"Быт или не быт?" или как Максим с Сережей жил

      Ничто не предвещало беды, когда я шел домой двадцать пятого января. Проснувшись после ночной вечеринки в общаге по случаю великого праздника всех студентов, я кое-как привел себя в порядок, растолкал хозяев комнаты, чтобы закрыли за мной дверь, и побежал к моему Максиму, который безропотно ждал, когда я вернусь из родных пенатов, воздав должное традициям отмечания этого бессмысленного и беспощадного Татьяниного дня. Нет, ну действительно, какие празднования-то? Экзамены все сданы, друзей как таковых у заочников-первокурсников нет (да и откуда им взяться-то, если видимся только по субботам да на сессии?), но, как говорится, если обидеть «братство», то потом это может аукнуться, когда придет пора. Ну, действительно, жалко мне, что ли? А так хоть на людей посмотрел, себя показал… Хм… Главное, чтобы Макс об этом не узнал, а то я такие призывные взгляды девичьи на себе ловил — аж страшно было ночевать оставаться, боялся, что изнасилуют, пользуясь случаем. Но повезло: слишком много народа, слишком мало алкоголя для полного «падения нравов» и утраты девичьей стеснительности, поэтому моя честь осталась непоруганной, и утром я смело мог смотреть в глаза всем участникам пьянки, а тем более — Максиму.       Воскресенье встретило меня дождиком, слякотью и вообще премерзкой погодой, когда я вышел из общаги, но ничто не могло испортить моего настроения: впереди были каникулы. Не сказать, что я прямо вот предвкушал отдых по полной, но все равно нагрузка на мой организм снижалась: не надо было ежевечерне сидеть зубрить конспекты, да и субботние утра можно было посвятить здоровому сну. Несмотря на то, что день студента мы уже отметили, ощущение праздника все еще оставалось со мной: я смогу теперь больше времени уделять моему Максу, а то он и так, бедняга, страдал тут без меня, дурью маялся…       Когда я добрался до дома, сжимая в руках пакет с бутылкой шампанского, фруктами, креветками и прочими милыми вкусностями для отмечания, время было уже к полудню, поэтому я очень удивился, увидев, что Макс до сих пор дрыхнет, а кошка с диким мявом пытается разнести нашу многострадальную квартиру. Не придав этому значения, я пошел на кухню, загрузил продукты в холодильник, а сам пошел в спальню, разделся и забрался под одеяло, обнимая сонную тушку. Даже несмотря на то, что я был с улицы, Максим показался мне слишком горячим, поэтому я быстро метнулся к аптечке, достал градусник и сунул ему, чтобы убедиться, что я не параноик, а мой шеф действительно пышет жаром.       — Максим! 38,5 на градуснике! У тебя жар! Как ты себя чувствуешь, что болит, горло? Нет? А что? — встревоженно тормошил его я.       — Отстань, дай мне поспать, просто переутомился, — бурчал Макс, еще больше кутаясь в одеяло и уворачиваясь от моих назойливых попыток заняться диагностикой заболевания на дому.       — Может, вызвать врача? — с беспокойством спросил я.       — Воскресенье, какие врачи? А скорая при такой температуре не приезжает, успокойся, — пробормотал Макс из-под подушки. — Да я завтра буду как огурчик! Спи уже, параноик хренов!       Естественно, ни о каком сне речь уже не шла. Каждый час я бегал к нему мерить температуру, пытаясь влить в него жаропонижающие всех цветов и консистенций. Но он согласился только на теплый чай с лимоном и ложку мёда под язык, остальное он обозвал химией и отправил меня на хрен с моим синдромом наседки. Поздно вечером я лег спать очень обеспокоенным, потому как температура не снижалась, но и не поднималась, что вселяло в меня хилый оптимизм.       Утром в понедельник я встал рано, как обычно, прошлепал в ванную, там умылся, почистил зубы и потормошил Максима, который, к моему удивлению, был не таким уж и горячим, что не могло не радовать.       — Сереж, я сейчас, ага, свари пока кофе, хорошо? — простонал он из-под подушки.       — Понял, давай, жду на кухне. Только сильно не задерживайся, — уже более весело сказал ему я.       Спустя минут десять он выполз на свет Божий, и я аж присвистнул: все его лицо и шею покрывала красная сыпь, кое-где уже превратившаяся в волдырики с прозрачным содержимым.       — Максим, а ты ветрянкой болел? — осторожно спросил я, разглядывая эту красоту неописуемую.       — Знаешь, по-моему, нет, — неуверенно ответил он, почесывая затылок.       – Ну, значит, поздравляю с диагнозом, — обреченно выдохнул я. — И это, аккуратнее, не трогай «прыщики», а то сдерешь — шрамы останутся на коже. Мне-то все равно, но ты ж гендиректор, сам понимаешь…       — Черт! И надолго эта байда? — взвыл Макс, уже явно почесываясь.       — Ну, недели на две-три, это уж как пойдет. Давай, собирайся, сейчас поедем в больницу, ветрянку лучше переносить дома, а не на ногах, — вынес свой приговор я.       — Есть, шеф, — угрюмо буркнул он и пошел одеваться.       Естественно, в доврачебном на него посмотрели, как на восьмое чудо света, мол, надо же, как же так, неужто такое встречается, поохали и отправили к терапевту без очереди, чтобы он там никого больше не заражал и не пугал своей физиономией. Врач оказалась женщиной с крепкими нервами и богатой практикой, поэтому выписала ацикловир, цинковую мазь, интерферон внутримышечно, курс витаминов, антигистамин, сказала, что зеленка тоже в помощь болящему, чтобы язвочки не воспалялись, а если уж совсем невмоготу будет, то ванна с содой и холодные компрессы помогут облегчить зуд, но вообще посочувствовала и отправила на больничный на две недели.       Домой мы ехали не то чтобы грустно, но немного опечаленно: это ж три недели никакого секса, а сплошной зуд и дискомфорт, плюс ежедневные уколы, которые, к счастью, я в свое время научился делать, так что хоть тут нам повезло.       — Сереж, порадуй меня хоть ты: ведь ты же болел ветрянкой, да? — с надеждой спросил Макс.       — Если честно, то я не помню, может, в глубоком детстве, разве что. Но в сознательном возрасте точно нет, — кисло улыбнулся ему я. – И, предвосхищая твой следующий вопрос, скажу, что по карте тоже посмотреть нельзя — она сгорела в архиве, так что тут остается только надеяться на лучшее.       По дороге мы заехали в аптеку, закупили лекарства, лосьон, шприцы и спиртовые салфетки, потом я его со всем богатством выгрузил дома и умчался на работу, порадовав там всех, что шеф в глубоком карантине, а все, кто не болел ветрянкой, имеют шанс заполучить себе очень стильный и модный татуаж на пару-тройку недель. Вроде таким «везунчиком» оказался только я, у остальных то ли родители были более ответственными, то ли детей в их окружении было больше, но факт остается фактом: у всех в анамнезе имелась ветряная оспа разной тяжести, только я был вот таким вот уникумом.       Следующую неделю я вспоминаю с ужасом: видеть ежедневные муки Максима, обмазанного цинковой белой гадостью, уколы, таблетки по расписанию, жутко зудящие язвы по всему телу, которые к среде выскочили даже на языке, принуждая его перейти на протертые пресные кашки-пюрешки, чтобы лишний раз не травмировать слизистую, было невыносимо. Я делал всё, чтобы облегчить его страдания: отвлекал его, помогал принять ванну с содой, протирал спину лосьоном, а на ночь я надевал ему на руки варежки-прихватки, приматывая их скотчем, чтобы во сне он не расчесал кожу до незаживающих шрамов. К пятнице Максим приобрел еще и стильные зеленые крапинки по всему телу, потому как цинковая мазь уже не спасала. Глядя на него, я испытывал смешанные чувства: с одной стороны, я знал, как ему плохо, но с другой, видеть, как этот красавец-мужчина, всегда такой уверенный в себе, властный, волевой, сейчас стоит в нелепых варежках, весь в зеленую крапинку, мне хотелось заржать — настолько комично он выглядел.       Вторая неделя болезни была относительно спокойной: зуд постепенно спадал, общее состояние было более-менее терпимым, теперь главное было — не забыться и не поддаться соблазну содрать с себя все корочки с ветряночных болячек, уж больно раздражали они, цепляясь за одежду! Но каждый раз мне приходилось напоминать измученному болезнью Максу, что надо потерпеть, иначе останутся шрамы, поэтому варежки на ночь мы все так же продолжали ему надевать.       