Триумфатор

«Любить его, ждать, что он будет моим… Быть с ним всегда, чтобы его глаза смотрели только на меня… Больше мне ничего не надо. Но когда я лежал без сознания, я думал только об одном: не было бы лучше никогда мне больше не просыпаться? Разве он не стал бы счастливее без меня?» Нанджо Коджи

      Дом Мацумото обладает двумя особенностями. Во-первых, по размеру он вполне сопоставим с просторными европейскими домами. По рассказам Каяо я знаю, что ее семья богата, но не предполагал, что настолько. Второе — после того, как мы с Каяо прошли в гэнкан* и переобулись в традиционные суриппа*, я увидел развешанные по всем стенам детские рисунки. Как пояснила мне сама Юми Мацумото, это рисунки маленьких пациентов из тех больниц, которые она патронирует уже много лет.       Впрочем, все это — и классический интерьер дома с детскими рисунками, и реакция семьи на знакомство со мной — проходит мимо сознания, и я с облегчением киваю на предложение отдохнуть и переодеться в выделенной мне комнате. — Такуто, ты неважно выглядишь. Совсем бледный, и двух слов не сказал мне с самого прилета, — когда мы остаемся одни, Каяо озабоченно заглядывает мне в лицо и берет меня за руку. — Тяжело перенес перелет?       Я гляжу в лицо невесты и пытаюсь сосредоточится. Удается мне это с трудом. Мысли непрерывно крутятся вокруг неожиданной новости о выздоровлении Коджи, и никаких внятных ответов на вопросы Каяо в голову не приходит. Мне хочется кричать, хочется разбить кулаки в кровь, хочется бежать, быстро, изо всех сил — словом, делать хоть что-нибудь, чтобы выплеснуть переполняющие меня эмоции. Вместо этого я не двигаюсь с места и с усилием улыбаюсь взволнованной Кай: — Да, устал немного. Не переживай. Скоро снова приду в себя.       Я целую ее, нежно и коротко. Она знает этот поцелуй и без дальнейших расспросов оставляет меня одного. С минуту я бездумно гляжу на свою сумку с вещами. Потом, очнувшись, достаю из кармана толстовки телефон и набираю давно выученный наизусть номер.       Она отвечает на звонок почти моментально.       Ждала?       Знала… — Почему? — спрашиваю я тихо. Крепко сжимаю зубы, чтобы сохранить самообладание и не повысить голос, распугав своим криком хозяев. — Почему ты не сказала мне, Сэрика? *** — Папа, пожалуйста! — Ни за что! Как ты могла, Каяо?! Я не понимаю тебя… — Но, папа…       Распахиваю глаза — оказывается, я успел уснуть. Судя по времени на дисплее телефона, минут на двадцать. Разговор с сестрой вытянул из меня последние силы, и я прилег, чтобы хоть немного прийти в себя…       В семье Мацумото раздор, и не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться, из-за чего. А, точнее, из-за кого. Похоже, скандал в самом разгаре, его участники уже не сдерживаются, а тонкие седзи* — несерьезное препятствие для повышенных голосов. Я резко сажусь, невольно прислушиваясь, и пытаюсь сообразить, имею ли право вмешаться в разговор. По всему выходит, что нет. — Наша семья имеет многовековую историю, мы состоим в родстве с императорской семьей. А ты выбираешь безродного! — Папа, — голос Кай становится заметно тише. — Такуто не безродный. Да, он сирота, но это не значит, что у него нет корней. Но даже если б было так, не все ли равно? — Как это может быть все равно? — зато голос Мацумото-сана гремит на весь дом.       