Триумфатор

«Говорят, не важно, как тебе больно, пока ты веришь, что счастлив — ты будешь счастлив. И еще говорят: никто не знает, что ждет нас в будущем, так что, если ты нашел свою любовь сейчас — этого достаточно. Если ты действительно любишь кого-то, не важно, что он сделает. Даже если он полюбит другого и оставит тебя, ты простишь его. Говорят, это и есть настоящая любовь. Кинь все к ногам любимого, не прося ничего взамен. Даже если любимый оставит тебя, ты должен улыбнуться ему и отпустить. Если ты не можешь сделать этого — тогда твоя любовь ненастоящая. Если все это так… тогда мне она не нужна. То, чем я одержим — это не ваша пресловутая «настоящая любовь». Нанджо Коджи

      Холодея сам от прозвучавшего имени бывшего продюсера и единственного верного друга Коджи, все же замечаю, как розовеют ее щеки. В голове настойчиво вертится один вопрос, но мне страшно, безумно страшно задать его. Поэтому я задаю другой: — Зачем? — Просто так, — Сэрика пожимает плечами, — мы дружим. И периодически созваниваемся. Я сказала ему о помолвке, и он передавал тебе привет и свои поздравления. У него все хорошо…       Я выдыхаю с облегчением: сестра слишком спокойна. Если бы что-то случилось, она, конечно, сообщила бы мне. — И давно вы дружите? — пытаясь справиться с охватившим меня ступором, я заставляю себя двигаться: подхожу к окну, делаю вид, что рассматриваю поток автомобилей, растянувшийся на вечерних улицах в многокилометровую пробку.       А внутри чувствую непроходящую дрожь натянутых до предела нервов. К счастью, я вовремя вспоминаю о стакане с соком — алкоголь я почти не пью — в собственной застывшей руке и поспешно делаю несколько глотков. Мне просто надо успокоиться. Откуда эта паника? — Ну, где-то около года. Но Шибуйя всегда хорошо ко мне относился. Он вообще ко всем хорошо относится.       Я отмечаю, что говоря о нем, Сэрика улыбается… Они… просто друзья? — Вряд ли это применимо ко мне, — я невольно стискиваю зубы и вспоминаю последние наши встречи в больнице и его настойчивые попытки отговорить меня от отъезда. — Он не простил меня… — Ты ошибаешься, Такуто, — мы с сестрой будто поменялись местами: теперь она абсолютно спокойна, а я неумело пытаюсь скрыть свою нервозность. — Шибуйя все понимает и не винит тебя. Он желает тебе счастья.       Я смотрю на свои сжатые до побеления пальцы и не без усилия заставляю себя их разжать. Нет причин волноваться. Ничего не произошло. Все по-прежнему. — Спасибо. Надеюсь, у него тоже все хорошо? — обычная светская беседа, за которой можно спрятать крик измученной души. Хорошие манеры помогут скрыть истинные чувства. Я сам не заметил, когда и как превратился в искусного лицемера. — Да. Теперь да. Около года назад он развелся с женой и очень переживал из-за этого. Собственно, с этого и началось наше общение. Но он уже успокоился и сейчас в полном порядке. Не волнуйся, Такуто, — безо всякого перехода вдруг добавляет она, — тебе незачем изображать заинтересованность. Никто не стал бы требовать подобного от тебя. А уж я — тем более. В конце концов, я твоя сестра. И всегда на твоей стороне.       Кажется, она пытается успокоить меня. Вот только я все равно слышу тень осуждения в ее ровном голосе. В голове вихрем проносится воспоминание о брошенных ею когда-то в сердцах словах: «Ты не брат мне!» Я тогда сообщил ей и Юго, что принял решение уехать в Италию.       Я не забыл той фразы, хоть и знаю, что на самом деле она так не думала. И сейчас мне опять больно. Только на этот раз из-за осознания, что, кажется, она всерьез верит в то, что говорит. — Неужели ты и вправду считаешь, что я лишь изображаю заинтересованность?!       Она отводит глаза и вновь кусает губы. Ее новая дурная привычка. — А разве не так? Однажды ты уже принял решение, и мы… Шибуйя, я, все… смирились с этим. И потом… за все эти одиннадцать лет ты хоть раз навестил его?!       Это словно пощечина. Я даже на миг прикрываю глаза — настолько реально ощущаю удар. Как же трудно говорить об этом! Даже просто думать… И как неправильно — именно сегодня, сейчас, в разгар этого праздника. Но и сил прекратить мучительный разговор нет. Я, словно мазохист, хочу слышать обвинения в свой собственный адрес — еще и еще, чтобы все же иметь возможность говорить об этом и, может быть, даже узнать хоть что-то о нем.       