Алинорец

      Однажды в жизни всё случается впервые. Первые слова, первые шаги, первые произнесённые заклятия… И первый раз, когда кто-то решился рассказать о себе в длинной и нудной эпистоле. Не миновало это и меня. Сложно сказать, что это, влияние возраста, или желание не то последовать моде, не то внять наконец требованиям рассудка и записать то, что было, по горячим следам, когда воспоминания ещё свежи и не завалены множеством иных событий. Правда, скажу без ложной скромности, память меня не подводила никогда. Я – чистокровный потомок альдмери, и унаследовал благословение и проклятие своей расы: безукоризненную память, неспособную искажать события. Наряду с прочими милыми сердцу дарами, данными нам Аури-Элем: способностью смотреть на солнце (существование которой, по древней традиции всех детей, доказал ещё в первые годы жизни), крепким здоровьем (у меня, несомненно, подорванным в Скайриме – далее об этом подробно), магическим даром (да-да, некоторые стереотипы не лгут!) и… умением перепить даже Сангвина (чего последний мне никогда не забудет – наверняка скоро будет очередной матч-реванш…). Последнее, надо заметить, поколениями тщательно скрывалось, а совершенно зря: наверняка норды бы без боя сдали государство, если бы Талмор доказал своё мужество в традиционном состязании «кто кого перепьёт». Но нет, мы же «высокие», скамп задери!..       Впрочем, не буду отходить от темы. Думаю, следует начать с представления. Моё имя – Эринар Араллано, но предпочитаю называться попросту «Алинорским». Замечу, что это не целенаправленное игнорирование родового имени, что обычно подозревают данмеры. Всего лишь одна из традиций нашего народа… Родовое имя обычно носят совсем юные альтмеры, не достигшие совершеннолетия. Считается, что в ином случае мер пытается прикрыться заслугами рода, что обыкновенно ведёт ко всяческому общественному порицанию. Или же именем рода называется тот, кто совершил нечто, заслуживающее уважения, и теперь сам является примером для подражания – как, например, мой прадед, Таэрлен Араллано, один из руководителей беженцев с Альдмериса. По семейному преданию, к слову, у него были волосы того же цвета, что и у меня, и потому он прозывался Таэрлен Алый. По другому преданию, он однажды исчез, но вовсе не умер, а до сих пор скитается по миру, стремясь найти большее и большее знание… До определённого периода, правда, мне казалось, что все предания о полулегендарном предке – лишь выдумка отца. Надо сказать, что проблема с общением поколений в нашей семье стояла очень остро… Взять того же Таэрлена. Он исчез через день после того, как его единственный сын, родившийся ещё на Альдмерисе, отпраздновал своё тысячелетие… И с тех пор это переросло в недобрую традицию. Мой отец также остался один, когда ему исполнилась тысяча лет. Но, будучи большим оригиналом, не стал дожидаться, пока вашему покорному слуге исполнится целая тысяча, видно, здраво рассудив, что когда одному сыну пятьсот двадцать девять, а другой на тридцать пять лет младше, это уже и будет самая настоящая тысяча. Неважно, что на двоих. По невыясненным причинам, ранее в роду было всегда лишь по одному ребёнку… По крайней мере, в тамриэльской части истории. Таким образом, в этом году я могу отпраздновать тысячелетний юбилей картины «Не ждали»… Да, а ещё скоро исполнится год моим племянникам. Всё-таки опасно оставлять младшего брата одного, особенно если младший брат – избалованный мальчишка, который несмотря на почти полтора тысячелетия жизни свято уверен, что всё ещё является милым ребёнком, которому всё простят… Иногда я задаюсь вопросом, почему при одинаковом воспитании из меня вышло что-то путное, а из брата… то, что вышло? Возможно, это всё-таки связано с исчезновением отца. Именно тогда я замкнулся и разделил для себя жизнь на три неравные части: «жизнь», «игра» и «учение». Можно сказать, за один вечер я повзрослел, неожиданно оказавшись главой семьи. А брат словно бы наоборот – вернулся в детство, когда и родители, и я потакали ему во всём. Он ушёл в себя иначе, погрузившись в многочисленные