***
Весну двадцать второго года Ингрид не заметила. Сначала её изводили страшные боли, от слабости она едва могла ходить, голова постоянно кружилась — ей даже переливали эритроциты, потому что она всё время роняла гемоглобин. С тем, чтобы кормить дочку грудью, Ингрид тоже не справилась. После операции ей прокололи, по её ощущениям, все существующие в мире антибиотики, а потом стимулировать лактацию она не захотела уже сама — не было сил. Ингрид мучилась совестью, но боль перевешивала моральные терзания, и Рённинген шла разводить для дочки очередную бутылочку со смесью. Георгина росла в каком-то немыслимом темпе: быстро догнала сверстников по весу, окрепла и больше не была похожа на маленького пришельца, который ненароком вывалился из летающей тарелки, отбившись от своих сородичей. Даниэль сначала говорил, что она весила меньше винтовки, но к середине лета, задумавшись, оценил её примерно в полторы. Ингрид размышляла над тем, каким способом ей лучше легализовать когда-то выведенные с теневых счетов деньги. Пока те буквально лежали, как в кино — в чемоданчиках, сложенные пачками. Даниэль в этом плане подсказать ничего не мог. Ему вообще не хотелось прикасаться к деньгам, которые его жене несколько лет назад выплатил Готтлиб. — Зачем они тебе? — хмурился Дани. — Мы разве нуждаемся? — Я... — она замялась, но потом вспомнила, что они решили придерживаться политики активного доверия, — хочу выкупить гостиницу. — Какую? Где? — В Раггале, которую когда-то подарила норвежцу. — Передумала, что ли? — Не в этом дело, — они с Даниэлем сидели во дворе, пока Райко и его детсадовский друг Флориан носились вокруг них, но ребята не проявляли ни малейшего интереса к разговорам взрослых. — Я со всеми проблемами просто забыла про неё, а там такой кошмар, Дани! Папа ворочается в гробу, я уверена. Тарье перепродал гостиницу жене русского бандита, та поиграла в бизнесвумен и забросила своё хобби, а у меня душа ноет! — Русского бандита, — вздохнул Даниэль. — Ты нашла, с кем связываться, конечно. — Откуда я могла знать! — Ингрид возмутилась так громко, что лежащая рядом в переносной люльке дочь проснулась и заревела. — Ты сейчас ребёнку припадок организуешь, — рассердился муж, вытаскивая Георгину из пластиковой корзинки. — Твоя мама там, случайно, с бандитами не общается? — Возможно, и общается, но вряд ли с русскими. Она уже давно живёт на Бонайре, тоже держит там отели, забыла про своё российское детство и юность, как про страшный сон. — Бонайре? Это что за страна? — Это остров. Карибские Нидерланды. — Где Карибы и где Нидерланды! — вытаращил глаза Даниэль. — Поищи в Интернете, — она отняла у него дочку и прижала её к своей груди. — Давай туда слетаем? — Тебе не терпится пообщаться с моей матерью? — усомнилась Ингрид. — Просто я ничем не помогу тебе в плане перекупа бизнеса... — Ты бегаешь и стреляешь, ты биатлонист, — перебила Даниэля она. Они рассмеялись. Рённинген прикрикнула на мальчишек, которые собирались открутить у садового шланга кран, и вздохнула. Маму она не видела со дня папиных похорон — смотрела иногда украдкой на её фотографии в социальных сетях. Загорелая, довольная, подтянутая из-за активного образа жизни Хелена пробуждала в ней дополнительные комплексы. — В принципе, я могу передать потом гостиницу Себастьяну, чтобы не кататься из Антхольца каждый раз, — рассуждала Ингрид. — Брату какая разница, одной точкой больше, одной меньше... Когда-то мама поставила его перед фактом, что либо половина сети немедленно отходит ему, либо она продаёт долю бизнеса сторонней компании. Себастьян впал в панику и позвонил мне, но Райко в тот год только родился, я даже если захотела бы, то не смогла бы заниматься отелями. Я сказала брату, что приму любое его решение, потому что люблю его, хоть мы и не жили одной семьёй. После моих слов Себастьян прислал ко мне своего Ларса, — на этом имени Рённинген поморщилась. Ларсами, с её точки зрения, должны были звать худощавых томных парнишек с искрой безуминки в глазах, а не огромных грузных мужиков, похожих на медведей — разве что, медведи не рассекали по лесам с выбритыми висками. — Так из специалиста по кибер-безопасности бойфренд моего брата постепенно превратился в генерального менеджера. Вообще, это всё занятно, конечно, но у нас двое детей, как ты представляешь себе отпуск? И когда? — В конце августа, — прикинул Дани. — Как раз перед тем, как Райко пойдёт в первый класс. Йерге оставим дома, она всё равно пока ничего не поймёт. — Она маленькая! — За неделю с ней совершенно ничего не случится. — Хм, август... — пробормотала Ингрид, — может, к тому времени я смогу не падать в обморок, неудачно встав с дивана. — Флориан! — крикнул Даниэль. — Отпусти кота! Он не наш! Он соседский! — Жалко, что у тебя аллергия, — расстроилась Рённинген. — Я тоже хочу кота. — И я, но куда деваться. Летом Ингрид и Даниэль долго советовались, пока не решили, что ему стоит продолжить карьеру ещё на год. Она видела, как менялось лицо мужа, когда тот приезжал на стадион — видела, потому что теперь знала, куда смотреть, и понимала, что Дани сожрёт себя заживо, если оставит биатлон прямо сейчас. Иногда она приходила вместе с ним на тренировки, и неожиданно Ингрид охватил азарт — она с интересом следила, сколько мишеней закрыто, за какое время спортсмены справляются с дистанцией; заметила даже, что каждый биатлонист по-разному закидывает винтовку за плечо, и техника лыжного хода у всех отличается. Раньше ей казалось глупым, что люди просто бегают кругами по стадиону, периодически останавливаясь, чтобы пострелять, но когда она взглянула на процесс изнутри, то будто прочувствовала те самые трепет и напряжение, которые заставляют болельщиков раз за разом напряжённо замирать у экрана в ожидании трансляции любимого спорта. Приближалась осень. Жизнь шла спокойно и размеренно — Даниэль, как всегда, уезжал на сборы, Райко занимался в летних кружках, чтобы не забыть за три месяца, как выглядят цифры и буквы. Ингрид возилась с Георгиной, периодически покупая себе часы сна у няни. Когда Дани возвращался домой, они всей семьёй отправлялись в долгие пешие прогулки — единственный вид физической активности, который врачи разрешали ослабшей Ингрид. Ей рекомендовали ещё и плавать, но в Разун-Антерсельве с натуральными водоёмами обстановка была печальная. Красивейшие горные озёра не прогревались за короткое холодное лето, а в бассейн Рённинген идти стеснялась. Ей казалось, что шрамы, которые остались у неё на животе, будут видны даже через слитные купальники. Из-за интенсивного гормонального лечения она сильно похудела — почти на два десятка килограммов, если считать с середины беременности, и теперь вся её старая одежда болталась на ней, будто она вместо летних платьев решила примерить постельное бельё. Волосы тоже пришлось остричь, потому что от лекарств они стали неумолимо обламываться и топорщиться, как перья больной птицы. Пользуясь тем, что длину Ингрид отрезала, она стала экспериментировать и с цветами — попробовала каштановый, рыжий, блонд, потом вообще ушла в светлый серебристо-розовый… С последнего варианта Даниэль хохотал до слёз и говорил, что его жена теперь похожа на фламинго. Рённинген отвечала, что если кое-кто продолжит много возмущаться, то она вообще перекрасится в зелёный и будет мысленно представлять себя весенней