В пятницу я записал его на прием к врачу, хотя особой надежды на то, что его уже выпишут, у меня не было. Суббота—воскресенье пролетели незаметно, в заботах, а в понедельник он самостоятельно отправился в больницу на прием. Уж не знаю, что ему там сказали, но вернулся он повеселевшим, хоть и с продленным на неделю больничным, поэтому во вторник я уходил на работу в более приподнятом настроении, чем в последнее время, а вернувшись, застал его расхаживающим по квартире в одном полотенце, и, судя по всему, окна он закрыл минут за пять до моего прихода — уж больно свежим был воздух.       — Максим, а разве тебе уже можно по сквознякам гулять? — спросил его я, проходя в комнату.       — Сереж, ну мне вот врач сказала, что при ветрянке, оказывается, надо проветривать помещение как можно чаще, — выдал мне этот чудик в крапинку.       — Но, наверное, при проветривании ты сам не должен быть в этом помещении, или я что-то путаю? — усомнился я.       — Ну… Даже и не знаю, — задумался он. — Да что со мной случится-то? У меня в крови интерферона куча, витаминов тонна, да и вообще, я чувствую прилив сил!       — Рад слышать, — улыбнулся я. — Если настроение хорошее, значит, ты точно пошел на поправку.       На следующий день я вернулся с работы радостный в предвкушении если не обнимашек, то хотя бы общения с адекватным и бодрым Максимом, чего мне недоставало в последние две недели.       — Макс, я дома, — крикнул я от входа.       — Сереж, я в спальне, подойди, пожалуйста, — донесся его голос.       — Ну, и что у нас случилось? — хмыкнул я, глядя на лежащего в позе буквой «зю» Максима.       — Да вот, повернулся неудачно, что-то заклинило, не мог бы ты мне помочь? — попросил он, уткнувшись носом в подушку и неестественно извернувшись на кровати.       — Горе ты моё, где хоть болит? — вздохнул я, присаживаясь рядом с ним.       — Да поясница, блин! Начал вставать, там что-то хрустнуло — и ни туда, ни сюда, — рыкнул он, пытаясь встать.       — Тихо, тихо, лежи, сейчас принесу мазь, будет полегче, — успокоил его я и убежал за аптечкой.       Через полчаса он уже кое-как передвигался по квартире, но спина давала о себе знать, поэтому еще одного визита к врачу было не избежать.       — Ну как, что сказал доктор? — спросил я вечером среды, заходя домой.       — Ну, а что они скажут? Застудил спину, лечить надо: тепло, массаж, какие-то там токи… Короче, допроветривался я, — с досадой чертыхнулся Макс, кутаясь в теплый свитер.       — Да ладно тебе, ну, бывает, ничего страшного. Что прописали? — поинтересовался я, заглядывая в назначения.       — Да стандартный набор, разогревающие и обезболивающие, так что иди сюда, будешь меня мазать, — сказал он, потянув меня за собой в спальню.       — Хорошо хоть в этот раз без уколов обойдемся, — буркнул я, натирая его фастум-гелем.       — Ага. А то у меня и так вся задница исколота, — пожаловался он, напрашиваясь на массаж еще и его ягодичных мышц. Ну, а что, если секса нет, то хоть легкий полупеттинг — и то приятность!       Четверг прошел спокойно и без особых проблем: все то же лечение, те же процедуры, тепло и покой. Но Максим не был бы Максимом, если бы он не решился на более радикальные меры.       — Сереж, завтра день Святого Валентина, а у меня спина, как у деда радикулитного! Как я тебя поздравлять буду? Так что вот, мне в аптеке посоветовали, сказали, что очень хорошо помогает. Мажь! — категорично заявил он мне, протягивая коричневый тюбик с надписью «Капсикам».       — Максим, а ты уверен? Может, инструкцию почитать? А то мало ли? — осторожно спросил я, беря эту мазь в руки.       — Да я уже почитал, всё нормально там, давай мажь, только вот эту штуку используй, чтобы руки не пачкать, — сказал он, протягивая пластиковый аппликатор.       — Ну… Надеюсь, ты знаешь, что делаешь, — с сомнением сказал я, щедро нанося мазь на его поясницу.       Вскоре я накрыл его полотенцем, а сверху для дополнительного тепла одеялом, а сам пошел шаманить на кухне. Минут через двадцать я увидел, как Максим ходит по квартире, замотанный в шарф, но что-то мне показалось, что двигается он слишком быстро и как-то уж чересчур усердно двигает туловищем для человека, у которого болит спина.       — Макс, у тебя всё в порядке? — крикнул я ему.       — Ну, как сказать… Греет хорошо, даже, может, чересчур хорошо, — ответил он, в очередной раз быстрым шагом обходя периметр комнаты.       — Может, шарф развязать? А то мало ли, — высказался я, сомневаясь, что эту мазь вообще было целесообразно использовать, но помалкивая, а то обидится еще.       — Да, наверное, ты прав, — прошипел он, разматывая повязку.       — Да у тебя ж тут кожа красная, как будто ошпаренная! — ужаснулся я. — Давай-ка я тебе хотя бы то, что не впиталось, сотру, а то мало ли, у тебя вон еще после ветрянки не все зажило как следует!       — Ну, давай попробуем, — согласился Максим и потом минут пять лежал, наслаждаясь прохладой салфетки, которой я обтирал его многострадальную поясницу.       — Знаешь, Сереж, зато спина больше не болит, — сказал он мне через полчаса, наклоняясь вправо-влево, вперед-назад, пробуя подвижность позвоночника.       — Да уж, производитель же обещал анальгезирующий эффект — не обманули, — хохотнул я, радуясь, что ему стало лучше. — А все-таки, дай мне ту инструкцию, а? Хоть почитаю, от чего тебя так колбасит!       — Да читал я ее! Там написано, что противопоказаний в моем случае нет, если только чувствительность к компонентам! — обиделся Макс, протягивая ее мне.       — Хм, а что по этому поводу в интернете пишут? — сказал я, включая планшет. – О! Смотри! Вот что пишут: «Такое невыносимое жжение, как будто ты находишься на вертеле и тебя, как курочку-гриль, медленно коптят. Но я стерпела, смывать не пошла, в надежде, что может быть всё-таки поможет, но оказалось всё наоборот, у меня наутро проявились признаки ожога, кожа стала в некоторых местах отслаиваться, покраснела и боль не прошла, а наоборот, усилилась, т.к. теперь невыносимо болел верхний эпидермис кожи.» О, а еще пишут, что возможна аллергия, вплоть до анафилактического шока и отека Квинке! Так что ты еще легко отделался! Мда… Ну что ж, надеюсь, больше ты над собой опыты ставить не будешь? — съехидничал я.       — Нее, хватит, и так уже, как в том мультике, «в теле такая приятная гибкость образовалась, я теперь и без палочки, во что хочешь, превращусь!» — заржал он. — Кстати, мы есть-то будем сегодня?       — Макс, а ты скотина! Ты весь день дома был, неужели ничего так и не приготовил? — аж задохнулся от его наглости я.       — Да ладно, шучу, надо только разогреть, — ехидно улыбнулся он, придавая мне ускорение легким шлепком.       — Вот ты тролль, — восхитился я. — Ты так скоро меня в этом деле перерастешь!       — Да уж, тебя перерастешь, — буркнул он. — Ты у нас профи-тролль! Недостижимого уровня! Гуру всех троллей вместе взятых!       — Ладно, хватит мне дифирамбы петь, корми меня уже, а то замудохался я с тобой за эти три недели уже, — устало выдохнул я, усаживаясь за стол.       — Щас всё будет, не бузи, — усмехнулся он, накладывая что-то такое не особо съедобное на вид, но очень приятное на запах.       — А это что? — чисто для проформы спросил я.       — Ну, это овощи с грибами и пряностями. Какими — не спрашивай, все равно не вспомню, но я пробовал, прошло уже больше часа, а я еще жив, так что налетай! — заржал он, подталкивая ко мне тарелку, чтобы уж наверняка не отвертелся.       — А вкусно, — прочавкал я, не успев дожевать первую порцию этого удивительно душистого домашнего вегетарианского, но такого замечательного рагу. — Пожалуй, теперь достиг мастерства ты, юный падаван, поэтому еду готовить будешь ты часто! — важно изрек я, подражая магистру Йоде.       — Ну вот тролль и есть, — вздохнул Макс, — только цветом не вышел. И комплекцией. Зато ты это компенсируешь язвительностью, которой у тебя на пятерых хватит…       — Не переживай, ты тоже научишься, дай только время, — важно сказал я, облизывая тарелку и протягивая ее за новой порцией.       — Конечно, магистр! — просиял он, подрываясь за добавкой для меня. Видимо, действительно мазь чудесная, надо только норму знать.       Спустя пару часов я уже засыпал и думал, что уж завтра-то, в день Святого Валентина, мы отпразднуем за все те недели, которые из-за дурацких болезней выпали из нашего графика совместного времяпровождения…       — Милый, доброе утро! С праздником тебя! Ой, а это что у тебя за волдырики такие по всему лбу?       — Бля… Еще три недели псу под хвост. Ну, с Валентином тебя, Максимушка…