эксперименты, чаще всего опасные для жизни. Те, которые он не прекратил даже после изгнания из ордена Псиджиков. Мы оба чувствовали, как стало пусто в доме и в душе, но стремились заполнить пустоту по-своему. Иногда нас сравнивали с огнём и льдом – в особенности это дело любили ученики брата. Я не знаю, кто додумался, что начинающему сходить с ума магу можно доверить чьих-то, а тем более собственных, детей. В результате он почти не занимался ими – только в редкие моменты, когда ему внезапно становилось интересно. За это его многие считали «льдом». Меня же сравнивали с пламенем – то, как я реагировал, то, как рассказывал о чём-то, даже то, как двигался… На самом деле, если по внешним признакам, мы с братом оба были пламенем. Только я «горел» спокойно, как огонь в камине. Он же метался, как пламя костра на ветру. Если внутри, то ледяным скорее был я. Мне не было дано ярких чувств, с детства я был очень спокойным… А исчезновение отца заставило ещё больше «заледенеть». Пусть в землях вечного лета льда быть и не должно… Впрочем, скоро я заметил: очень многие альтмеры заковывают себя в лёд. Облекают сердца толстой ледяной коркой, на лицо надевают ледяные маски… Я же в основной части своей жизни (тех её элементах, которые называю «учение» и собственно «жизнь») старался быть искренним. А «игра» на то и игра: я принимаю правила и играю по ним, пока она не кончается… В основном – моей победой.       Давным-давно, когда я был десятилетним мальчишкой, мне нравилось наблюдать, как родители играют, переставляя красивые фигурки чёрного и белого цвета по двухцветной клетчатой доске. Надо сказать, что десять лет для альтмеров – это очень мало… Совершеннолетие у нас наступает лишь в сто лет. И взрослеем мы крайне медленно, по меркам людей. А люди – неправдоподобно быстро, по нашим. Десять лет для маленького альтмера – наверно, около полутора-двух для человеческого ребёнка. Особенно учитывая, что мои родители оба были чистокровны… Итак, я наблюдал, ещё не понимая смысла игры. Просто следил за тем, как резные фигуры передвигаются по доске и слушал шутливые комментарии родителей. «Ваш рыцарь пал, леди Альмея. Увы, увы, но что вы скажете теперь?» – «Ах, лорд Арамил, не утруждайтесь вести свою королеву домой, боюсь, ей там так одиноко… Думаю, в моём плену бедняжка почувствует себя лучше». – «Леди-леди, кто же так бросает пехоту в атаку?.. Смотрите, мой бравый рыцарь разбивает этих двоих разом!» – «Милый лорд, настоящий стратег должен уметь жертвовать малым ради великого. Боюсь, ваш рыцарь подошёл преступно близко, и… оказался расстрелян из сторожевой башни!..» Не могу не согласиться, что я был несколько странным ребёнком. Я не осмеливался притронуться к родительской доске, и до самого рождения младшего брата она постоянно стояла на столике в комнате для отдыха. Мне же, видя мой интерес, отец покупал иные фигурки, более красочные. Маги, принцессы, свернувшийся клубком дракон, рыцари, короли и королевы, путники, менестрели… Поначалу моя мать показывала мне фигурки и рассказывала, кто это, что на нём надето, чем он занимается, а потом она рассказывала небольшие истории из «жизни» кукол. Став чуть старше, я начал и сам придумывать истории и рассказывать родителям. А позже, когда отец решил, что я готов, они учили меня играть в шахматы, и я сосредоточенно двигал фигуры по доске, невольно по привычке придумывая истории великих сражений Света и Тьмы… Разумеется, поначалу проигранных, если только родители не решали поддаться… Или не подсказывали мне ходы. Правда, подсказок я не любил уже тогда.       