альпийской лужайкой. — Самое обидное, — ворчала Ингрид, — что вроде почти стройная, с двадцати лет так мало не весила, а живот после родов всё равно остался, и красиво наряжаться бесполезно. Бесит! — Посмотри под другим углом, — отвечал ей Даниэль. — Ты выздоровела, отвоевала матку, и, при желании, лет так через пять мы сможем ещё раз попробовать воспроизвести копию моего папаши. — Иногда мне кажется, что тебе намного больше нравится сидеть с детьми, чем мне, — хихикнула она. — Ты такой вдохновенный родитель, Дани. У вас это семейное, похоже. — Будем считать, что я проникся, пока мы тебя лечили, — он будто слегка смутился. — Дети интересные, если отбросить то, что они никогда не замолкают. Вот вроде бегает мелочь — что они там могут чувствовать? А как поговоришь с Райко перед сном... У меня от его фантазий волосы дыбом встают. Творческий парень. Думал тоже занять его биатлоном, но не получится. — Почему? — изумилась Ингрид. — Слишком развито воображение. — С каких пор это недостаток? — Не сосредоточится на стрельбе, будет отвлекаться. Не специально, характер такой. — Может быть, — пробормотала Рённинген, вспоминая Симона. В предпоследнюю неделю августа Ингрид, Даниэль и Райко, как и было запланировано, вылетели из Италии на диковинные острова. Георгина осталась дома с тётей, дядей, няней и даже бабушкой — для подстраховки, но Ингрид всё равно переживала. Здравый смысл подсказывал ей, что тащить без малого пятимесячную девочку на такое расстояние — это почти террористический акт как для самой Георгины, так и для других членов семьи. — «Ладно, всего восемь дней… Это не так страшно. Я могла бы опять попасть в больницу и отсутствовать ещё дольше». Городок Кралендейк выглядел причудливо. В нём медитативная, расслабленная атмосфера южноамериканских стран удивительным образом сочеталась с европейским лоском; яркие дома, похожие на пряники, залитые разноцветной сахарной глазурью, на фоне бескрайнего лазурно-голубоватого моря смотрелись необычно. Когда Ингрид беседовала с мамой по телефону, чтобы заранее забронировать номер в гостинице, она не понимала, зачем ей вообще нужно это путешествие. Хелена, как обычно, отнеслась к просьбе дочери равнодушно. Ингрид втайне надеялась, что мама спросит, зачем им отправляться в такое далёкое путешествие, поинтересуется здоровьем её самой или маленькой дочки… Но Хелена просто уточнила, сколько кроватей и комнат должно быть в желаемом номере. — Я… буду всем… говорить, — после нескольких пересадок и суток в пути Райнхольд, как и зимой, отключался на ходу. Он висел на руках у Даниэля, и глаза у него закрывались, — что летал… через… через два океана… два раза. — Ага, — Ингрид тоже шаталась от слабости, — Дани, умоляю тебя, только не падай. Ты нам всем нужен. Если ты упадёшь, мы уснём посреди улицы и сгорим под солнцем. У нас дома дочь, нам нельзя сгорать. — Твоя мама нас встретит? — Даниэль устало вздохнул и обхватил сына покрепче, потому что тот постоянно сползал вниз. — Я по-голландски ни одного слова не знаю. — Тут полно туристов, разберёмся на английском, в крайнем случае. Мама обещала помочь с размещением, но я не уверена, что на неё можно полагаться. Вдруг она решила, что мы шутим? — Я загнул, конечно, с этим Карл… Календ… Мне тренер голову открутит за такие приключения. — Кралендейком, — ухмыльнулась Ингрид. — Стой, ты что, не уточнял, куда именно летишь? — «Посмотреть на Карибское море». — А тут пираты есть? — оживился Райко. — В городе? — Рённинген рассмеялась. — Вряд ли. В море, может быть, и есть. Но не такие, как в кино — с крюком вместо руки и повязками на глазах… Обычные преступники. Так, — она покачнулась, — нам нужно срочно найти точку с доступным Интернетом и связаться с моей мамой, потому что меня уже не держат ноги. Дани, у тебя нормальные глаза, смотри на вывески, пожалуйста. Я ничего не вижу. К огромному изумлению Ингрид, её мать вышла к ним сама. Хелена выглядела потрясающе — хоть наука и доказала, что ультрафиолет старит, внешне дать ей больше сорока лет было невозможно. Мама, невзирая на её маленький рост, держала осанку так гордо, что смотрела сверху вниз даже на Даниэля, который был на полторы головы её длиннее. — Добрый день, — Хелена улыбнулась, но как-то отстранённо, формально. — Вы в неполном составе, так ведь? — к её когда-то правильной немецкой речи примешался непривычный для Ингрид акцент. — Да, мы без дочери, она ещё маленькая, а сюда очень далеко лететь… — пробормотала Рённинген, чувствуя, как от жары начинает кружиться голова. — Бедный ребёнок, — мама, обратив внимание на вымотанного Райко, сбросила с лица маску вежливости и теперь звучала раздражённо. — Что ты там себе выдумала? У вас в Италии разве нет моря? — Фрау… — начал Даниэль, — извините, напомните, как Вас там? — Ван Лоон. Хелена ван Лоон, — та бросила на него снисходительный взгляд. — Фрау ван Ло-он, — Даниэль протянул последний звук чуть дольше, чем это делала мать Ингрид. — Давайте договоримся. Вы не осуждаете наши решения до тех пор, пока мы платим Вам деньги за проживание в Вашей гостинице. В тот момент Ингрид готова была поклясться, что воздух между мамой и Дани резко запах озоном, как перед грозой. — Впрочем, вы взрослые люди, — Хелена повела бровью и еле слышно вздохнула. — Сейчас вам помогут отнести ваши вещи в номер. — Зачем мы вообще сюда прилетели? — прошептала Ингрид, когда мама скрылась за углом. — Я не смогу спросить у неё, что мне делать с гостиницей в Раггале, я боюсь! — Чтобы полюбоваться на кусок Нидерландов в тропиках, конечно же, — так же тихо ответил Даниэль. Рённинген толкнула его локтем в бок, и они оба рассмеялись — сдавленно, чтобы не разбудить задремавшего сына. После нескольких лет жизни на высокогорье Ингрид казалось экзотическим вообще всё — обстановка, погода, еда… Привыкнув к местному климату, они всей семьёй выходили в открытое море на яхте. Там, вдали от побережья, Рённинген ныряла и барахталась в волнах, взвизгивая, как ребёнок на аттракционе, от радости и волнения. Она боялась, что откуда-нибудь выплывет акула и откусит ей ноги прямо на глазах у Даниэля, Райко и мужчины, который управлял судном, но то ли Ингрид была непривлекательной с точки зрения хищных рыб, то ли все акулы уже съели кого-то другого и временно затаились. Дани потом нырял на глубину с аквалангом — с инструктором, разумеется; Ингрид после операции делать это было нельзя, и она молча завидовала мужу с берега. Райко не слишком любил воду и плавал без энтузиазма, но был в восторге от местных животных и птиц. В один из вечеров Ингрид, Даниэль и Райнхольд вышагивали по пляжу, машинально высматривая выброшенную на песок мелкую морскую живность. Накануне они посетили музей, в котором сохранился фрагмент самого настоящего пиратского форта, и сын до сих пор был под впечатлением. — Эй, Райко! — крикнул Даниэль. — Чего? — тот крайне неохотно оторвался от изучения далёких волн, явно представляя себя морским разбойником. — Будешь фотографироваться? — Ты меня на своей странице покажешь? — уточнил сын. — Если захочешь. — Давай! — Райко тут же подскочил к папе. Ингрид поймала себя на мысли, что не успевала следить за тем, насколько быстро он рос. Вот же совсем недавно ему нужно было помогать правильно держать вилку и умываться, а теперь Райнхольд такой взрослый парень — пожаловался как-то, что зуб