Не уходи

***

      За окном бушевала настоящая метель, накрывая уютный альпийский городок пушистым снежным покрывалом. Маленький мальчик, которому следующей весной должно было исполниться шесть, сидел перед широким экраном телевизора. Левую щеку ребёнка украшал криво нарисованный итальянский флаг, а на голове у малыша сидела вязаная голубая шапка, на которой золотисто-жёлтыми нитками была вышита надпись «Südtirol». Мальчик нетерпеливо ёрзал, ожидая, когда же начнётся гонка. Ведь там, в Швеции, которая сейчас была так близко и так далеко одновременно — по ту сторону экрана — находился его отец.       Комментатор заливался соловьём, повествуя о преимуществах и недостатках трассы, о событиях из личной жизни спортсменов. Услышав выстрел стартового пистолета, ребёнок замер в предвкушении. Замелькали разноцветные силуэты — спортсмены схлестнулись уже на стартовой поляне. — Па-а-а-па-а-а!!! Вперё-о-о-од!!! Па-а-а-а-па-а-а!!! — мальчишка вскочил на ноги и возбуждённо запрыгал. — Райне, ну что там такое? — Ингрид заглянула в гостиную, сохраняя на лице недовольное выражение. — Мама, ты что! Это же — у ребёнка перехватило дыхание — биатлон! Там папа!!! — Позвоним ему вечером, — она попыталась отобрать у сына пульт, но тот закричал и впился острыми зубками в мамину руку. Ингрид ахнула и отдёрнула ладонь. Райнхольд понял, что переборщил, но извиняться было уже поздно. — Быстро к себе в комнату, — прошипела она, — и никакого биатлона! Подумай о своём поведении! — Но мамочка, я просто скучаю по папе… — Позвонишь ему вечером, — Ингрид выключила телевизор и грубыми движениями вытолкала сына в коридор. На глазах у малыша заблестели слёзы, но она словно не замечала их. Убедившись, что Райнхольд закрыл дверь, она спустилась обратно на кухню и отхлебнула уже остывший кофе.       За последние семь лет жизнь Ингрид Рённинген менялась только в худшую сторону. Сначала был переезд в Италию и скоропалительная свадьба, о которой писали все местные спортивные газеты и журналы. Жениться в постолимпийский сезон не было чем-то сверхъестественным, но фамилия невесты была тесно связана с историей об убийстве отца новобрачной и последующем аресте целой коллегии учёных, занимавшихся незаконными разработками. Ингрид боялась выйти из дома, потому что настырные журналисты подстерегали её везде. Через несколько месяцев ажиотаж поутих, и жизнь пошла своим чередом. Рённинген страдала от невыносимой тоски — Даниэля никогда не было дома, все друзья остались в Австрии, работать тоже было негде. Мать Ингрид продала основную долю бизнеса умершего мужа и улетела жить куда-то на тропические острова с новым супругом. Для Рённинген это стало таким тяжёлым ударом, что она впала в депрессию и несколько дней лежала на кровати, повернувшись лицом к стене. Муж был на сборах, поэтому поговорить Ингрид было совершенно не с кем. Пару раз она звонила по так называемым «телефонам доверия», но от получаемых советов камень на душе Ингрид не рассыпался в прах, а наоборот, становился тяжелее. Когда Ташлер успешно завершил сезон, Рённинген поставила ему ультиматум — ей нужно родить ребёнка, иначе она совсем сойдёт с ума. Даниэль попытался уговорить супругу подождать ещё немного, аргументируя своё решение тем, что Ингрид ещё совсем юная и вряд ли будет готова к материнству. Но Рённинген была непреклонна. — Я и так пережила две течки без тебя, — отрезала она, — ты хочешь, чтобы я отправилась искать счастья на стороне? — Ты можешь ездить со мной, — предложил Даниэль. — Мне нет там места, — не согласилась Рённинген. — Я хочу ребёнка, правда. Я справлюсь. Мама родила Себастьяна, когда ей было двадцать, и ничего.       Ташлер сдался, и вскоре Ингрид забеременела. Она видела себя матерью девочки, похожей на неё саму — такой же пухленькой, светловолосой, с серьёзными зелёными глазами. Рённинген думала, что отдаст дочку в музыкальную школу, или, если ребёнок захочет, в секцию фигурного катания. Малышки, которые скользили по льду, словно сказочные феи, завораживали Ингрид — освоить коньки было её собственной детской мечтой. Но жизнь полна сюрпризами — восемнадцать часов схваток, экстренное кесарево сечение, ощутимая кровопотеря и… мальчик. Рённинген хотела назвать его в честь отца, но малыш полностью пошёл в породу Ташлеров, не взяв ни одной чёрточки от мамы и деда. Она специально дала ему твёрдое, сильное имя — Райнхольд, решив, что раз красавицу-дочку вырастить не получится, то можно попробовать воспитать достойного наследника олимпийского чемпиона. Однако малыш постоянно болел, плохо ел, беспокойно спал и не проявлял большого интереса к подвижным играм. Первые три года после рождения сына Ингрид мечтала об одном — выспаться. Потом, когда малыш пошёл в детский сад, стало немного легче. Даниэль постоянно таскал его с собой по разным городам и стадионам. Ингрид злилась — ребёнок слишком маленький, чтобы запоминать какие-либо события, плюс в дороге он непременно подхватывал простуду, лечить которую приходилось матери, потому что супруг уже отбывал на очередной этап. Отношения Ингрид и Даниэля трещали по швам, их держала только генетическая связь, что обеспечивала