Когда мне было тридцать пять, родился мой младший брат – странное маленькое создание, которое очень часто кричало и требовало уйму внимания. Тогда мать редко принимала участие в игре со мной, и я перешёл в полную власть отца, решившего, что можно начать моё обучение магии. Первые занятия, полные увлекательных рассказов о самой магии и деяниях великих магов, до сих пор вспоминаются с грустной улыбкой. Ни тех дней не вернуть, ни самому не повторить… Мой отец был наставником по призванию. Я же оказался впоследствии куда холоднее его и не мог настолько заинтересовать учеников, а порой и вовсе, каюсь, прибегал к вбиванию знаний силой… Всё-таки пусть основная наша сфера магии – Мистицизм – и совпадала, вторая сила была противоположной. Я унаследовал свой второй дар от матери, талантливого мага Разрушения. Отец же был целителем, что несомненно нашло отражение в его характере. Итак, шли годы, моё мастерство росло, мой младший брат начал носиться по дому, снося всё на своём пути… Да, Аль всегда был неуёмным ребёнком. Он совершенно не напоминал меня маленького, но тем не менее после всех проказ стремился скрыться у меня. Мне безумно нравилось такое доверие со стороны братишки, но сфера интересов всё равно была ещё различной: я часами сидел в отцовской библиотеке, а Эстальдо вынашивал коварные планы по похищению варенья…       Брату было всего тридцать лет, когда леди Альмея, прекраснейшая из альтмерок и наша мать, покинула нас. Неожиданно угасла буквально за неделю. Нам не говорили, что произошло, но я как-то услышал, что так могло подействовать только разве что проклятие. Но кому бы было проклинать её?! Впрочем, вопрос так и остался без ответа. А мы трое остались предоставлены сами себе. Первые несколько месяцев отец ходил как оглушённый. Часто не слышал, когда к нему обращались, мог сунуть руку прямо в огонь, почти сжать в ладони раскалённую кочергу… Так получилось, что на это время я оказался исполняющим обязанности главы семьи. В основном приходилось следить за тем, чтобы отец не навредил случайно самому себе. Брат, по счастью, в тот период затих, пытаясь осмыслить произошедшее, и удавалось порой даже урвать час-другой для чтения. Так мы и жили, пока однажды вечером отец, сидевший в кресле у камина, вдруг не вздрогнул и не перевёл на меня взгляд, посмотрев не сквозь меня, как всё время за последние месяцы, а прямо в глаза. И тогда он пообещал, что всегда будет защищать нас и никогда не оставит… Наверно, зря я тогда поверил, памятуя о печальной истории внезапных исчезновений, преследовавших мой род (замечу, что женщины в роду жили гораздо меньше, около тысячи лет – впрочем, судить я могу лишь по своей матери, – мужчины же предпочитали пропадать без вести, находясь при этом в возрасте от двух тысячелетий). Но я всегда верил отцу – абсолютно искренне. И, честно говоря, как мне ни неловко признавать свою наивность, я всё ещё смутно надеюсь, что всё произошло не по его собственной воле, что всё – случайность, срыв рискованного эксперимента. Надеюсь, что он ещё однажды вернётся, и…       Прошу меня простить. Я иногда слишком увлекаюсь своими чувствами. Когда-то отец говорил, что этим я напоминаю его самого, но, по моему мнению, жить одним сердцем – далеко не лучший выход. Ну что ж, пусть эти строки остаются – как напоминание о моей импульсивной, «пламенной», как многие выражаются, натуре. Один из самых странных моих знакомых и вовсе однажды спросил, цитирую: «Арамилион, а вы точно с Альдмериса приплыли? А кораблей точно не сжигали?..» Весьма странные вопросы, и весьма странное обращение – по имени отца. Впрочем, от сей одиозной личности можно ожидать чего угодно. Мер, способный заместить Бога Безумия и обрести равную или даже большую силу, – согласитесь, весьма необычное явление. Временами опасное – в особенности для рассудка окружающих. Смею надеяться, меня эта опасность не затронет. То, чего мне бы стоило в первую очередь бояться, – обрушение барьеров, защищающих мою истинную личность от нагромождения личин. Боюсь, тогда я стану самым опасным безумцем за всю историю Нирна. Безумным Архимагом, одним из сильнейших на данный момент… Без ложной скромности.       