шатается, через пару недель пойдёт в школу… Почему время летит в таком бешеном темпе? Как это получилось? Райко с Даниэлем радостно улыбались в камеру, когда Ингрид вдруг выпалила: — Подождите! — Что такое? — растерялся Дани. — Можно мне к вам присоединиться? — Ты хочешь в мой Инстаграм? — вытаращил глаза муж. — Да, — кивнула Ингрид, — хочу. — Тебя там не было со дня нашей свадьбы, Инкен. — Ты меня стесняешься? — прищурилась она. — Да вот ещё, — он фыркнул и жестом пригласил её к себе. Ингрид тут же втиснулась между мужем и сыном. — Просто меня с недавних пор настораживают странности в твоём поведении. — В моей голове пока нет ничего лишнего, её периодически проверяют, — улыбка Рённинген стала шире. — Снимай. На одном кадре они не остановились — щёлкали всё подряд, дурачились, смеялись, потом выбирали, что из этого безобразия можно выложить в Интернет. Ингрид машинально исправила ошибки в тексте, которым Даниэль сопроводил фото, и тут же зашла в свой аккаунт, чтобы тщательно следить за комментариями. — Кто-то сегодня спать не будет, — Ташлер беззлобно стукнул кончиком пальца её по носу, как часто делал с Райнхольдом. — Инкен, запомни: эти люди нас не касаются. Они могут писать, что угодно. Их слова, любые, даже самые злобные — это как ветер, который тебя облетел и понёсся дальше. — Смотри, — хмыкнула она и сунула Даниэлю в руки свой телефон. — «ОХРЕНЕТЬ! ОНА СУЩЕСТВУЕТ!» — огромными буквами орал первый же комментарий. — Я существую, — повторила Ингрид, не понимая, как ей реагировать. — У тебя были сомнения? — развеселился Даниэль. — Иногда. Ночью ей и в самом деле не спалось. Она то и дело проверяла страницу — хотела знать, как к ней относятся как поклонники супруга, так и его ненавистники. Как ни странно, позитивных мнений было гораздо больше. Кто-то назвал её «облезлой», но на этого человека тут же налетели другие с посылом «лучше за собой смотри, на фото нормальная женщина». Комментарий «я не представляю, сколько защитного крема она выливает на себя каждый день, с таким-то цветом кожи!» Ингрид даже лайкнула. За то время, пока они находились в Кралендейке, Рённинген обгорела уродливыми неровными пятнами, потому что была слишком белой для карибского солнца. Вздохнув, она тихо сползла с кровати, на носочках зашла в ванную, включила свет и придирчиво изучила себя в зеркале. Она выглядела обыкновенной — не красавицей и не страшилищем; средней, неприметной, рядовой европейкой. Ингрид зачем-то встопорщила короткие волосы, которые совсем выцвели от ультрафиолетовых лучей и солёной воды, и улыбнулась сама себе. — Я существую, — повторила она ещё раз. На кухне она неожиданно столкнулась с Райко, который старательно переливал воду из бутылки в чашку. Заметив маму, он вздрогнул и едва не опрокинул и то, и другое. — Извини, — Ингрид подошла к сыну и чмокнула его в макушку. — Напугала тебя, да? Чего не спишь? — Вечером рано заснул, — совсем по-взрослому пожаловался тот, — теперь проснулся, а назад никак. — Давай поставлю тебе что-нибудь посмотреть? Не заметишь, как окажешься во сне, — она обняла Райнхольда, чувствуя, какой тот тёплый и родной. — Я сам умею, — отказался сын. — И мне на маленьком экране не нравится. Дома лучше. Ингрид усмехнулась. Дома у них стоял вделанный в стену огромный телевизор, подарок от спонсоров, который был подключён к онлайн-кинотеатру, и Райко, когда был немного младше, мог сидеть перед ним часами, как кот — перед аквариумом с рыбками, выискивая в каталоге что-нибудь интересное. Ингрид настроила родительский контроль, но всё равно тревожилась, что сын случайно столкнётся с неподходящим контентом. — Мам, можно я тебе кое-что расскажу? — Только не говори мне, что у тебя опять кто-то живёт под кроватью! — Рённинген вздрогнула всем телом. — Нет, не живёт, я для этого уже взрослый. — Даже спорить не буду, — Ингрид улыбнулась. — Что такое, Райнеке? — Я не хочу быть биатлонистом, — прошептал сын. — Так разве мы тебя заставляем? — удивилась она. — Райко, спорт — это не обязательно. — Папа расстроится. — Не думаю, — возразила Ингрид. — Не говори ему пока, ладно? — Скажешь сам, когда будешь к этому готов. А кем ты хочешь стать? Если не секрет, конечно. — Я хочу… — его и без того загорелые щёки вспыхнули румянцем, — кино снимать. — Кино? — Ингрид ожидала какого угодно ответа, кроме этого. — Почему кино? Какое? — Не знаю, разное, — смущался сын. — Про пиратов, например. — Тебе понравился форт, я поняла. — Мам, ну смотри, — Райнхольд развёл руки в стороны и начал по-американски разгибать пальцы. — Ты сказала, что пиратов уже не бывает, потому что они вымерли. А в кино бывают. Если чего-то нет, а ты хочешь, чтоб было, это можно придумать и как-нибудь вынуть из головы! — Райко, тебе точно шесть? — оторопело уточнила Ингрид. — Почти с половиной! — обиделся тот. — Тридцать первого! Ноль третьего! Шестнадцатого! — сын заученно повторил дату своего рождения. — Папа забыл, и ты забыла, да? — Для шести с половиной лет ты какой-то очень умный, — пробормотала Рённинген. — «Хотя, его дед — Готтлиб Ташлер, может быть, способности перешли через одно поколение… И мой папа тоже был далеко не глупым. Лишь бы Райко закон не нарушал, когда вырастет», — про себя добавила она. — Нормальный. В смысле, да, умный! Ингрид рассмеялась, взяла сына за руку, и они пошли к нему в кровать. Какое-то время они смотрели видео на его планшете, пока Райко не уснул, и Ингрид, как это часто бывало раньше, не отключилась вместе с ним.***
За день до отлёта она всё-таки решилась на беседу с матерью. Плескаться в океане, смотреть на детёнышей морских черепах и гулять по пиратским фортам — это, конечно, здорово, но главная цель путешествия была в другом. Приведя себя в порядок, Ингрид помялась перед дверью в мамин кабинет и робко постучала в створку. — Ты уже здесь? Заходи. Ингрид шагнула внутрь. Хелена, одетая в лёгкий, но строгого фасона сарафан, сидела за столом и спокойно смотрела на неё. — Мам, — Рённинген устроилась на стуле напротив неё, — у меня к тебе серьёзный разговор. — Ради которого стоило срываться с шестилетним ребёнком из Италии, бросив дома грудного младенца? — Я не кормлю, у меня была экстренная операция, потом антибиотики, гормоны… — Любой малыш до года считается грудным, Инга, — мать исподлобья взглянула на неё. — К тридцати уже пора знать такие вещи. Ингрид ненавидела, когда её звали Ингой. Кроме Хелены, эту форму её имени никто не использовал; обычно мама сопровождала таким обращением к дочке свои нотации и уничижительные реплики. Даниэль называл её Инкен — этот вариант вылетел у него абсолютно случайно сразу после её переезда в Италию, и Ингрид попросила оставить его насовсем. Инга действовала на неё, как красная тряпка — на боевого быка. — «Зачем, зачем я пришла сюда без Дани? Меня без него… трясёт! Я не справлюсь!» — Так в чём проблема? — Хелена нетерпеливо постучала ручкой по столу. — Я совершила ошибку, — Ингрид резко втягивала воздух носом, а потом медленно выдыхала ртом. — Все мы совершаем ошибки. — В тот год, когда папу убили, и мы с Даниэлем нечаянно встроились друг в друга, я подарила отель в Раггале некому Тарье Бё. — Подарила? — процедила мама. — Да, подарила. Я была не в себе. Мне нужно было срочно убежать из страны, чтобы уладить… некоторые вопросы, — Ингрид твёрдо решила не докладывать матери о своём тайном