До меня доносится еще один женский голос, принадлежащий хозяйке дома: настолько тихий, что слов уже не разобрать. Но судя по тону, она уговаривает мужа успокоиться. — Намного важнее, — поясняет Каяо, — что Изуми всего добился сам. Разве не это главное? Он мировая звезда, его имя знает любой японский школьник, и все это — благодаря его собственному таланту и целеустремленности. — Каяо, пойми, спортсмены не бывают звездами всю жизнь! Через десять лет его карьера закончится, и имя его забудут. Что ты станешь делать тогда? — Папа, ты так говоришь, будто я выбрала его исключительно за звездный статус! За кого ты меня принимаешь?! — Дочка… Я не думаю о тебе так… Но что же тебя могло в нем привлечь? — Да все, папа! Ты что, не слушаешь, что я говорю? Его характер, его доброта, его отзывчивость, его искренность, его порядочность, наконец! Изуми самый лучший мужчина из всех, кого я знаю! Я люблю его, папа! И имей в виду, что не брошу его только из-за того, что он тебе не нравится. И как ты можешь судить о человеке лишь по количеству колен в его роду?! Это просто… средневековье какое-то! Нельзя же быть таким ретроградом!       Что отвечает на эту пламенную речь отец Кай, я уже не слышу — он резко понижает голос. И дальше их разговор становится неразборчивым.       Я чувствую, как горят мои щеки и даже уши от смешения противоречивых чувств: огорчения, смущения, раздражения и благодарности. Почему-то я с самого начала был уверен, что не понравлюсь Мацумото-сану — так и вышло. Причины этого злят меня, хотя его точку зрения я понять тоже могу. Мацумото — влиятельная в Токио семья. Родство с сиротой в их глазах — мезальянс, и ни моя известность, ни благосостояние этого не изменят. Но мне неприятно, что меня судят лишь по родовитости семьи. Хорошо, что Каяо подобные формальности не волнуют. И я уже достаточно знаком с ее жестким и настойчивым характером: если она что-то решила, то уже ни за что не отступит.       Когда меня приглашают к ужину, Мацумото-сан, хоть и не проявляет восторга, но держится вполне гостеприимно. Он подробно расспрашивает меня о планах на совместную жизнь и моих финансовых делах, и, похоже, мои ответы понемногу примиряют его с выбором дочери. — Можете быть уверенным, Мацумото-сан, что я смогу обеспечить нам с Каяо достойную жизнь, — спокойно отвечаю я и добавляю к этому конкретную цифру моего годового заработка, сумму счета в одном из швейцарских банков и проценты, которые позволят нам безбедно существовать после окончания моей спортивной карьеры.       Взгляд Мацумото Ичиру заметно теплеет.       Дальше я рассказываю о присмотренном в Милане доме, для покупки которого требуется лишь одобрение невесты.       Эта тема явно вызывает в нем живой интерес.       Его супруга, Мацумото Юми, безупречно вежлива. Я не могу оценить ее отношения ко мне, но, по крайней мере, никакого недовольства она на проявляет и вообще больше поглощена общением со старшей дочерью: они не виделись больше года.       Когда разговор касается недвижимости, она тоже не остается в стороне: — А вы не хотели бы вернуться в Японию, Изуми-кун? — К сожалению, в ближайшие годы это едва ли возможно, Мацумото-сан. Но, думаю, однажды мы все же вернемся на родину…       За столом присутствует и младшая Мацумото — пятнадцатилетняя Хитоми-тян. Ей я тоже отчего-то не нравлюсь. Может быть, дело в сестринской ревности? Хотя и на сестру она поглядывает исподлобья. Они с Каяо очень разные: Каяо ростом и лицом пошла в отца, а низкая и пухленькая Хитоми — в мать.       При знакомстве она взглянула на меня с непонятным удивлением и надолго нахмурилась.       И еще во время ужина она постоянно переводит взгляд с меня на сестру и обратно. Меня ее реакция забавляет, но я не могу понять причины.       Я вспоминаю Сэрику в ее пятнадцать лет. Она была совершенно иной, очень мягкой, деликатной и доброжелательной даже с незнакомыми людьми.       