Меня вдруг озаряет: она говорит это не просто так! Я же с самого начала заметил, что она что-то скрывает. Она дружит с Шибуйей — и, возможно, права, не ставя в известность об этом чрезмерно ревнивого Лучано. Но зачем скрывать это от меня? Что же происходит на самом деле? Неужели… не может быть… О самом худшем даже подумать страшно, но если бы Коджи… умер — я с трудом мысленно выговариваю это слово — едва ли сестра утаила бы это от меня. А что, если наоборот — если ему стало лучше, и он даже… мне не хватает духу закончить эту мысль. Но такое вполне возможно. Недаром Сэрика периодически выпытывает у меня, вправду ли я люблю Каяо. Я-то считал это проявлением сестринской ревности и скрытой неприязни к моей невесте. И первый такой разговор по душам, если вспомнить, состоялся как раз с год назад… то есть примерно, когда возобновилось ее общение с Шибуйей. Совпадение? Больше похоже на заговор. И сейчас, сегодня, когда я только что обручился, едва ли она признается мне. Способна ли она на подобную ложь? Насколько хорошо я вообще знаю свою сестру? В последнее время ее поступки и мысли мне не понятны.       И эта не свойственная ей скрытность… Быть бы еще уверенным, что все это — не плод моего больного воображения. Не хочу портить такой важный для меня вечер ссорой с сестрой, но я должен знать правду! Должен заставить ее рассказать. — Как я мог? — тихо возражаю я, пристально наблюдая за реакцией Сэрики. — Разве я имел право? Я сам отказался от него. Был ли хоть какой-то смысл возвращаться? Причиняя тем самым еще большую боль? — Кому? — в ее голосе уже неприкрытый вызов. — Кому бы ты причинил боль своим возвращением? Ему? Едва ли. Он все равно, что мертв! Шибуйе? Он бы скорее остальных понял бы тебя. Себе? Я не верю в это! — и из глаз сестры неожиданно брызгают слезы. — Сэрика… ты плачешь? — я растерян: не понимаю, что с ней. Делаю шаг, чтобы обнять, но она резко отшатывается. — Но почему? — Прости, — она пытается улыбнуться и кончиками пальцев аккуратно вытирает выступившие слезы. — Это все из-за разговора с Шибуйей. Просто накатило… Вспомнились те дни… И как тебе было тяжело тогда… Я вовсе не считаю тебя бесчувственным. — Честно говоря, я не понимаю тебя, Сэрика. Сначала ты говоришь, что я притворяюсь заинтересованным, потом уверяешь, что не осуждаешь и снова противоречишь себе! Что происходит? Скажи мне! Я же вижу, что ты сама не своя. Ты что-то скрываешь, но не говоришь, потому что боишься расстроить меня? — Да нет же, Такуто! Даже не думай такого! — она решительно встряхивает волосами. — Единственное, о чем я не хотела тебе говорить — это о Шибуйе. Иногда мы с ним вспоминаем прошлое. И, конечно, Коджи. Тебе ведь неприятно было бы знать об этом, верно?       Я молчу. Обсуждать Коджи все-таки сил у меня не хватает. Воспоминания о тех странных месяцах снова обрушиваются на меня. Прошло целых одиннадцать лет — а словно все было лишь вчера.       Его частые появления, то здесь то там, под разными, зачастую совершенно надуманными предлогами, его долгие взгляды и двусмысленные фразы… и его рассказ о любимом им человеке — я слушал, не подозревая тогда, что он говорил обо мне! Все это незаметно затягивало в паутину его чувств, его странного, противоестественного желания. Я настолько увяз во всем этом, что уже не понимал, чего хочу и что чувствую сам. Я отвергал — и в то же время тянулся к нему. Я понимал, что все происходящее неправильно, но так легко было не думать ни о чем, попадая в плен его теплых губ и настойчивых рук…       Я позволял ему решать за себя. Владеть мной… Хотя до сих пор сомневаюсь, было ли это правильно…       Разумеется, я никогда — ни тогда, ни позже — не делился своими переживаниями с сестрой. Не было заведено между нами озвучивать истинный смысл наших с ним отношений.       Но я понимал, что Сэрика обо всем догадывается. И вот теперь она сама признается в этом. Наверное, я должен испытывать стыд или неловкость, но на деле, не чувствую ничего из этого. Только горечь из-за выросшей вдруг стены между мной и сестрой. — Так ты плачешь из-за этих воспоминаний? — Тебя это удивляет? Но мне ведь тоже было не все равно! — она почти выкрикивает мне в лицо свое неожиданное признание.       