сотрудничестве с Готтлибом Ташлером. — Я не знала, как всё сложится дальше, но мы с Дани решили попробовать пожить вместе, как пара, и я осталась в Италии, мы поженились, и… — Выходить замуж за человека через месяц после знакомства… Ладно, я спишу это на то, что ты омега. Я всегда радовалась, что эти аспекты обошли меня стороной. Перестань тянуть время и приступи, наконец, к сути. — «Ты сама выскочила за папу почти через столько же, а потом мгновенно родила!» — слова вертелись на языке, но вслух Ингрид их не высказала. — Бё через несколько лет перепродал отель жене русского богача за целый вагон нелегальных денег, — продолжила она. — Поздравляю его с этим. Причём тут я? — Я… хотела бы… перекупить его снова. — Причём тут я? — повторила Хелена. — За те годы, которые я прожила в Италии, сидя дома, я забыла, как вести переговоры, торги, вот это всё… — Найми консультанта. Ты из-за такой ерунды прилетела из Южного Тироля на Бонайре? — Мам, — Ингрид стремительно закипала, — я же сказала тебе, что совершила огромную ошибку и теперь пытаюсь её исправить. Мне нужна твоя помощь — да, настолько, чтобы лететь почти сутки с пересадками на другой конец Земли! — От твоей так называемой ошибки не пострадал никто, кроме тебя. Она несущественна. — Ради памяти папы! — Рённинген сорвалась на крик. — Он бы не вынес того, во что сейчас превратилась та гостиница! — Леннерта убили подручные человека, с сыном которого ты живёшь, — отрезала Хелена. — Ещё и родила от него. Дважды! Этот факт тебя не волнует, а какая-то гостиница вызывает бурю эмоций? — Я люблю Даниэля, — чётко выговорила Ингрид. — Дети не должны расплачиваться за преступления и грехи родителей. Даниэль — не Готтлиб. Они — двое разных людей. — Это говорят твои гормоны? — Это говорю я вся. — Когда я узнала, кто именно твой истинный альфа, — Хелена достала свои любимые тонкие сигареты, вытащила одну и закурила прямо в кабинете, — мне хотелось вытащить тебя из Италии, отхлестать по лицу и отправить на принудительную гормонотерапию. Парень, который говорил со мной в полицейском участке, просто сказал, что твой партнёр — известный биатлонист. Без имён. А потом, уже после похорон Леннерта, я открыла новостную сводку в Интернете... Я ненавижу Готтлиба Ташлера. До сих пор. И мне крайне неприятно то, что в моём отеле сейчас спит, ест и моется его сын. — Скажи это в лицо Даниэлю, а не мне, — Ингрид устало облокотилась на спинку стула. — И знаешь, мне сдаётся, что любила ты не папу, а спокойную и сытую жизнь в Европе. Если бы из-за Готтлиба папу посадили в тюрьму, тебя депортировали бы назад в Россию вместе со мной и Себастьяном, над тобой издевались бы, и ты уж точно… Щёку Ингрид вдруг обжёг стремительный удар. Она охнула и рефлекторно прижала к ушибленному месту похолодевшую ладонь. — Не смей говорить со мной таким тоном на моей территории, — прошипела мать, усаживаясь обратно на стул. — Забирай своего идеального партнёра и проваливайте отсюда вместе с вашим ребёнком. — Кралендейк — очень милый город, — выдавила из себя Ингрид. — Но есть один нюанс. — Какой? — В нём живёшь ты.***
В номере Дани долго успокаивал её — укачивал на руках, сидя на кровати, пока Ингрид захлёбывалась слезами и причитала, что она никогда, никогда больше добровольно не пойдёт на контакт с матерью. Ингрид была благодарна, что её родили на свет и воспитали в полной семье хотя бы до десяти лет, но это, по её мнению, не означало, что можно угнетать — хоть и не без повода — взрослую дочь. — Мам, ты опять заболела? — встревожился Райко. — Нет, — ответил за неё Даниэль, — ей просто очень грустно. Ты же плачешь, если тебя сильно обидеть? — Уже почти нет! — гордо заявил сын. — И мама взрослая, разве взрослые могут плакать? — Конечно, — Даниэль встопорщил его отросшие за лето волосы. — Даже бабушки и дедушки плачут. Принеси-ка нам мороженое, пожалуйста. — Я не хочу, — пробормотала Ингрид. — Тогда нам больше достанется, — не стал сопротивляться Ташлер-старший. — Но всё равно захвати три ложки. На всякий случай. Райко, хихикнув, убежал. Даниэль погладил Ингрид по ушибленной щеке и глубоко вздохнул. Мороженое Ингрид, конечно, ела вместе с остальными, но оно казалось ей горьким, а не сладким. Ночью, когда сын уснул, она вышла на балкончик и тяжело опёрлась на перила. Надо же было умудриться испортить такой замечательный отдых одним единственным разговором! Теперь ей хотелось броситься прочь от Кралендейка — на плоту, на пиратской шхуне, брассом… Даже приветливая ещё утром пальма, которая росла возле здания гостиницы, в свете фонарей и вывесок осуждающе качала листьями, словно шепча: «родила от сына убийцы своего отца! называешь себя счастливой! как ты можешь быть счастливой!» — Инкен, — Даниэль выбрался следом за ней, — ты как? — Дани, моя мать тебя ненавидит, — слова сорвались с её языка сами собой. — Она сказала мне, что двое детей от сына Готтлиба Ташлера должны расстраивать меня гораздо сильнее, чем упущенная гостиница. — Мне резко захотелось внести плату ещё за неделю, чтобы всё это время раздражать фрау ван Лоон своим видом. Вряд ли она нашла бы объективную причину для того, чтобы меня выселить. — Ты не прав, — усмехнулась Ингрид. — Администрация гостиницы оставляет за собой право выбирать постояльцев. — Ну и ладно тогда, — фыркнул Даниэль, — всё равно план тренировок горит. Полюбовались на Карибы, хватит с нас пока. — Когда ты позвал меня в Италию через неделю после нашего знакомства, я согласилась не потому, что ты сразил меня наповал своим взглядом, а потому, что это было мне выгодно. — Ты и не обязана была сразу же влюбляться в меня, — он приобнял её со спины. — Совместимость пары «альфа-омега» и высокие чувства — не одно и то же. Если одно совпадает с другим, то это большая удача. — Я вообще не знала, что у Готтлиба есть дети, — продолжала откровенничать Ингрид. — Ни он, ни мой папа не упоминали о вас с Мирьям. — Вот мне очень интересно, — по тону Дани Рённинген поняла, что муж сердился, — какую цель преследовала фрау ван Лоон, когда упрекала тебя в выборе партнёра? Чего она ждала? Что ты сейчас же побежишь со мной разводиться, а потом? Она хочет, как Леннерт, привязать тебя к себе и заставить работать бесплатно? Инкен, по-моему, твоей маме просто нужно было выплеснуть на кого-то свою злобу, а ей неожиданно подвернулась ты. Прости меня, я не предусмотрел такой сценарий. Херню какую-то предложил тебе с этим островом. — Я бы не поддержала твою идею, если бы она мне не понравилась, — Ингрид обернулась и взглянула Даниэлю в глаза. — Мне было любопытно посмотреть на маму вживую, а от любопытства, как известно, кошки дохнут. И остров не виноват, что на нём живёт моя мать. Это удивительное место. — Не удивлюсь, если фрау ван Лоон здесь любят и уважают. Так часто бывает с людьми, которые изводят свою семью, но при этом милые и пушистые на публике. — Себастьян её не бесит. Наверное, потому что ты не его альфа. Даниэль расхохотался. — Почти все эти годы я на самом деле собиралась развестись, Дани. Сначала мне было хорошо с тобой физически — я даже не представляла, что такое возможно. Чуть позже родился Райко, и наши постельные приключения отошли на второй план. А дальше… мы стали совсем чужими друг другу. — Самое обидное, что я об этом не подозревал, — он вмиг посерьёзнел. — Мне казалось, что всё нормально. Я работаю, ты