Но вернусь к тому времени, когда я ещё жил дома вместе с моим отцом и маленьким братом. Надо сказать, в те времена в отношении молодого поколения альтмеров, в особенности чистокровных и знатных (а наша семья была далеко не из последних), применялась довольно странная, на современный взгляд, мера безопасности: они попросту не выпускались из дому до совершеннолетия, кроме случаев, когда ещё детьми отсылались в дом к своим наставникам (но и там содержались сходным образом, наравне с собственными детьми наставника, если оные были). Так что своё столетие я встречал в родных стенах, где мне был знаком каждый уголок и чуть ли не каждый камень, и откуда я до того мог выглянуть разве что из окна… Вы, наверно, не можете представить всю глубину моего восторга, когда отец впервые сказал, что мы выйдем в город. До того я, конечно, прогуливался по нашему саду, огороженному надёжной стеной и под надзором охраны, давшей клятву верности на крови. Но выход за эту стену для меня в тот момент был равнозначен признанию меня взрослым, равным отцу. И уж тем более я не берусь описать всю глубину своего разочарования. Мне казалось, что наш город, столь прекрасный и вообще замечательный во всех отношениях, должен уже самой своей атмосферой пробуждать в мерах всё самое лучшее, и уж точно вызывать улыбку на лице… Но окружающий мир выразил своё полное пренебрежение желаниями одного мальчишки-альтмера. И тогда же, когда отец оставил меня ненадолго одного за столиком в небольшой светлой таверне, сам отойдя к встреченному там же другу, я понял, что мой внешний вид привлекает слишком много взглядов, и, надо заметить, в большинстве своём недобрых. С сожалением замечу: несмотря на то, что я могу рассказать обо всех своих предках с обеих сторон от самого Исхода и характеризовать себя, в общем-то, даже не как альтмера, а альдмера (так как мой отец принадлежит всего к первому поколению рождённых на Саммерсете, а мать – к третьему), мои волосы ещё с начала Второй Эры не давали покоя ни мне, ни почему-то окружающим. Точнее, только благодаря окружающим я и понял, что с ними что-то не так. Прошло уже около пяти с половиной тысячелетий с прихода альдмери – и многие искренне полагали, что самое распространённое явление является единственно приемлемой нормой. И так возникло предубеждение против альтмеров с цветом волос, отличным от светлых оттенков серебра и золота. От себя же замечу иное: альдмери – младшие дети Аури-Эля, и связаны были поначалу с солнцем. Так, положение светил на небосводе во время рождения мера влияло на цвет его волос. В ясный полдень рождались золотоволосые, в полночь при полных лунах – с волосами цвета серебра, в часы затмения и в безлунные ночи – с волосами темней воронова крыла. А на рассвете и закате – разумеется, рыжеволосые. Таким образом, изначально альдмери могли иметь практически любой цвет волос, от белоснежного и серебряного до непроницаемо-чёрного. Со сменой поколений влияние солнца ослабло, и большее влияние стала оказывать наследственность. Но так уж сложилось, что большинство альтмеров имели более светлые волосы, что и повлекло за собой столь глупый вывод, что все остальные варианты являются отклонением от нормы. Но это абсолютно неверно, так как даже на данном этапе развития магической науки крайне сложно предсказать, как из черт множества предков с обеих сторон сложится облик дитя… А к тому же влияние солнца ослабло, но не исчезло совсем. Подробней об этом я писал в, разумеется, незнакомой читателю монографии «Светила и альдмери», которой предрекали в издательстве провал, но которая в итоге вызвала бурный шквал обсуждений, десяток переизданий, и… всё равно была забыта, но, по счастью, уже через шестьдесят лет после смерти издателя. К сожалению, мелкие династические дрязги каких-то странных людей привлекают гораздо большее внимание, чем серьёзное вдумчивое исследование на собранном среди разных поколений материале… Кхм, вкратце: на облик воздействует не только положение светил относительно горизонта, но и длина светового дня, влияние созвездий, через которые проходит солнце, и приближение планов Обливиона. Впрочем, вряд ли это интересно кому-то, кроме мистиков и миромехаников. Эх, как же вдохновенно я её писал!.. Уложился всего в несколько лет – это включая вдумчивые беседы с иными близкими потомками участников Исхода, а также общение со жрецами Аури-Эля и Принцев Даэдра (для чего пришлось совершить путешествие по Тамриэлю).       