Я вздрагиваю от ее слов. Так вот в чем дело…       Сэрика ухаживала за Коджи почти два года. Вскоре после аварии и моего отъезда, будучи еще школьницей, она вдруг поступила на курсы медсестёр, и благодаря рекомендации Шибуйи её взяли на практику в больницу его отца. Я понимал, ради чего, вернее, ради кого она это делает, но сам был уже далеко, в Италии. И ничего не оставалось, как узнавать о сестре из ее коротких телефонных звонков. Шибуйя тоже еще звонил тогда, но сообщить ему, в общем-то, было нечего. Сэрика всерьез собиралась поступать в медицинский, но случайная встреча с одним из владельцев модельного агентства неожиданно круто изменила её планы.       Помню, как потрясла меня тогда новость об этих внезапных изменениях. Но я подумал, что так будет правильно. И даже поделился своей мыслью с Шибуйей. Сэрике незачем было тратить свою жизнь на уход за живым трупом.       Я всегда знал, что Сэрика — его фанатка, но только теперь понял, насколько глубоки были ее чувства. Это объясняет ее возобновленные отношения с Шибуйей: возможно, ей легче говорить о Коджи с ним, чем со мной… Раньше мне казалось, она избегает этой темы, чтобы не ранить меня. А, оказывается, дело вовсе не в моих чувствах… Только сейчас я осознаю всю боль, что невольно причинил сестре.       Но в то же время, словно какой-то другой Изуми Такуто просыпается во мне, слушает признания Сэрики со все возрастающей неприязнью. Он… ревнует? Я ревную! Не имею ни малейшего права и даже повода. И все равно. Перед глазами встает неожиданно реалистичная сцена: Сэрика в больничной палате, ухаживающая за безжизненным Коджи. Вот она дотрагивается до него, проводит пальцами по его руке, обводит вокруг запястья. Наклоняется над ним, всматриваясь в застывшее лицо, пытается уловить дыхание, ниже, почти касается его лица своим, прикасается губами…       Я вздрагиваю и смаргиваю болезненное видение. Если бы он в то время пришел в себя, меня бы с ним не было, но была Сэрика… Добрая, открытая, отзывчивая. Все понимающая. И очень на меня похожая… Нас даже путали в детстве… Кто знает, возможно…       Нет! Надо перестать сходить с ума! Изуми Такуто, ты псих! — Я не понимаю, зачем ты говоришь мне все это сейчас, — решительно обрываю ее и собственные разыгравшиеся фантазии. Она смотрит на меня с изумлением. — Я зашел сказать, что Лучано выглядит недовольным. А ты вдруг начала ворошить прошлое, похороненное мной много лет назад! — Такуто… — в ее голосе звучит растерянность. — Нет, послушай! Важно только настоящее. Я хочу убедиться, что у тебя все в порядке. А если нет… то это не из-за твоей неожиданной дружбы с Шибуйей? Не лучше было бы прекратить ваше общение? Ты ведь сама сказала, что у него уже все хорошо. И не развод же годовой давности вы сейчас с ним обсуждали?       Я не знаю, что они обсуждали, но могу предположить. И от этого мне почему-то горько и яростно. Я не хочу знать, что кто-то говорит о нем. И я завидую черной завистью, что они могут делать это. Он сплачивает их, даже делает друзьями. В то время как меня, наоборот, отдаляет ото всех, обрекая на вечное непробиваемое одиночество. Оказывается, он незаметно продолжает влиять на мою жизнь. А теперь еще эти неясные подозрения, способные свести с ума… — Впрочем, решай сама. Или есть что-нибудь важное, о чем я должен знать? Так есть?       Сэрика качает головой и отворачивается. Я могу понять ее. Она впервые за долгое время видит меня таким: жестким, бескомпромиссным, возможно, даже безжалостным. Прости, сестра. Но иначе я не могу. Не могу поделиться с тобой своей болью. А после того, что узнал о твоих чувствах — и не хочу. Пусть он не мой, но и тебя я не подпущу к нему ближе даже на миллиметр ни единой раскрытой тайной. Но что же ты все-таки скрываешь?       Нежеланные подозрения все настойчивее лезут в голову, отравляя праздничное настроение. — Дорогая, ты скоро вернешься к нам? — прерывает нас недовольный голос. Терпение Лучано все-таки лопнуло. — Сначала телефон, потом Такуто… Что вы тут обсуждаете? Такуто, может быть, ты знаешь, с кем так часто по телефону общается твоя сестра? — Таку-тян, так вот ты где! — Вслед за бойфрендом Сэрики в дверном проеме появляется Каяо. — Я тебя потеряла. О чем вы здесь секретничаете? — Мы вовсе не секретничаем, — возражает Сэрика, взглядом умоляя меня о поддержке.       От этих ее секретов всем только хуже. Но я вздыхаю и все-таки иду навстречу сестре: — Сэрика заболталась с Юго, и Лучано успел потерять ее… — Так ты уже рассказал брату, Таку? — К сожалению, Сэрика закончила разговор как раз, когда я зашел… — Не расстраивайся из-за этого. Успеешь наговориться с ним в Токио… — Что?! — Сэрика едва не подскакивает от изумления. — Такуто, ты летишь в Японию? Когда? — Мы летим, — гордо отвечает ей Каяо и берет меня под руку. — Завтра вечером.       