Лед в отношении семьи Мацумото ко мне заметно тает, и разговор плавно переходит к самой церемонии помолвки. — Я понимаю, что ты давно взрослая, самостоятельная и обеспеченная девушка. И имеешь полное право сделать собственный выбор, не считаясь с нашим мнением, — говоря это, Мацумото-сан поджимает губы, демонстрируя, что на самом деле думает о таком своеволии. — Но наша семья имеет определенный вес в обществе. На нас смотрят. И оценивают. Поэтому важно, чтоб столь важное событие в нашей семье, как твоя помолвка, было обставлено соответствующе. Конечно, без накодо* мы вполне обойдемся. Но мне хотелось бы отметить твою помолвку, как полагается, в кругу родственников. Что скажешь, Такуто-кун?       Я склоняю голову. — Абсолютно с вами согласен, Мацумото-сан. — Вот и отлично. Тогда решим так: я выберу ресторан. Помолвку отметим через пять дней. Времени мало, но с помощью твоих приемных родителей мы уложимся. — Они усыновили моих брата и сестру, но для меня были только опекунами… — Но других родственников у тебя ведь нет? — Только младшие брат и сестра. Если другие и есть, то мне об этом ничего не известно. — Тогда споры об этом ни к чему. Уверен, твоя судьба им не безразлична. — Я очень благодарен вам, Мацумото-сан за поддержку. Для меня большая честь породниться с вашей семьей. — Тогда решено! — и в знак одобрения он поднимает чашку с сётю*. Его жена согласно кивает и следует его примеру.       Каяо торжествующе улыбается.       Кажется, самое сложное позади. И я осторожно делаю глоток: я не привык к алкоголю, тем более, такому крепкому.       Обстановка понемногу разряжается, после выпивки я чувствую, как во мне вновь просыпается аппетит и с удовольствием следую предложению хозяйки дома не стесняться.       Однако на душе все еще неспокойно, что-то по-прежнему гложет меня. Я соображаю не сразу, но неприятный разговор совсем на другую тему сам вдруг всплывает в памяти. «Такуто, прости, — Сэрика рыдает в трубку, в ее голосе столько отчаянья, что будь я в чуть меньшем бешенстве, тут же бросился бы ее утешать, забыв о собственной обиде. — Я не собиралась лгать тебе… просто не знала, как сказать… Боялась, что это сломает тебе жизнь… Ты выглядел таким довольным рядом с Кай, и я боялась… Боялась, что тебе вновь придется страдать! Я так люблю тебя, брат!»       Ложь во спасение — наверное, самое банальное оправдание. Сэрика — неисправимая идеалистка. Ей хочется счастья всегда и для всех, и в трудных, противоречивых ситуациях она теряется, не зная, что выбрать… Желая мне добра, сестра невольно совершила предательство… Но я не могу злиться на нее за это…       Тем более, что эта новость — я старался не озвучивать ее даже про себя — никак не должна повлиять на мою жизнь и мои планы… Вот только бы перестало так скручивать и рвать внутренности от переполняемой боли… Я привыкну к этой новой правде. Я справлюсь… Ради нас с Каяо. — А это правда, что вы знакомы с Нанджо Коджи? — Ч-что?! — я едва не давлюсь рисом. В первую секунду мне даже кажется, что вопрос Хитоми-тян мне послышался. — Что? — изумленно вторит мне Каяо. — Хитоми, уймись! — одергивает младшую дочь госпожа Мацумото. — Простите ее, Такуто-кун. Она иногда не думает, что говорит… — Я не дурочка! — обиженно надувает губы ее младшая дочь и этим же неожиданно напоминает Каяо: мимика у сестер совершенно одинакова. — Я прочла это в статье в интернете. — Такуто! Ты знаком с Нанджо Коджи?! — восклицает потрясенная Кай. — Это правда? — Этого не может быть, — медленно и раздельно произношу я, буравя не в меру любопытную девчонку тяжелым взглядом. — Такой статьи нет. — А вот и есть! — уверенно возражает Хитоми. — Я веду школьный форум, посвященный Нанджо Коджи, и нашла все статьи о нем, в том числе старые, архивные. Оказывается, он был известен еще до аварии и комы! Многие песни, которые он исполняет, написаны еще в то время! Я все подробно узнала. И в нескольких статьях упоминаетесь вы и ваша сестра. Это правда, что они встречались?       