Возвращаясь к тому, с чего я начал своё отступление, должен отметить, что именно в тот момент, когда мы с отцом зашли в таверну, один из слуг отсутствовал внутри, что-то делая на улице, и, разумеется, не видел меня рядом с отцом. И тут меня постигла первая из неудач, связанных с моей «крайне необычной» для чистокровного альтмера мастью: этот самый слуга, заметив меня, сидящего за столом в ожидании отца и абсолютно мирно и культурно кушающего пирожное, разъярился и предпринял попытку «выставить грязнокровку за пределы культурного заведения». Заметьте, культурность заведения я ничем не попирал, а свою чистокровность могу легко подтвердить, перечислив всех своих предков, которых, к слову, не так уж и много, считая от Исхода. Слуге, разумеется, попало, так как на его крики прибежал отец, и… Вы видели благородного альтмера в гневе? Особенно если он талантливый маг? А уж то, что отец был мистиком и целителем, надо сказать, делало ситуацию ещё интереснее – с точки зрения наблюдателя, разумеется. Дело в том, что когда маг злится, он помимо собственной воли обращается к своей стихии, и она находит внешнее проявление в его облике… К примеру, свечение тела целиком или отдельных его частей (чаще всего глаза, руки, волосы), остаточный магический след в воздухе (наиболее яркое выражение – неподвижно висящий светящийся шлейф, но в таком случае уже некому оказывается наблюдать за уникальным явлением: это может проявиться лишь в таком состоянии, когда маг настолько зол, что вокруг уже на мили простирается пустошь), и прочее. В случае с моим отцом… Когда он злился, то у него леденело лицо, только глаза ярко пылали золотом. По рукам скатывались пурпурные и золотые искры, собираясь у кончиков пальцев в единую точку. А вокруг него словно поднимался вихрь, который, казалось, мог толкнуть того, кто прогневил отца, так, что тот бы попросту вылетел за пределы представляемого мира… Честно говоря, тогда я впервые в жизни увидел отца в гневе. И, к сожалению, это был далеко не последний случай, когда он терял контроль над собой из-за меня – точнее, из-за того, как многие со мной обращались. Думаю, это может служить ответом на вопрос, почему всю последующую жизнь я предпочитал скрывать свои волосы под капюшоном. А началось всё так мило и невинно, с первого в жизни похода за пределы родного дома!..       Памятуя о подобном опыте, мы с отцом боялись выпускать брата за пределы стены, ограждающей наш дом от остального города. Но сам он безумно хотел увидеть город, и отец решил взять его, как меня за тридцать пять лет до того, на прогулку вскоре после того, как Аль достиг совершеннолетия. У брата процесс познания города закончился ещё раньше: тогда он был крайне чувствительным ребёнком, и чужих взглядов оказалось достаточно, чтобы довести его до истерики уже через полчаса после выхода, заставив отца перенестись прямо из парка. После этого он не выходил из дома вплоть до того, как мы отправились на остров Артеум, чтобы там обучаться в Ордене Псиджиков.       «О Артеум, священный остров! Там волшебством напоен воздух…» Да, начало сего опуса неплохое, зато содержание весьма… странное. Но об этом потом. Ученичество у Псиджиков было, думаю, самым прекрасным периодом в моей жизни. Чистая Магия открылась передо мной, совсем ещё юным мером, во всём своём великолепии, и я старался как мог, вкладывая всего себя в постижение её… Двадцать лет пролетели, как мгновение. Магистр хвалил меня, давал возможность разобраться во всё более сложных и интересных загадках, допустил во все отделы обширной орденской библиотеки… А потом появились они, вскоре ставшие известными как «опять эти два клоуна, храни нас Аури-Эль!». Диковатый и шарахающийся от всех вокруг мальчишка, ещё не способный ни на что, кроме ярмарочных фокусов, и юный аристократ с лицом мечтателя и взглядом непризнанного Принца Даэдра, чья сфера – шалости, и ничего, кроме шалостей! Однако в первом магистр Яхезис видел огромный потенциал, пусть пока и не имевший возможности к развитию. А второй был в той же мере талантлив, к тому же прибыл уже с неплохой начальной подготовкой… И вот каким-то образом эти двое, при первой