физическое влечение. Откровенно говоря, Рённинген надеялась, что супруг завершит карьеру через пару лет после рождения сына. Но биатлон для Ташлера оказался важнее семьи…       Ингрид отставила чашку и взглянула в окно, где искрящиеся снежинки обгоняли друг друга, опускаясь на землю. Из детской продолжали доноситься приглушённые всхлипы Райнхольда. Ингрид подумала, что она слишком жестоко обошлась с сыном — тот настолько сильно хотел увидеть отца, что набросился на собственную маму. В конце концов, ему всего пять. Рённинген встала и тяжёлым, усталым шагом подошла к двери. — Райнеке, прости меня. — Уходи. Ты плохая. — Я тоже очень скучаю по твоему папе. Мне больно, маленький. Прости меня. — Только если дашь досмотреть гонку, — дверь приоткрылась, и Ингрид увидела припухший от слёз серый глаз. Флаг на щеке размазался, превратившись в бурое месиво. — Я сяду рядом с тобой, — Рённинген опустилась на одно колено, смотря на сына в упор.       Райнхольд вышел в коридор, шмыгая носом. Шапка сползла ему на лоб, и на груди расплылось несколько мокрых пятен. Ингрид подхватила сына и, поцеловав его в нераскрашенную щёку, понесла обратно в гостиную.       Даниэль показал хороший результат — допустив один промах, пришёл к финишу третьим. Слёзы на глазах Райко моментально высохли, и ребёнок, вдоволь накричавшись, пошёл за мамой, которая собиралась разогреть ему ужин. — А когда мы будем звонить папе? — робко спросил мальчик, копаясь ложкой в тарелке. — Когда придёт время ложиться спать, — спокойно ответила Ингрид, оторвавшись от книги. — А почему сейчас нельзя? — Потому что он ещё занят. — Чем? — Райнеке ёрзал на стуле. — Сначала будет пресс-конференция, потом он поговорит с журналистами и тренером. И только после этого пойдёт к себе в номер. — А что такое «пресс-конференция»? — спросил Райнхольд, прекрасно зная ответ. — Это такое мероприятие, где спортсмены из первой тройки отвечают на разные вопросы, — Рённинген начинала закипать. — А зачем оно? — Так заведено, — отмахнулась Ингрид. — Пойдём во двор? — мальчик размазал остатки каши по тарелке и взглянул на мать. — Нет. Там метель. — Ну пожалуйста, ну мамочка… — Ты снова заболеешь. Погуляем завтра утром, если ветер стихнет.       Райнхольд стукнул ложкой по столу и вскочил на ноги. — Ты меня не любишь! — глаза малыша снова наполнились слезами. — Вот папа всегда гуляет со мной! — Ну и где твой папа? — Рённинген понимала, что нельзя, нельзя говорить с ребёнком в таком тоне, но гнев застилал ей глаза. Райнеке разревелся и убежал к себе в комнату. Ингрид взяла перепачканную тарелку и лизнула её, чувствуя, как сладкая каша приятно перекатывается по языку. Надо бы самой поужинать… Она наложила себе небольшую порцию, слушая, как сын в ярости топает по детской. Опустошив тарелку, Рённинген меланхолично сунула её в раковину и пошла за телефоном. — Райнеке, — крикнула она.       Молчание. — Сынок, я звоню папе!       Райнхольд тут же выскочил из комнаты и прибежал к маме. Ингрид прижала малыша к себе, чувствуя, как колотится его сердечко. — Алло, Дани, — начала Рённинген. — Инкен, — обрадовался Ташлер. — Я сам хотел вам позвонить, но… — Поздравляю с бронзой, — тихо сказала Ингрид. — Мам! Мам! Дай мне трубку, пожалуйста!!! — умоляюще зашептал Райнхольд, вцепившись в свитер Ингрид. — Райнеке хочет с тобой поговорить, — Рённинген протянула сыну телефон. — Папа!!! Ты самый лучший! Я очень по тебе скучаю! Приезжай скорее домой!       Ингрид гладила сына по голове, пока тот внимательно слушал ответ отца. — Мама не хочет со мной гулять. У нас такой ветер — ууу… — продолжал малыш. — А ты дашь мне поносить медаль?       Рённинген ухмыльнулась одним уголком рта. Ещё ни одна награда Даниэля не ускользала от настырного Райнхольда… — Хорошо, пап. Я буду слушаться маму. На, — мальчишка сунул трубку в руку Ингрид. — Он капризничает целый вечер, наверное, снова заболеет. Я не хочу вести его на улицу, — Рённинген чувствовала себя виноватой. — Посмотри с ним мультики, — посоветовал Ташлер. — Я побежал, ребята уже принесли шампанское. Люблю тебя. — И я тебя люблю, — ответила Ингрид, поражаясь тому, насколько фальшиво прозвучал её тон. Даниэль отсоединился.       Мультфильм медленно подходил к концу. Райнхольд начал зевать, и Рённинген снова прижала сынишку к себе. — Пойдём в кроватку? — Мгм, — сонно ответил мальчик. Ингрид помогла малышу надеть пижамку, подоткнула одеяло и уже собралась уходить, когда сын окликнул её. — Мама, а у меня другой мальчик под кроватью живёт. — Не выдумывай, — вздохнула она. — Его зовут Симон, он любит есть немецкие колбаски. Он всегда дразнит меня и хочет отнять все мои игрушки. — Райнеке, — Ингрид подошла к сыну, — сейчас я загляну под кровать и докажу тебе, что там никого нет. — Не надо! — испугался мальчик. — Он подумает, что я наябедничал! — Котик, — она села возле сына и погладила его по голове, — засыпай спокойно. Я никому не дам тебя обидеть.       Мальчик зевнул ещё раз и отвернулся к стенке. Ингрид подождала, пока дыхание ребёнка не станет ровным и глубоким, и поднялась с кровати. — «Нужно будет показать его психологу», — подумала Рённинген, закрывая дверь.