, Что русский взнос за счастье милыx — Не кошелек, а голова. Но шпаги свист и вой картечи, И тьмы острожной тишина, За долгий взгляд короткой встречи Аx, это право, не цена! Не вешать нос, гардемарины! Дурна ли жизнь иль xороша. Едины парус и душа, Eдины парус и душа! Судьба и Родина едины! — Сережа, да ты ж мой хороший! — налетела на меня с обнимашками Марина, моя старинная знакомая, суровая полковая дама драгун. — Хочешь, чаю с коньяком сделаю? Петь тебе сегодня до утра, солнышко. Давно я тебя не видела, так что готовься, живым не выпущу.       Ромка скривился, а я отложил гитару в сторону, расцеловал Марину в обе щеки, отправляя за чаем, и решительно посмотрел на недовольного лося. Так дело не пойдет. — Выйдем, поговорить надо.       Ромка кивнул и двинулся к выходу на улицу, как ледокол, молча рассекая весьма нетрезвый народ, который расступался и поджимал конечности, как по команде освобождая ему дорогу. Эх, вот мне бы так научиться! Хоть бы кто вякнул! Среди наших народу с гонором хренова туча, а поди ж ты: разбегаются вежливо и даже не бубнят. — Все это не для меня, — сказал Ромка, едва мы вышли на крыльцо. — Вы слишком буйные, да и слушать нудятину про полки, битвы и перестроения вперемешку с обсуждением сабельного оружия офицеров наполеоновской армии, я не готов. — Ну да, лучше пить в сауне со шлюхами, чиновниками и зажравшимися олигархами, перемывая кости политикам всего мира и их любовницам, договариваться об очередной охоте на несчастных животин из Красной Книги или поездке на Мальдивы на глобальную пьянку, — не удержался я. — Не лезь в бутылку, — поморщился Ромка. — А ты не гони на моих друзей! Многие из них не имеют ни гроша за душой, но у них, бля, душа есть, не то, что у твоих подонков!       Ромка дернулся, как от пощечины, но не успел возразить, потому что у меня на плече повис Степан. — Серега, ты че опять? Строишь? Не на того напал. Роман — мужик умный и серьезный, остынь.       Я от удивления весь пыл растерял. Они же только на Бородино виделись! Когда Ромка успел Степана обработать?! — Я не строю, — буркнул я, Ромка насмешливо прищурился. — У Ромкиного водилы, что в машине сидит, кольцо обручальное есть. Хотел попросить на время, чтобы девиц отвадить и Димону конкуренцию не создавать. — Серьезно? — неожиданно охрипшим голосом спросил Ромка. Откашлялся. — Неожиданно. — У тебя ж есть кольцо, Серега, — подергал меня за левый рукав Степан. — Надень на правую руку, чего ты усложняешь? — Я его потом не сниму, — поморщился я. — А разбивать неохота, это кольцо — подарок. Оно мне дорого, знаешь ли. — Я спрошу, — сказал Ромка и отправился к черному Крузаку, практически невидимому в темноте позднего вечера.       Степан закурил, а я задумчиво уставился в звездное небо. В Москве такую красоту хрен увидишь. Да кто там вообще в небо смотрит? Деньги, деньги, деньги… только вниз. — Серега! Вот ты где! — возник за нашими спинами Димон. Похлопал по плечу, здороваясь, и поправил мундир, ежась от холода. — Пойдем, споем. Рвется наружу, горло дерет, а в одного перед толпой сыкотно. — Подожди, подготовиться надо, — рассмеялся я, обхватывая его за плечи. Старый верный товарищ, хоть и не в одном полку, но на коне, черт побери! Русская кавалерия — это вам не абы что! — Ради тебя стараемся, — поддакнул Степан, следом за мной поднимая голову к звездам. — Эх, мужики, только в таких местах, как это, понимаешь, что Россия велика и прекрасна. — Что, раздумал продавать военные тайны пендосам? — подколол Степана я.       Он работал начальником отдела в КБ и отвечал за то, чтобы ракеты с подводных лодок прилетали туда, куда надо, а не туда, куда им захотелось. — Да кому они нахуй нужны, — пыхнул на меня дымом от сигареты Степан. — Мы во все века в рукопашной сильны были. Так и спасемся, ежели чего. — Успокоил. Сабли, кони и вперед, на танки? Как в 41-м? — грустно сказал Димон. — Мужики, ну вас к лешему. Давайте о хорошем, а? — То есть о женщинах? — предложил я.       Димон оживился и вылил на нас ушат восторга по поводу девицы, которая, судя по всему, действительно его зацепила. Нас спас Ромка, вынырнувший из темноты так тихо, что мы его не сразу заметили. — Держи.       