встрече одарившие друг друга презрительно-вызывающими взглядами, а при второй уже расквасившие друг другу носы, неожиданно для всех стали лучшими друзьями. И, как оказалось, даже «ярмарочные фокусы» бывают полезны в чётко отмеренных количествах в правильно определённое время – и парочка регулярно ставила на уши весь Орден… И вот однажды усталый и мучимый головными болями магистр, казалось, уже начинавший думать, что надо было оставить первому из мальчишек возможность стать звездой бродячего театра, обратил свой взор на меня и попросил взять шефство над двумя крайне талантливыми и изобретательными паршивцами… Которых звали Ванус Галерион и Маннимарко. Правда, как оказалось, даже годам медитаций, тренировки концентрации и погружения в саму суть Магии не под силу выбить из юного альтмера детство и добавочную деталь облика, в широких кругах известную как «шило в заднице»… Нет, под моим умелым руководством эти двое исправно учились, и уже благодаря собственным усилиям стали лучшими учениками. Магистр мог бы гордиться нами… Если бы мы не сдружились настолько крепко, что уже и я включился в процесс создания пакостей. На тот момент Ванусу было около семидесяти, а Маннимарко – около восьмидесяти лет, так что даже мой младший брат был значительно старше и того, и другого. Правда, мальчишки взрослели, и детские шалости остались позади… А начались проблемы уже иного толка.       Марк становился всё более мечтательным и задумчивым, и нам с Ванусом оставалось лишь гадать, что же он носит в себе. Дорогой друг предпочитал теперь ходить в библиотеку ночами, писал послания, которые никто не видел, чтоб забирали, но ответы на которые он всё же получал. И вот одной ветреной ночью осенью года 228 2Э он позвал нас на смотровую площадку главной башни обители. И этот год стал годом, когда трое магов пошли каждый по своему пути. Маннимарко рассказал нам о том, что увлёкся запретными искусствами, в особенности же некромантией, и нашёл в закрытых разделах орденской библиотеки огромное количество книг, посвящённых ей. По всему Тамриэлю оказалось не так и сложно обнаружить практикующих некромантов, давших ещё большее знание. А знание, надо сказать, для каждого альтмера является практически наркотиком… И Марк не смог отказаться от соблазна узнать больше, и ещё больше. А в результате он решил, что некроманты Тамриэля слишком разобщены, и необходимо создать единую организацию, которая объединила бы всех их. И юный решительный мер с задатками неплохого стратега создал Орден Червя, сам встав во главе. Тогда, в эту памятную ночь, Маннимарко рассказал нам о том, к чему стремится его душа. Познать Смерть, а через неё – и Жизнь. Пусть даже для этого потребуется вечность – он был уверен, что найдёт способ жить вечно. В своей жажде знаний мой друг был неудержим… И он предложил присоединиться к нему. Над башней повисло долгое, тяжкое молчание, и мы оба – я и Марк – смотрели на изумлённого Вануса, который хотел что-то сказать,ответить на вдохновенную речь, но лишь хватал ртом воздух. А потом разразился отборной бранью, выразив таким образом своё отношение к «гробокопателям» и «осквернению мёртвых». Марк слушал его молча, склонив голову, лишь в глазах разгоралось опасное, незнакомое ранее пламя – абсолютно чёрное… Видимо, таков цвет некромантии как стихии. И тогда Ванус прошипел, что ему противно иметь дело с подобной мерзостью, и поклялся, что своими руками объединит вольных магов Тамриэля, направив их против некромантов, и уничтожит Орден Червя. Маннимарко сощурился и усмехнулся, и от него веяло мертвенным холодом. Он произнёс всего одно слово: «Попробуй», – и посмотрел на меня. Теперь уже Ванус принялся горячо убеждать меня в том, что наиболее правильным для меня будет присоединиться к нему, вместе с ним возглавить новую организацию магов, что вдвоём мы точно одолеем хоть всех некромантов, вместе взятых… А я слушал и переводил взгляд с одного на другого. Эти невыносимые мальчишки были оба мне безумно дороги. Я не мог встать на сторону ни одного из них, потому что это значило бы пойти против другого. Тогда