Я на секунду закрываю глаза. Под веками молниеносными картинками мелькают вспышки фотоаппаратов и назойливые вопросы папарацци: «Вы друг Нанджо Коджи? Это правда, что он встречается с вашей сестрой? В каких вы отношениях с ним? Пожалуйста, всего несколько вопросов…» «Так в кого ты влюблен на самом деле?» — «Я не могу сказать тебе…»       Это кошмар, вернувшийся из моей прежней жизни. Призраки прошлого оживают при каждом моем шаге. Одиннадцать лет назад Нанджо Коджи одержимо преследовал меня. Я в Токио меньше четырех часов, но по дороге из аэропорта успел увидеть столько рекламных плакатов с его именем, что почти успел привыкнуть к новому для меня факту его выздоровления. И вновь я будто чувствую его преследование. — Сэрика встречалась с Нанджо? — продолжает изумляться Каяо. — Не может быть! Она никогда не рассказывала… — Это неправда, — я стараюсь говорить спокойно, но гнев против воли, видимо, все же звенит в моем голосе, потому что все семейство Мацумото смотрит на меня с некоторой оторопью. Я справлюсь с этим. Я не позволю испортить себе жизнь… снова. — Сэрика никогда не встречалась с Нанджо Коджи. Мы и вправду были знакомы с ним. Давно. Еще до аварии. А потом, после всего, я уехал на стажировку в Италию. И больше не видел его. Я даже не знал, что он поправился… Так что, — я, наконец, беру себя в руки и уверенно смотрю в зачарованное лицо Хитоми, — ответ на твой вопрос — нет. Едва ли я могу считать себя его другом сейчас. Как и моя сестра. — Ах, как интересно! — восклицает вдруг госпожа Мацумото. И глядя на нее, я невольно вспоминаю, какое магнетическое действие оказывал Коджи на женщин всех возрастов. Кажется, это тоже не изменилось… — Вы знаете, Хитоми и впрямь очень увлечена этим певцом. У нее все стены комнаты обвешаны его постерами…       …Как и у Сэрики когда-то… — Да брось, мама, — отчего-то смущается девочка, — ты и сама его фанатка, скажешь, нет? — Поверить не могу, — качает головой глава дома, слегка обескураженный резкой сменой разговора и утраты в нем собственной инициативы. — Обсуждение какого-то певца вам интереснее, чем помолвка нашей родной дочери! — Он очень хорошо поет, — мечтательно говорит Юми-сан, будто не замечая недовольства мужа.       А Каяо неожиданно смеется: — Это у нас семейное! — и под моим удивленным взглядом, краснея, признается: — Мне он тоже очень нравится. Я даже… я ведь не знала, Такуто! — В общем… я заказала нам билеты на его концерт. Послезавтра. Я почему-то была уверена, что тебе понравится эта идея… но не догадывалась, что так угадаю с сюрпризом! Ты ведь будешь рад сходить на его концерт? — А мне билет? — канючит Хитоми совсем по-детски. — Я тоже хочу! Каяо, а как же я?! — Прости, сестра, — в голосе Кай нет ни тени сожаления, — но это сюрприз для Такуто в честь нашей помолвки. А ты сходишь на концерт как-нибудь в другой раз. — Ну, конечно! — девочка уже чуть не плачет. — Да достать билет на его концерт вообще нереально! — Такуто, — Каяо уже не обращает внимания на сестру, в ее взгляде на меня вновь мелькает тревога. — Так ты рад?       Нет, это не кошмар, хуже — это явь. Ни в одном самом жутком кошмаре я и представить не смог бы, что любимая девушка собственными руками будет с такой искренней настойчивостью спихивать меня в ад. Я никогда не верил ни в богов ни в судьбу, но сейчас у меня такое чувство, будто кто-то там наверху со всем своим сверхъестественным могуществом издевается надо мной. Не пойму: за что?       Я смотрю на Каяо так, будто впервые вижу. Она ни в чем, совершенно ни в чем не виновата. Я обязан уберечь ее от правды. Зная ее настырный характер, сделать это будет непросто. Но я сделаю. Ради нас. Дьявол, я хочу только быть счастливым рядом с этой женщиной! Разве я прошу слишком много? Неужели одиннадцать лет непроходящего чувства вины недостаточно для искупления?       «Я никогда не оставлю тебя… Никто не сможет остановить меня… даже я сам…» — Конечно, — моя улыбка, наверное, не слишком искренняя, зато голос ровный. — Я рад. Спасибо, Каяо. *** — Юго, да тебя не узнать! Ты что, подался в поп-звезды? Или решил последовать примеру Сэрики?       В этом модно одетом парне с хитроумным начесом и серьгой в ухе я едва узнаю своего младшего брата. — Ни в коем случае, — смеется Юго, — только наука! Но разве ученый должен выглядеть обязательно как ботаник? Я слежу за модой, да… А вот ты почти не изменился.       Мы обедаем в небольшом кафе в Гинзе* и не перестаем рассматривать друг друга. Я тысячу лет не видел брата…       Последний раз — в Италии. Он приезжал ко мне сразу после окончания школы, думал над моим предложением поступить в какой-нибудь европейский университет, но в результате все же вернулся в Японию — Европа отчего-то не понравилась Юго.       В школе он увлекался спортом: сначала футболом, потом баскетболом, но, как и Сэрика, однажды он круто изменил свои планы и подался в науку. Теперь он азартно увлечен робототехникой и, едва закончив обучение, был приглашен на работу в крупную компанию. Все это я узнавал, в основном, из недолгих телефонных разговоров или пересказов Сэрики.       Сейчас моему брату 25, и он разительно отличается от того скромного ранимого подростка, которым я его помню. А еще я не могу не радоваться, глядя на него: он выглядит совершенно довольным жизнью. — Так значит, помолвка через четыре дня? — возвращается он к главной теме нашего разговора. — Да. Ресторан «Канда»*, в семь вечера.       Юго присвистнул. — Ого! Не слабо. Завидная невеста, да, Такуто?       Теперь смеюсь я. В его отношении ко мне наконец исчезло детское благоговение младшего брата перед старшим. Мы общаемся на равных, и мне так очень нравится. К слову, Сэрика до сих пор смотрит на меня снизу вверх, и хотя мне приятно заботиться и чувствовать любовь сестренки, но зато сильно мешает воспринимать ее, как взрослую и самостоятельную девушку. — Мацумото — очень уважаемая семья, Юго. Я им не ровня… — Да конечно! — возмущается Юго. Такой же вспыльчивый, как и я. — Ты же сэнсю*! Мацумото гордиться должны, что им достался такой почетный зять! — Возможно, — терпеливо объясняю я, — это было бы более весомо, если бы я жил в Японии. — Такуто, но ты же звезда мирового уровня! О чем ты вообще говоришь?! — Надолго ли, Юго? — тихо возражаю я, и брат, повысивший было голос, тут же пораженно умолкает. — Мне уже двадцать девять. Моя карьера близится к закату. А что потом — даже я не решусь предсказать. Мацумото-сан — очень умный человек, он все понимает. Но, возможно, — пытаюсь я разрядить обстановку, видя, как он огорчился, — после истечения контракта я вернусь в Японию, обоснуюсь здесь вместе с Каяо… Тогда мы сможем видеться чаще!       Юго какое-то время молчит, опустив глаза в тарелку и сосредоточенно поглощая свой тейсёку*. Я хотел пообедать с братом в каком-нибудь ресторане, но он наотрез отказался и почти обиделся, когда я стал настаивать. Он заявил, что ни за что не променяет обед в любимом кафе на помпезные рестораны. — А родителям ты уже сказал? — наконец, возобновляет он разговор.       Я невольно морщусь при слове «родители». Сэрика и Юго с детства привыкли называть супругов Хариучи папой и мамой, но для меня они, хотя родственники и опекуны, но так и не стали семьей. Хотя в этом, скорей всего, моя собственная вина. Я всегда стремился к независимости. Впрочем, время со многим меня примирило, да и я уже не подросток, доказывающий всему миру свою самостоятельность. — Да, я с утра уже побывал у них. Они были очень добры и с радостью предложили свою помощь в организации. — Ты времени зря не теряешь, — допивая свой суп, замечает брат. — С кем-то еще успел встретиться?       