растишь нашего сына. Думал, что у всех так. — Этот год перевернул всё с ног на голову, — к щекам Ингрид вдруг прилила горячая кровь. — Когда я узнала тебя ближе, и ты открылся не как стреляющий лыжник, который периодически прилетает домой, чтобы меня трахнуть, а как человек, готовый в ущерб себе прийти на помощь родным, защитить, поддержать… Я жалею, что потратила впустую столько лет. Каждый день из тех, что мы жили вместе, я могла бы любить тебя, Дани — любить так, как делаю это сейчас. — Про лыжника и трахнуть было грубо. — Да, мне стоило подобрать другие слова… Извини меня, пожалуйста, Дани, я... После этого разговора с матерью у меня вот здесь, — она стукнула кулаком в центр груди, — сидит какая-то гадость, чёрная, противная... Мне нужно выпустить её. Пусть она растворится в море, на корм акулам пойдёт, а не травит нас с тобой. — Тебе бы стихи писать. — Я пробовала, но давно. — Я тебя полюбил… не помню, когда, — он крепко, до боли в её рёбрах, прижал Ингрид к себе. — Где-то между арестом моего папаши и твоей первой беременностью. Ты вначале была другая — не похожая на людей, которые с детства меня окружали, а потом родила и изменилась. Постоянно злилась на меня, срывалась, избегала. Сейчас-то я умный, — Даниэль усмехнулся, — посидел зимой с уже взрослым, на минуточку, ребёнком полтора месяца и понял, какая это беспросветная жопа. Но до этого мне казалось, что ты всё преувеличиваешь и просто отмазываешься, чтобы не ездить со мной по соревнованиям. — Ещё прошлым летом я бы ни за что не сказала, что из тебя выйдет такой замечательный папа. — Я тоже. — Э-э? — Ингрид задёргалась, чтобы Даниэль отпустил её, и снова обернулась к нему. — В детстве я смотрел на родителей, сестру и думал: зачем люди добровольно сбиваются в семьи? Разве не проще жить одному? Не нести ответственность за детей, не работать за четверых, не подстраиваться под чужие бытовые привычки. Когда я только вышел из юниоров, мне нравилось флиртовать. Но проблема в том, что после невинной романтики начиналось что-то более сложное, с чем я уже не справлялся. Я всегда так уверенно считал, что семья — это побочный продукт, вроде фона для личных успехов, и она не играет какой-то особенной роли. — А теперь? — Инкен, — Даниэль внезапно наклонился к ней, обхватил её лицо своими руками и прижался своим лбом к её — горячему и сухому; она настолько не ожидала этого жеста, что испуганно дёрнулась и застыла, а он заговорил быстро, будто за ним гнались. — Если бы вас — тебя, Райко и Йерге, изначально не существовало, это одно. Но когда мы везли тебя в Грац на медицинском самолёте, и после этого я сидел в больничном коридоре, ждал, что мне скажут хирурги… Если бы что-то пошло не так, и вы обе не пережили операцию, я бы прямо там умер. Серьёзно. — Не умер бы, — шёпотом возразила Ингрид. — Умер. Мне лучше знать. Я даже про сына в тот момент не думал, видел перед собой только тебя синюю. Какая, блядь, Олимпиада, если вот была у меня восемь лет жена, а потом всё — раз, и нет её, за неделю сгорела! — Дани… — попыталась перебить его Рённинген, но тот слишком распалился, чтобы перестать орать. — И роды! Я понятия не имел, что мне делать! Прибежал на твой дикий вопль — руки мыл, даже полотенце не успел повесить, а из тебя кровь лилась, как из долбаного крана! Ты свалилась на меня, я затолкал тебе это полотенце между ног, как будто оно могло помочь, схватил тебя и понёсся в больницу. Спасибо, что до этого машину в гараж загнать не успел. В приёмном отделении до меня дошло, что я не взял с собой твои документы. Меня там узнали по лицу, ну, или врачам просто не хотелось после нас полдня отмывать полы и мебель от крови. Тебя сразу увезли в операционную, а я поехал домой за бумагами, только перед этим крикнул какому-то доктору, что тебе в рождественскую неделю удаляли опухоль из головы, тоже под общим наркозом. — Вот почему анестезиолог назвал меня «фрау Ташлер», — охнула Ингрид. — Он не знал мою фамилию... — Может быть. После моего возвращения мне почти сразу предложили посмотреть на дочку. Вместо этого я спрашивал, как ты, что с тобой, на что рассчитывать, но медики — ребята осторожные, отмалчивались. — Чем ты занимался, пока шла операция?.. — Я познакомился с дочерью, узнал в ней себя, позвонил маме и Мири. Потом, когда заметил, какое было число, позвонил ещё и Доро. Ей не докладывал, насколько всё сложно, просто рассказал, что родилась девочка. Доро смеялась и говорила, что наша дочь выбрала лучший день в году. Я назвал бы его каким угодно, но точно не лучшим. Хирург, который тебя оперировал, в итоге вышел ко мне — весь в крови, по самые глаза. Я уже был готов ко всему. А он вдруг выдал, что всё закончилось успешно. Я дважды переспрашивал, потому что не поверил. — Дани, ты… — Я даже в самом радужном сценарии себе не рисовал, что меньше чем через полгода мы с тобой будем болтаться в Карибском море, есть мороженое, фотографироваться для моего Инстаграма и высказывать друг другу всё, что накопилось за восемь лет. Я тебя мысленно похоронил. Репетировал диалог с Райко, в котором говорил нашему сыну, что у него больше нет мамы. Пытался распланировать поездки по биатлонным этапам с двумя... — Я тебя люблю, — оборвала его признания Ингрид. — Спасибо тебе за то, что ты есть. Мне и нашим детям очень повезло с тобой. Он неожиданно поцеловал её — горячо и отчаянно; Ингрид отвечала ему, впиваясь пальцами в его плечи, и ночной морской бриз игриво задирал вверх подол её длинного летнего платья. Пальма теперь не осуждала — поглядывала на пару с любопытством, как ребёнок, застукавший родителей на свидании. — Дани, а ты можешь посадить меня на перила?.. — Свалишься. — Подержишь, — улыбнулась Ингрид. — Тогда могу. — Давай. Устроившись на металлическом бортике, она обхватила талию Даниэля ногами и взглянула ему в глаза. — Вот для чего тебе такие сложные схемы нужны, — он ухмыльнулся и подался вперёд. — Инкен, мы отлично просматриваемся с улицы. — Я знаю. И я хвастаюсь. Вся вот эта красота, — она провела подушечкой большого пальца по его щеке, — моя. Завидуйте. — Красота... — начал смеяться Даниэль, но Ингрид тут же заткнула его новым поцелуем. — Замолчи, — еле слышно прошептала она. Ингрид захлестнуло какое-то эйфорическое наслаждение: она вдыхала запах своего альфы, смешивающийся с солёным морским ветром и ещё какими-то ароматами беспечной тропической жизни; её тело постепенно расслаблялось, а в голове не осталось ни единой мысли. Дани унёс её с балкона, чтобы она действительно, отдавшись своим чувствам, не свалилась с ограждения вниз, и уложил на кровать. Ингрид отлично понимала, что за стенкой спал сын, который в любой момент мог проснуться, но ей было почти физически больно отпускать Даниэля, и она вцепилась в него, будто они не виделись несколько лет. — Инкен, — его голос прозвучал хрипло, — ты уверена? У тебя швы не разойдутся? — Да, уверена, — бормотала она, стягивая с себя платье, — Дани, пожалуйста, я в порядке, ты нужен мне, нужен... Ей было не свойственно упрашивать — обычно всё у них происходило взаимно, и на миг в голове у Ингрид промелькнула мысль, что она после всех своих медицинских приключений стала непривлекательной для мужа. Но уже в следующий момент она поняла, что ошиблась. Даниэль прижался к ней, и она ощутила, насколько он возбуждён — не меньше, чем она сама. Ингрид