я сказал: «Для меня наиболее правильным будет найти собственный путь», – обнял обоих и спустился в жилую часть обители. Ванус так и не простил мне моё «предательство», но Марк, похоже, понял меня: позже мы вели долгую переписку, которая неожиданно оборвалась лишь в году 418 3Э. Именно тогда я получил последнее письмо: толстый конверт со множеством выкладок и расчётов, и всего одну короткую строчку, рассказывающую, как живётся моему другу. Она гласила: «Знаешь, а богом быть действительно интересно!» – а далее подпись и зарисовка какого-то кристалла. С тех пор я не получал ни единой весточки от него. Разве что в том же году, что я получил письмо, я слышал о Деформации Запада, и о том, что после неё слоады начали молиться «Богу Червей», а некроманты болтали о «Луне Некроманта» и новых камнях душ… Сказать по правде, мне интересна и некромантия – не меньше любой другой магической науки. Если бы другой мой друг не выступил так активно против – я ушёл бы с Маннимарко. А может, если бы Ванус не знал, что ему делать, помог бы его уговорить – это у меня всегда получалось хорошо. Кто знает, что тогда было бы с Тамриэлем… Всё-таки Маннимарко, Король Червей, очень многого достиг и играл значительную роль в истории континента. И Ванус тогда бы не погиб… Он был несколько наивен, наш милый маленький друг, так наивен, как может быть только истинный гений. Он создал нечто новое, то, чего ранее никогда не было, – светскую легальную организацию магов, оказывающую услуги всем слоям населения. Но он думал, что обязательно сможет победить того, кого теперь ненавидел. Он слишком чётко разделял мир на чёрное и белое… И представлял себя вождём белого, которое обязательно одолеет чёрное… Всё же заметно, что в детстве он слушал сказки, а не наблюдал за баталиями на шахматной доске. Впрочем, он и впоследствии лишь недоуменно фыркал, когда мы с Марком решали сыграть партию… Да, второй мой друг владел этой игрой в совершенстве. Он практически всегда обыгрывал меня, как маленького и неразумного ребёнка. Суть шахмат такова: неважно, какого цвета фигуры, если они в руках умелого игрока. Это не сказки. Здесь белый король может быть повержен уже на третьей минуте – или даже раньше. И наш белый король был повержен тогда, когда он предвкушал победу больше всего. А Король Червей победил. Пусть и не был рад своей победе и отступил, узнав о смерти одного наивного мера. Несмотря на пылкую ярость и ненависть Вануса, Марк ещё считал его своим другом. И, несмотря на ликование своих соратников, не радовался. Да, некромантии под силу менять умы и души своих последователей – но лишь если позволить это. А Маннимарко был достаточно силён, чтоб запретить своей стихии захватить его полностью, что часто случается с обычными некромантами… И достаточно силён, чтобы, получив в той битве смертельную рану, перешагнуть через смерть, возродившись уже в ином качестве – как могущественный бессмертный лич, впереди у которого отныне была вечность.       На всякий случай напомню, что Гильдия Магов была официально создана в году 230 2Э на территории Фёстхолда. Два года Ванус искал единомышленников – и, как можно понять, нашёл. В том числе столь неожиданных, как Лирелл Телурил Фёстхолдский, мер одного поколения с моим отцом и один из талантливейших мастеров Иллюзии. Замечу в скобках: фанатичных. Можно лишь посочувствовать самому Ванусу, который не проявлял особых талантов в этой дисциплине. К тому же на момент создания Гильдии ему было всего сто восемь лет… Было бы глупо утверждать, что его принимали всерьёз. Но за время их с Марком дружбы Ванус научился убеждать. Думаю, он бы смертельно оскорбился от одного предположения, что объединить магов Саммерсета ему косвенно помог тот, кого он про себя заклеймил как врага… Я следил за разворачивающейся ситуацией – в обитель Ордена также доходили вести о талантливом юноше, сплотившем вокруг себя многих славных магов. Он сам придумал структуру Гильдии, сформулировал основные её положения, сам беседовал с магами, убеждая их присоединиться… И если поначалу его целью была лишь борьба с