Проезжающий мимо автобус с яркой рекламой нового альбома Нанджо Коджи невольно притягивает мое внимание. Эта реклама, как и одиннадцать лет назад, вновь красуется на каждом шагу, словно я на машине времени перенесся в прошлое. «Никто не остановит меня теперь… Даже я сам…» — Брат? — Да, — я невольно вздрагиваю и возвращаюсь взглядом на Юго. — Я съездил к воспитательнице из нашего приюта… Ты ее, наверное, не помнишь…       Приют закрыли еще до моего отъезда в Италию. После аварии Коджи это стало самым горьким событием в моей жизни. Будто судьба нарочно обрывала все мои связи и привязанности, чтобы ничто не могло задержать меня больше здесь… словно гнала прочь… если б еще знать, от чего… или кого… — Когда ты только все успел? — Это не сложно, если все заранее распланировать. К тому же, Кидзё-сэнсей живет в Уэно, а это недалеко отсюда. …И еще, Юго, — вспоминаю я, — накануне помолвки будет вечеринка для друзей… Каяо очень хотела успеть повидаться со всеми своими подружками, а их у нее миллион… — Ну да. И заодно похвастаться таким завидным женихом, как ты, — понимающе смеется Юго, с явным аппетитом уплетая рис. — Мы решили, что проще всего будет устроить еще одну вечеринку. Правда, еще не выбрали клуб. Мне особо некого позвать. Но ты приходи, ладно? Со своей девушкой. — С девушкой? — как-то неуверенно переспрашивает брат. — Ну да. Ты ведь с кем-нибудь встречаешься?       Он сосредоточенно допивает свой чай, а меня отчего-то начинает беспокоить затянувшаяся пауза между нами. — Юго? — Брат, — Юго смотрит на меня, хмурясь, и поставив опустевшую чашку на поднос, кусает губы. Точь-в-точь, как Сэрика — внезапно понимаю я. — Наверное, сейчас самое время сказать тебе… чтобы потом не было недопонимания…       Он вновь умолкает, явно не решаясь продолжить. И это совсем на него не похоже. — Ну, так скажи! — я пристально изучаю его помрачневшее лицо. — В общем… я не встречаюсь с девушками, понимаешь?       Я понимаю. Конечно, понимаю. И наверное, даже не сейчас… — Нет. — Я гей, — Юго тяжело вздыхает, и на пару секунд отводит взгляд. — Ну вот, я сказал. Будешь меня теперь презирать?       Ощущение такое, будто земля ушла из-под ног. Мой маленький брат, такой ранимый, такой ласковый и смелый… мой маленький Юго… Я и представить себе никогда не мог. Хотя, едва увидев его сегодня — такого странно холеного и непривычно яркого, неосознанно что-то щелкнуло в мозгу. Уже в тот момент я, возможно, все понял, хотя и не осознал… — Тот парень… твой сосед, про которого ты говорил… — разрозненные факты молниеносно складываются в цельную картину. — Так он… не сосед тебе, верно?       Юго согласно кивает и облегченно выдыхает: видимо, ждал более… острой реакции. — Мы вместе уже почти три года.       Даже дольше, чем я с Каяо. — Такуто… Ты не злишься?       Я медленно качаю головой. — Нет, Юго… нет. И я не презираю тебя. Я в шоке, конечно, но… ты же мой брат. И это твой выбор… — Спасибо, Такуто! — Юго аж светится, и я отвечаю на его восторженной взгляд грустной улыбкой. — Если честно, не ожидал, что ты так спокойно воспримешь… Боялся, что ты разозлишься, будешь орать…       Я не могу ему объяснить, что не вправе его винить… или презирать. Он честнее меня. Он хотя бы признал за собой эту… особенность… А я так и не сумел понять, что случилось со мной одиннадцать лет назад… Я рассеянно скольжу взглядом по рекламным вывескам, повсюду натыкаясь на пресловутый слоган: «Победивший смерть…» и далее. В этом мире победившей рекламы больше нечего рекламировать? — Брат, извини, — голос Юго вновь вырывает меня из задумчивости, — не очень здорово заканчивать наш разговор на такой теме, но я уже должен бежать. Обеденный перерыв заканчивается. Можем вместе проехаться, если хочешь. — Нет, — отгоняя непрошеные мысли, я встряхиваю головой, — ты езжай, а у меня здесь еще одна встреча сегодня. Еще увидимся! И предложение в силе, Юго, — добавляю я. — Приходи… со своим другом.       