и не подозревала, что Дани умел быть настолько деликатным; он будто боялся двигаться внутри неё и пристально следил за каждым её жестом и меняющимися выражениями лица. Его глаза вместо светлых серо-зеленовато-голубых казались совсем чёрными — сплошной зрачок, и в этом зрелище Ингрид находила что-то практически колдовское, потустороннее. Она пробовала задавать ритм сама — более энергичный и жёсткий, но Даниэль, который был намного сильнее, сразу осадил её и тихо, но твёрдо прошептал ей на ушко: — Без экспериментов. Рано. В ответ она недовольно застонала, понимая где-то самым краем сознания, что Дани прав, и если у неё на этих островах опять начнётся кровотечение, это может стоить ей жизни. Когда её совершенно неожиданно настиг оргазм — Ингрид была не готова, она искренне считала, что у неё ещё полно времени, она вскрикнула, потому что шрам действительно отозвался тупой болью. Даниэль сразу резко вышел, и лицо его побледнело. — Рано, сказал же. — Всё... хорошо, — пробормотала Ингрид, чувствуя, как боль затихает. — Крови нет? Покажи. — Не надо, я сама посмотрю... — Показывай, — тон Даниэля стал жёстче. После того, как они убедились, что Ингрид в порядке, Ташлер приземлился с ней рядом, тяжело дыша, и придавил её к постели своей рукой. Ингрид тихо пискнула от неожиданности и тут же нервно рассмеялась. — Пока не выздоровеешь до конца, к чертям такие занятия, — проворчал Даниэль. — Это как ходить по минному полю, а металлоискатель забыть дома. — Ты испугался? — Конечно. Инкен, ты в отключке не видела, сколько крови из тебя вытекло. А я видел. Подождём ещё. Думаю, от воздержания у нас с тобой ничего не отвалится. Ингрид шутливо шлёпнула его по плечу. Они ещё немного поговорили о разных вещах, уже менее серьёзных, а потом она спокойно, с лёгким сердцем, заснула. Кралендейк вернул для неё своё очарование, и ссора с матерью отошла даже не на второй, а на десятый план. Утром, около десяти часов, в дверь номера неожиданно постучали. Ингрид шикнула на сынишку, который вытаскивал из собранного уже чемодана какую-то свою одежду, и с удивлением выглянула в коридор. На пороге стоял высокий жилистый мужчина с лицом, больше подходящим сказочному существу, чем обычному человеку: слегка раскосые тёмные глаза, аккуратный нос с небольшой горбинкой, выдающиеся скулы и тонкие губы, уголки которых насмешливо приподнимались. Рённинген подумала, что в молодости тот вполне мог бы сниматься во всевозможных журналах про моду — даже в его возрасте около пятидесяти внешность мужчины притягивала взгляд своей необычностью. Ингрид машинально принюхалась, но не ощутила ничего, кроме лёгкого флёра парфюма и слабых отголосков сигаретного дыма. — «Бета», — поняла она. — Доброе утро, — на английском, почти без акцента произнёс господин. — Моё имя Ваутер ван Лоон. — Муж моей мамы? — растерялась Ингрид. — Верно, — по взгляду мужчины было сложно догадаться, о чём тот думал. Рённинген не любила иметь дело с бетами. Настроение альф и омег, в отличие от бет, можно было довольно чётко отслеживать по запаху. — Ма, мне в красной жарко! — Райко подбежал к ней со спины и сунул ей в руки свою синюю футболку. — Я хочу одеть вот эту! — Надеть, — поправила Ингрид. — Хорошо, оставь синюю. — Ты Райнхольд? — вполне дружелюбно поинтересовался Ваутер. — Да, — тот кивнул и по старой привычке спрятался за маму. — Не бойся. Меня отправила твоя бабушка. Я хотел убедиться, что с вами всё в порядке. Когда вы уезжаете? — Мальчик не владеет английским, он Вас не понимает, мистер ван Лоон, — осторожно ответила Рённинген. — Мы заказали такси к половине двенадцатого, уже почти закончили с вещами, сейчас мой супруг выйдет из душа, мы проверим сумки и… Райко, это муж твоей бабушки. Его зовут Ваутер. — Бабушки Астрид? — оторопел Райко. — Нет, её муж — мой дедушка, Годи! А этого я не знаю! — Нет, — помедлив, ответила Ингрид, — бабушки Хелены. — У меня есть ещё одна бабушка? — вытаращил глаза сын. — И другой дедушка? Разве он не умер? — Она встречала вас, когда вы прилетели, — перейдя на ломаный немецкий, Ваутер улыбнулся и стал ещё менее похожим на человеческую особь. Рённинген всерьёз решила, что тот вот-вот сбросит кожу и обернётся какой-нибудь гигантской рептилией или демоническим существом с кожистыми крыльями, как у летучей мыши. — Ты прав, твой родной дедушка погиб. Но я, будучи мужем твоей бабушки, мог бы занять эту должность, если ты не возражаешь. — Не помню, я спал, — Райнхольд, тоже испугавшись, попятился в сторону. — И нового дедушку мне не надо. — Инкен, кто там? — Ингрид услышала за своей спиной звуки уверенных шагов Даниэля. — Меня зовут Ваутер ван Лоон, — повторил мужчина. — Я являюсь вторым равноправным собственником как данного отеля, так и всей сети. — А, Вы контролируете наше выселение, — с грубым акцентом, но вполне разборчиво усмехнулся Ташлер. — Не волнуйтесь, мы покинем номер до полудня. Кстати, господин ван Лоон. — Да? — Ваша супруга очень неосмотрительно обращается с постояльцами. Допустим, она не сдержалась при личной беседе с дочерью, но к Ингрид прилагаюсь ещё и я. Как считаете, если я на правах пятикратного олимпийского чемпиона по биатлону опубликую разгромный отзыв на всю вашу сеть и скажу, что вы оба меня выселили из-за старой семейной драмы, это скажется на ваших рейтингах? — Господин Ташлер. Видите ли, я нахожусь здесь именно по этому поводу. Я хотел бы принести извинения за поступок моей жены. В молодости ей довелось пережить череду травмирующих событий, напоминания о которых существенно влияют на её способность себя контролировать, — тот опять заговорил по-английски. — Мне Ваши извинения зачем? — Даниэль положил руку на плечо Ингрид. — Ей приносите. И вообще, почему бы самой фрау ван Лоон не посетить нас? — Это… моя личная инициатива, — голос Ваутера на мгновение потерял твёрдость. — Вот даже как, — усмехнулся Даниэль. — Я ознакомился с драматичной историей, произошедшей в вашей — то есть, в нашей — семье и подумал, что не нахожу поводов для ненависти в Вашу сторону, господин Ташлер. Ваш сын очень милый, — он бросил короткий взгляд на Райко и невольно улыбнулся. — Госпожа Рённинген… — Что? — удивилась Ингрид. — Хелена сообщила мне, что Вы ищете человека, который помог бы Вам перекупить отель у весьма непростого владельца. Если Вы наймёте переводчика, то, думаю, я попробовал бы провести переговоры. С Вашего разрешения, разумеется. — Зачем Вам это? — ахнула она. — Потому что последнее, чего я хотел бы — это сеять ненависть в кругу своих родственников. Я женат на Хелене чуть больше десяти лет, она поддержала меня финансово в сложный для меня период, из Австрии мы сначала перебрались в Нидерланды, ко мне, а позже, уже стабилизировав ситуацию с бизнесом — сюда… Поскольку Вы — её родная дочь, это значит, что и для меня Вы не посторонняя. Я искренне желаю перемирия для нас всех, госпожа Рённинген. — «Дипломат. Побаивается известности Дани в Европе, прощупывает связи, осторожничает, подлизывается. Но уж лучше так, чем бить по лицу…» — Хорошо, оставьте Ваш номер телефона, пожалуйста, — Ингрид изобразила дружелюбие. — На самом деле, мне очень понравился Кралендейк. Сын вообще в восторге, его покорили останки пиратской истории. — Если Вы когда-нибудь прилетите снова, то у нас есть и частные рейсы на необитаемые острова — маленькие, для большей части туристов непривлекательные, но на некоторых из них сохранились фрагменты старых судов, доков и прочих подобных вещей. — Моё счастье, что Вы сказали это на английском! — рассмеялась Рённинген. — Иначе Райнхольд не дал бы нам улететь, а у Даниэля план тренировок на всё межсезонье расписан. Посетим Вас попозже. Только заранее попросите мою мать не драться, мистер ван Лоон.***