Сестра ошеломленно смотрит на меня и, кажется, не может вымолвить ни слова. И ее реакция еще больше усиливает мои подозрения. Почему это ее так волнует? — Что с тобой? — я крепче прижимаю к себе Кай. — Я же должен попросить руки невесты у ее родителей!       Сэрика как-то судорожно выдыхает, отворачивается — совсем, как когда я спрашивал ее о телефонном разговоре: — Я просто… я… не знала… Ты не говорил, что собираешься в Токио! — Я и сам не знал. Это решилось только сегодня. Каяо каким-то чудом уломала Альберто отпустить меня на неделю. Что-то не так, Сэрика?       Она выглядит такой расстроенной, будто вот-вот расплачется, и мне хочется схватить ее за плечи и вытрясти, наконец, правду. Вот только я не могу сделать этого при всех. Да и не уверен, что такой способ сработает. Я невольно обмениваюсь взглядом с Лучано: он тоже заметил ее состояние и теперь недоумевает. — Все хорошо, Такуто, — она вдруг поднимает на меня спокойные и совершенно сухие глаза. И только в ее голосе мне все равно чудятся слезы. — Просто… это неожиданно. Передавай привет Юго. ***       Я открываю глаза только тогда, когда пилот по громкой связи объявляет о снижении самолета и просит пристегнуть ремни.       Предыдущий день выбил меня из колеи. Вечеринка затянулась чуть не до самого утра, потом уйма дел, включая утомительное интервью на телевидении. Благо сумка с необходимым минимумом вещей у меня всегда наготове. Среди этой кутерьмы позвонила Сэрика, сообщив, что предупредила Юго о моем прилете. Потом долго мялась и попыталась извиниться, но в спешке я так и не понял, за что. Из-за предельной занятости обдумать разговор с сестрой не было времени. К выезду в Мальпенса* я порядком выдохся и был рад возможности передохнуть хотя бы в самолете. Благо бизнес-класс к этому располагал. Подозрения относительно истинного состояния Коджи еще больше измучили меня, и усталость, в конце концов, взяла свое. Решив не сходить с ума раньше времени и по прилете обязательно связаться с Шибуйей, чтобы выяснить, наконец, истинное положение вещей, я провалился в глубокий, тяжелый сон.       Каяо тоже вымоталась и уснула, кажется, едва ли не раньше меня. Но все равно потом пожаловалась на самочувствие, и я хорошо ее понимаю: ощущение разбитости после многочасового перелета не прошло.       В аэропорту Нарита нас встречает шофер ее отца — господин Акира. Я собирался поехать в отель, но Акира-сан настоял, чтобы я приехал вместе с Каяо в дом ее родителей — таково непременное желание господина Мацумото.       Ни сил ни желания возражать у меня нет, и я даю себя уговорить.       Выйдя из здания, первое, что я ощущаю — резкие порывы пронзительного сентябрьского ветра. За одиннадцать лет я привык к мягкому европейскому климату и теперь невольно ежусь от холода родной Японии. Каяо оказалась дальновидней: на ней утепленный плащ цвета поздней травы, так что от погоды страдает только ее прическа.       Небо тоже успевает удивить меня своей золотисто-розовой палитрой, прежде чем я вспоминаю о разнице во времени: это в Италии утро, а в Токио близятся предвечерние сумерки. Я дома…       По пути в машине Каяо кратко расписывает мне примерный план действий на ближайшие пару дней. Сейчас мне даже нравится ее суховатая деловитость.       Одновременно я настраиваю себя на знакомство с ее семьей.       Ее отец — владелец аудиторской компании, состоятельный и уважаемый человек. Мать — домохозяйка. Занимается благотворительностью. Еще у Каяо есть младшая сестра Хитоми.       Наблюдательная Кай тут же замечает мое беспокойство: — Ты обязательно им понравишься! — Не уверен, Каяо, — я не разделяю ее оптимизма, — жених из меня неважный. Я даже забыл подготовить юйно**! А ты ведь так мечтала о традиционной помолвке! — Ну что ты, Таку! — невеста успокаивающе гладит меня по руке. — Я вовсе не это имела в виду. Я хочу познакомить тебя с семьей. Чтобы они тоже полюбили тебя. Кому нужны эти старомодные обряды…       Я уже собираюсь ей возразить, как вдруг, случайно цепляюсь взглядом за яркий рекламный щит и понимаю, что не могу выдавить ни слова — у меня пропал голос.       С огромного плаката на меня, пронзая насквозь, глядят знакомые до боли глаза. И прежде чем наш автомобиль промчался дальше, я успеваю прочесть ниже надпись: «Победивший смерть. Триумфальное возвращение Нанджо Коджи».