Мы быстро расплачиваемся, Юго и вправду уже торопится. Мы прощаемся, он удаляется на пару шагов и вдруг снова оборачивается, указывая рукой на рекламные вывески: — Кстати, ты ведь знаешь? Нанджо Коджи поправился и снова поет! Здорово, правда? — Да, здорово, — бесцветно отвечаю я, машу брату на прощанье и долго смотрю ему в спину.       И лишь потеряв из виду, поворачиваюсь и направляюсь в другую сторону. У меня есть еще почти час, и я только что придумал, как его потратить.       В знаменитом «Tiffany» я смотрюсь неуместно в своем спортивном костюме и легкой ветровке, но продавцы там вышколенные и сразу угадывают во мне кредитоспособного покупателя. С помощью одного из них я почти сразу нахожу то, что хотел — сапфировое колье, изящное, сверкающее и переливающееся всеми оттенками благородной синевы. С минуту восторженно любуюсь восхитительным украшением, и затем решительно киваю продавцу: оно идеально подойдет к подаренному на помолвку сапфировому кольцу. Удачная покупка заставляет меня на недолгое время забыть о всех проблемах: о неожиданном признании Юго и предстоящей нелегкой встрече, и я выхожу из легендарного магазина в приподнятом настроении. — Изуми? — окликает меня подзабытый, но узнаваемый голос.       Мы договаривались ждать друг друга в холле нового торгового центра неподалеку, но он удачно перехватывает меня на улице. Я поворачиваюсь и улыбаюсь в ответ, невольно замечая, что, несмотря на все обстоятельства, все же рад нашей встрече. — Или, точнее, сэнсю Изуми, — поправляется Шибуйя, быстро подходя ко мне и протягивая руку. — Думаю, мы вполне обойдемся без формальностей, — я с готовностью отвечаю на рукопожатие.       Шибуйя заметно изменился: молодежный прикид и бандану сменили дорогой деловой костюм и бежевое кашемировое пальто. Светлые волосы строго уложены. Но во взгляде серо-зеленых глаз все та же задоринка, а лицо не постарело ни на день. И я вижу по его теплой улыбке — мы по-прежнему друзья. От этого с души будто камень сваливается: я очень долго чувствовал себя виноватым и перед ним тоже.       Он опять смеется, кивает. — Рад тебя видеть, Таку-тян! Приглашаю тебя в ресторан! — Ну нет! Я только что обедал с братом. — Ну тогда просто выпьешь со мной кофе. Но отказ не принимается. Во-первых, я смертельно голоден, а во-вторых, это шикарное место, в котором ты просто обязан побывать! Ты когда-нибудь был в «Sushi Mizutani»? — Нет… — Я так и думал! Идем! Там лучшие суши во всем Токио, уж мне поверь. И, кофе, кстати, тоже. …Ты не смотри, что интерьер такой скромный, — продолжает он, когда мы, наконец, добираемся до места и официант провожает нас к столику. — Зато их кухню, поверь, ты не забудешь никогда. — Я не хочу есть, Шибуйя, — отвечаю я, невольно хмурясь. Ожидание нелегкого разговора нервирует, и я уже жалею, что согласился на очередные посиделки. С куда большим удовольствием я бы сейчас прогулялся по шумным и ярким улицам Гинзы, чем сидеть в закрытом, пусть и очень уютном пространстве.       Тем не менее, мы делаем заказ: Шибуйя — полноценный обед, я — только кофе. Когда же официант оставляет нас, между нами повисает минутное молчание. Я скрещиваю руки на груди, машинально сжимая ладонями локти, и поднимаю на друга тяжелый, сосредоточенный взгляд. — Ну, рассказывай, — произношу это глухим и словно каким-то чужим голосом, — как он?