Обратный путь показался ей в разы короче. Возможно, дело было в том, что Ингрид по-настоящему отдохнула, вырвалась из рутины, в которой застряла на несколько лет. Их семья летала в отпуск каждый год — Рённинген догадывалась, что как раз из похожей поездки она в прошлом году привезла Георгину — но они с Даниэлем ни разу не разговаривали по душам. Они бродили по морским — или океанским — берегам, каждый будто бы сам по себе, фотографировали местные достопримечательности, экзотическую еду и… всё. Ингрид не хотела нагружать Даниэля своими переживаниями, тем более, Райко был младше и требовал к себе гораздо больше внимания; так что весь отпуск для неё заключался в жаре за окном и недолгой смене пейзажа. Теперь же она чувствовала себя почти полной энергии, словно внутри у неё кто-то зажёг маленький, пульсирующий живым теплом огонёк. Оказавшись дома, Ингрид сразу же кинулась к дочке. Они прилетели к маме Дани — Астрид не слишком доверяла няням, и поэтому Георгина от тёти плавно переместилась к бабушке. Ингрид расцеловывала девочку и плакала, понимая, насколько она успела соскучиться за эти жалкие восемь дней. Георгина в ответ таращилась на неё глазами Даниэля и в ужасе отбрыкивалась всеми четырьмя конечностями. — Ты подросла, — с нежностью проговаривала Ингрид, — моя красавица, какая же ты сильная, я так тебя люблю… — Она ещё больше стала! — Райко влез к ним на кровать и чмокнул сестрёнку в лоб. Та, судя по её виду, запаниковала ещё активнее. Георгина явно жалела, что пока не умела ходить — иначе убежала бы от любвеобильных членов семьи куда-нибудь в горы и пряталась там, пока приступы умиления не закончатся. — Оставьте ребёнка в покое, — возмутился Даниэль и выхватил у них дочку, прикрывая её своей спиной. — Вы её сейчас до судорог доведёте. — Как добрались? — Астрид зашла в комнату, и Райко тут же с радостными воплями бросился к бабушке. Она обняла его, погладила по голове и улыбнулась. — Долго, — пробормотала Ингрид. Она не знала, как вести себя в присутствии свекрови. Несколько лет назад та буквально её ненавидела, позже, вроде бы, смягчилась и даже передавала Райнхольду через Даниэля собственноручно приготовленное варенье и фермерский мёд. Рённинген не ела ни то, ни другое, и со свекровью не общалась, поэтому теперь откровенно растерялась и замолчала, не закончив фразу. — Всё нормально, мам, — заверил её Даниэль, — устали просто. — Можете остаться здесь до завтра, только я на вас не готовила, с едой разбирайтесь сами, — предупредила Астрид. — Гина, скорее всего, будет капризничать. Всю ночь выл жуткий ветер, мы просыпались каждые десять минут. — Инкен, ты как? — уточнил Дани. — Я… — она беспомощно смотрела то на мужа, то на его маму, то на сына, то на дочку, — нам… — «Я ужасно устала с дороги, а Георгина не даст никому поспать, придётся придумывать что-то с няней… Может, правда заночевать у Астрид? Не съест же она меня, в самом-то деле?» — Решай, пожалуйста, — Даниэль зевнул, прикрыв лицо свободной ладонью. — Ладно, — несмело кивнула Ингрид, — мы… побудем тут до утра. Если не сильно стесним Вас этим. — Как можно такое выдумать, — проворчала Астрид, с нежностью глядя на загорелого и довольного, хоть и вымотанного перелётами Райнхольда. — Вы же не на год явились без предупреждения. — Райко, пошли, — Даниэль жестом поманил сына за собой, — будем заказывать еду. Ингрид осталась со свекровью наедине. Её охватила паника — если бы не страшная усталость, сковывающая всё тело, Рённинген бросилась бы бежать. — Как твоя голова? — буднично осведомилась Астрид. — Доктор точно разрешил тебе путешествовать самолётом столько часов подряд? — Он сказал ориентироваться по самочувствию, — Ингрид закусила губу. — Там, на острове… мне было легче дышать. Даже сейчас заложенность меньше. Голова побаливает, да, но я просто очень хочу спать… — Обязательно покажись своему нейрохирургу. Если возникнет ухудшение, лучше справиться с ним заранее, а не доводить опять до комы. — Вы разве не хотите, чтобы я умерла? — вырвавшуюся у неё реплику Рённинген могла объяснить, разве что, крайней степенью переутомления. Астрид округлила глаза и подошла к ней вплотную. Она до невозможности знакомым жестом — Даниэль делал точь-в-точь так же — положила ладонь на её лоб и тихо спросила: — Может быть, тебе стоит поехать в больницу прямо сейчас? Ты явно не в порядке, Ингри. — Мне всегда казалось, что… — Ингрид напряжённо всматривалась в лицо свекрови, и с каждой секундой в ней росло осознание, что Даниэль похож на мать не меньше, чем на отца; она всегда считала, что тяжёлый взгляд он получил от Готтлиба, но теперь выходило, что и цвет, и причудливую посадку глаз Дани унаследовал от Астрид. — Давай так, — свекровь оглянулась, и, убедившись, что дверь закрыта, продолжила говорить. — Ты мне не очень нравишься. Когда Готтлиба арестовали, я была уверена, что его подставили. Непоколебимо уверена, Ингри. Но все эти годы, пока я езжу к нему, он раскаивается в том, что отдал распоряжение убить своего лучшего друга. Ему невыносимо жить с этим. Мне жаль, что так вышло. Я не знала, чем именно занимался Годи — догадывалась, что его мероприятия незаконны, но думала, что речь о политике, вроде тайных оппозиционных партий. — Коллегия Вашего мужа отбирала талантливых молодых учёных, — шёпотом пояснила Ингрид, — обманом перекупала у них патенты и использовала их наработки в преступных целях. — Я не разбираюсь в высокой науке, я просто физиотерапевт. Когда моя злость поутихла — далеко не сразу, как ты видишь, я поняла, что была несправедлива по отношению к тебе. Мало того, что твоего отца убили, так ещё и твой истинный партнёр — родной, кровный сын этого убийцы. Ты довольно сильная, Ингри. Не каждый человек согласился бы строить судьбу таким образом. — Я полюбила Даниэля. Тоже не сразу, как Вы видите, — она повторила за Астрид, и обе женщины улыбнулись. — Если бы мне несколько лет назад предложили вернуться назад во времени и исправить это всё, я бы не раздумывала ни секунды, но теперь… Теперь я, наверное, готова отдать свою жизнь за Дани и наших детей. — Отдать жизнь недолго, — нахмурилась Астрид, — куда сложнее бороться за неё. Ты нужна нам живой и здоровой, поэтому отдыхай. Ожоги от солнца, кстати, тоже покажи врачу. С твоим тоном кожи ты находишься в группе очень высокого риска. — С-спасибо, — заикнулась Ингрид. — Ложись, я присмотрю за Гиной и мальчиками, — свекровь потрепала её по руке, встала и вышла из комнаты. Рённинген ошарашенно поглядела ей вслед и даже ущипнула себя за предплечье, проверяя, не уснула ли она в самолёте, но дом Астрид Ташлер никуда не исчез. — «Что ни день, то новое открытие», — успела подумать Ингрид перед тем, как молниеносно уснуть от усталости.***