Я опустил глаза вниз и в свете одинокого тусклого фонаря над входом увидел обручальное кольцо на Ромкиной ладони, а за его спиной мрачно-ехидного Федора. Я поджал булки. Что они задумали? — Сергей, ты, конечно, хороший парень, но я тебе не доверяю совершенно, — сказал Федор, кивая мужикам в знак приветствия. — Если потеряешь мое кольцо, я тебя на запчасти разберу. — Не потеряю, — протянул руку к кольцу я.       Ромка сжал кулак. Я напрягся еще больше. — Пусть Роман Алексеевич сам его тебе на палец наденет. При свидетелях. Я потом с вас обоих за него спрошу, так оно куда надежнее.       Я обмер. Ромка заулыбался, Федор сделал морду кирпичом, а мужики заржали. Сволочи! Все! — Димон, ты-то чего ржешь? — огрызнулся я, понимая, что загнал себя в ловушку сам. — Я ж ради тебя стараюсь! Чтоб деву твою отпугнуть, а ты ржешь! Никакого сочувствия к мученику! — Роман, давай, окольцовывай нашего святого, и пойдем петь, — смеясь, скомандовал Степан. — Друг ты ему или не друг?       Я закатил глаза к звездному небу, скрывая улыбку, и протянул Ромке правую руку. Все одно к одному, и по ходу к кольцу мне привыкать все-таки придется. — Про любовь и вечность говорить не буду, ты сам в курсе, — смеясь, сказал Ромка и надел кольцо на мой безымянный палец. — Друг я тебе или не друг?       Кольцо легко упало на палец, ведь ручищи Федора не чета моим, и я сжал ладонь в кулак, глядя Ромке в глаза. — Не друг. Не приставай ко мне с дурацкими вопросами хотя бы на людях, противный! — Вот и делай после этого добро людям! — проворчал Ромка. — Язык у тебя острее лопасти, Серж. Дождешься, навешаю так, что не унесешь. — Кто кому навешает — это еще вопрос, — многозначительно похрустел пальцами я, проверяя кольцо. Не хватало еще его потерять. Федор меня тогда точно в бетон закатает, без разговоров. — По части навешивания лапши на уши мне равных нет! — Это точно! — обреченно согласился Ромка, заставляя меня смеяться.       Мужики расхохотались следом за нами, а тайное так и осталось тайным, свершившись у всех на глазах. — Я тут подумал, — нарушил воцарившееся молчание Димон. — Может, мужем быть не так уж и плохо? Дом и семья — это ведь важнее свободы? — Да, — сказали мы с Ромкой хором. — Два сапога — пара, — снова рассмеялись мужики и потопали в ДК.       Я двинул следом, но был остановлен Ромкой в темном уголке длинного коридора, что вел от входа в актовый зал.       Он обнял меня сзади, поцеловал в шею и прошептал: — Злишься? — Нет, смеюсь. — Значит, недолго мне предложения ждать осталось? — Долго. Мне нравится тебя дразнить. — Чудовище! — Лось упертый, — повернулся к нему лицом я. Жестко прихватил за подбородок, поцеловал в губы и подтолкнул к выходу. — Проваливай домой. Завтра в обед приезжай за мной на поле. — А вежливо попросить? — хмыкнул Ромка, проводя пальцами по обручальному кольцу на моем пальце и затягивая в новый поцелуй. Долбоеб! Нашел место! — Вон! — гаркнул я, вырвался и решительно от него… сбежал. — Я пришлю за тобой Федора в два ночи! — догнал меня властный окрик.       Я пропустил его вопль мимо ушей. К черту! Сволочь властная! Раскомандовался! Я ворвался в актовый зал, принял на грудь и зажег так, что собрал вокруг нас с Димоном практически всех. Мы пели всей толпой, и неважно, что у одной половины не было слуха, а у второй — голоса, главное ведь желание и возможности, а того и другого у нас было немерено. Народ подпевал громко, не в тему, путая слова и даже песни, но нам с Димоном было все равно: он старался ради любимой, а я цеплялся глазом за обручалку на пальце и привыкал к мысли о том, что скоро она поселится на моем пальце навсегда. Помоги мне остаться в живых, В этой войне между мною и мною. Тот, кто стоит у меня за спиною, Помоги мне остаться в живых. Один на один — это так одиноко, Однако никто не предаст, уходя. С годами я больше похож на подонка, Хотя, если честно, то я негодяй. Хотели как хуже и будет как хуже, Болото и медленные пузыри, Все видят того, кто воюет снаружи, Я знаю того, кто сражался внутри. Он помог мне остаться в живых, В этой войне между мною и мною. Он стоял у меня за спиною, И помог мне остаться в живых.