Даниэль выступал ещё не один год, а целых два. В первом постолимпийском сезоне он вернулся к настолько высоким результатам, что тренерский штаб вцепился в него, как в последнюю надежду, и многоголосым хором уговорил остаться ещё на год. Ингрид, на которой висела маленькая Георгина — Райко пошёл в школу и свободно ездить с родителями по этапам больше не мог, за ним смотрела бабушка — восприняла решение мужа без особого восторга, но возражать не стала. На это у неё было сразу несколько причин. Во-первых, призовые деньги, которые обеспечивали их семье практически безбедную жизнь. Во-вторых, она, в отличие от Райко, совсем растерявшего интерес к спорту — может быть, кроме любительских забегов на лыжах, искренне прониклась атмосферой биатлонных соревнований. Ей понравилось буквально всё — организационные моменты, напоминающие ей о её молодости, бешеная энергетика от интернациональных зрителей, сами гонки, исход которых порой зависел от ничтожных долей секунды… Ингрид жалела, что не пыталась увлечься биатлоном гораздо раньше — успела бы застать золотые годы Даниэля и заодно искупаться в его славе. Похудев после операции и последующего лечения, Рённинген обрела некоторую долю уверенности в себе. Петь на сцене она так и не решилась: однажды знакомые Доро взяли её в качестве сессионной вокалистки, но Ингрид не ощутила, оказавшись в свете прожекторов, какого-то особого душевного подъёма. Она просто разволновалась, переживала, возьмёт ли правильные ноты, или же публика закидает её гнилыми помидорами даже несмотря на то, что её муж умел стрелять. Так что, вместо выступлений в небольших клубах Ингрид выбрала организационную работу с менеджерами итальянской сборной. Параллельно с этим она, наступив своей замкнутости на горло, завела открытый блог в Инстаграме, где рассказывала о своей жизни. Ингрид делала посты о своём прошлом в Австрии, о замужестве, воспитании детей, болезнях, операциях, статусе жены спортивной знаменитости… Публика в комментариях собиралась разная. Ненавистников и «троллей» Рённинген блокировала без сожаления, а с постоянными подписчиками охотно общалась, если у неё на это было лишнее время. Второй сезон у Даниэля вышел менее успешным, но Ташлер честно признавался, что устал, и ему пора уступить место новому поколению. Ему устроили действительно грандиозные проводы, и Ингрид плакала, расчувствовавшись, вместе с особо преданными болельщиками. В сборной появились сразу два подающих надежды вчерашних юниора — и Даниэль, и Ингрид, и тренеры надеялись, что те ребята с опытом и временем вырастут в достойных представителей своей страны. Ваутер ван Лоон не обманул. Он и вправду прилетел на переговоры в Австрию — смотрелся в рядах обыкновенных европейцев чужеродно, как орхидея посреди болота. Жена бандита упиралась долго — из принципа, как была уверена Ингрид, но в итоге сдалась и согласилась на сделку. В тот день Рённинген напилась так, что названный отчим тащил её в отель практически на руках. Гостиницу позже передали Себастьяну и Ларсу, и Ингрид со спокойной душой отбыла обратно в Италию. Перед этим она заглянула на кладбище, посидела у отцовского надгробия и рассказала папе о своей ошибке с подарком, рождении дочери, внезапном примирении со свекровью… Рённинген раздумывала, не навестить ли ей в тюрьме ещё и Готтлиба, но пока такой вариант развития событий её пугал. О чём ей разговаривать со старшим Ташлером? О Леннерте? О детях? Об учёных, путешествующих между параллельными вселенными? Ингрид хотела заглянуть в мир, из которого прибыл Тарье Бё, называвший себя её альфой — она убедилась, что тот не врал, когда обменяла фото — но боялась, что не сумеет вернуться обратно. — «У меня семья, я не могу так просто взять и исчезнуть. Пока… пусть останется мечтой. А потом посмотрим».***
Зимнее солнце радостно переливалось в высоком чистом небе. Одной рукой Ингрид стискивала ладошку Георгины, а второй держалась за Даниэля. Было очень холодно, и периодически Рённинген проверяла, не сползли ли с дочери шапка или шарф. Рядом с Даниэлем понуро брёл Райко — причитал, зачем они снова приехали сюда, неужели не существует более интересных занятий, чем ежегодные путешествия на кладбище Граца, но Ингрид была неумолима. — Ты всё это начал, — напомнила она, — так что потерпи ещё немного. — Мам, я был маленький и тупой! А ты болела! — Неважно, — не сдавалась Ингрид. — Мы отдаём должное этому парню, — Даниэль похлопал сына по плечу. — Получается, что он помог нам сохранить семью. — Это же совпадение! — бушевал Райко. — Райнхольд, тебе девять лет, ты уже взрослый. Веди себя прилично, будь добр, — Ингрид оторвалась от Даниэля и крепко стиснула второе плечо сына, который грозился вот-вот догнать её по росту. — Тем более, мы ненадолго. — Мам, дай мне! — попросила Георгина, когда вся компания остановилась у надгробной плиты. — Дай мне! — Держи, — Ингрид протянула девочке розу. — Все дай! — Нет, все не дам, — улыбнулась она, — каждому по одной. Клади, аккуратно. Георгина старательно уложила цветок на снег и уже через секунду вцепилась в мамину ногу. Следующую розу опустил Райко. Ингрид и Даниэль одновременно пристроили оставшиеся цветы рядом и взглянули друг на друга. — Знаешь, Симон, — задумчиво пробормотала Рённнинген, посмотрев на памятник, — мы никак не можем исправить то, что уже случилось. Даже если… Даже если эти учёные, как их там, закончат собирать машину времени, переписывать прошлое рискованно. Но в наших силах заняться воспитанием нового поколения, в котором дети будут внимательнее друг к другу. Не травить того, кому больно, а помогать. Не допускать таких трагедий, как с тобой. — И спасибо тебе за вот эту леди, — Даниэль подхватил Георгину на руки и чмокнул её в раскрасневшуюся от мороза щёчку. — Что ты делаешь? — Ингрид изумлённо наблюдала за сыном, который отошёл чуть дальше от надгробия, чем все остальные, и задумчиво изучал камень, прищурившись и наклоняя голову то в одну сторону, то в другую. — Запоминаю, как эта картина смотрится, — пояснил Райнхольд. Рённинген улыбнулась. Райко не отступил от своих намерений снимать кино — более того, он попросил записать его в студию рисования, и теперь стены их дома украшали его многочисленные работы. Ингрид догадывалась, что к предыдущим рисункам вот-вот присоединится и сегодняшний кладбищенский пейзаж с розами на снегу. — Прости меня, Райнеке, — тихо сказала она. — За что? — удивился сын. — Ты понял, за что. — А, это… — Райнхольд вернулся к ней, передёрнул плечами и вдруг обнял её. — Я уже давно простил, мам. Не волнуйся. — Так, пока нам всем тоже не стало холодно, — Даниэль влез в их диалог, — предлагаю пойти обратно в город. — Я сама! — закричала Георгина. — Сама! — Конечно, — заверил её Даниэль, опуская дочку на землю. Та бодро зашагала вперёд, и ему пришлось потянуть её за капюшон, чтобы умерить её прыть. — Только не туда. — Давай руку, — вздохнул Райко. — Нет! — упрямилась Георгина. — Давай, говорю, — Райнхольд закатил глаза и крепко ухватил сестрёнку за запястье. — Ты ещё мелкая, чтоб по кладбищам ходить одна! — Вот насчёт Йерге, — Даниэль придвинулся к Ингрид и зашептал ей на ухо так, чтобы дети не услышали. — С ней вполне можно попробовать профессиональный спорт, когда она подрастёт. — Мне уже очень жаль её соперников, — в том же тоне ответила Ингрид. Она ещё раз взглянула на надгробную плиту, затем — на солнце, и, позволив Даниэлю взять себя под локоть, вместе с остальными направилась к выходу. Дома, в Антерсельве, их ждала строящаяся биатлонная школа — планы на этот счёт у семьи были грандиозные.