некромантами, то когда спали негодование и ярость, он задумался об ином: как Гильдия может быть полезна простому люду?.. Он сам изобрёл все новые аппараты, которые многократно упростили зачарование предметов и создание зелий. Помимо разговоров с магами, он расспрашивал простолюдинов о том, какие магические услуги им бывают нужны. Постепенно возникала и цельная картина Гильдии – и осенью 230 года он просил у магистра Яхезиса и фёстхолдского Короля Рилиса позволения создать Гильдию Магов… И когда Король дал своё позволение, сам с воодушевлением взявшись помогать Ванусу, магистр вернулся на Артеум. Глава Ордена был подавлен. Мало того, что двое лучших учеников покинули нас, прихватив один – почти все книги из запретного отдела библиотеки, а другой – половину членов совета (а оставшихся заставив усомниться в том, не слишком ли стар Старый Путь), для него это было и личной трагедией: он сам принял Вануса, тогда ещё не носившего это имя, в Орден, стал его приёмным отцом и первым наставником. И в один миг всё пошло прахом. Раскол в Ордене не сулил ничего хорошего… И надо же было моему брату именно в такой момент разнести одну из лабораторий!.. Он сам пострадал сильнее всех, но кроме него – ещё восьмеро младших учеников и один из наставников, член совета. Возможно, произойди это в иное время, магистр бы ограничил дело дисциплинарным взысканием и принудительным трудом по восстановлению разрушенного… Но тогда последовало изгнание. А на следующий день, когда бессознательный Эстальдо лежал в больничном крыле под надзором мастеров-целителей, ещё не подозревая о своём изгнании, у меня состоялся неприятный разговор с магистром. Мастер Яхезис выглядел смертельно усталым, больным и разом постаревшим – на его лице лёг отпечаток прожитых веков. Он рассказал мне о двух важных принятых им решениях: о том, что изгоняет из Ордена моего младшего брата, и о том, что он планирует, собрав силы магов острова, перенести Артеум туда, где тот будет надёжно огорожен от всех мирских влияний… И передо мной вновь встал выбор. Остаться с Орденом, что стал мне второй семьёй и домом, или вернуться вместе с братом к отцу… И я рассудил, что правильнее будет вернуться. Я хотел слышать о том, как живут мои друзья, и хотел заботиться о своих родных. Это было для меня важнее, чем даже пост члена совета Артеума, что мне предложил мой наставник… И всё же магистр Яхезис отпустил меня. Напоследок он сказал, что я смогу вернуться в любой момент, когда пожелаю: я всё ещё являюсь одним из Ордена. А на прощание обнял и сказал, что сам одобряет мой выбор – в обоих случаях, когда мне пришлось его делать.       В Алинор я возвращался вместе с братом, ещё слабым после несчастного случая в лаборатории. Возвращался как полноправный член Ордена Псиджиков, в отличие от Эстальдо. Он надолго затаил обиду на Орден и магистра лично, но впоследствии всё же смог простить. Когда Артеум вернулся на прежнее место в конце Второй Эры, брат сразу отправился туда в надежде поговорить с магистром… Не знаю, состоялся ли разговор, но вернулся Аль крайне задумчивым и отказывался отвечать на мои вопросы. А я не решился настаивать на ответе. Всё же тогда отец уже исчез, а брат стал куда более резким, чем до того. Возможно, продолжи я расспросы, он бы надолго замолк, лишив меня иных собеседников, кроме собственных учеников. А тогда я безумно боялся тишины и одиночества – сейчас, впрочем, не слишком и далеко я ушёл от того состояния…       После исчезновения отца я чуть не сошёл с ума от отчаяния. Слишком хорошо помнил его клятву никогда не оставлять нас. И вдруг он исчез, а на меня, как на его наследника, обрушились все заботы. Управление слугами, решение судьбы его учеников, ответы на многочисленные письма на его имя… А также забота о младшем брате, шокированном, возможно, даже больше меня. Тогда я и разбил свою личность натрое, чтобы не потерять себя. В части, называемой просто «жизнью», я оставался собой, не сдерживаясь, не прячась за масками. «Учение» не особенно отличалось – разве что я не позволял себе слабости, старался быть сильнее и увереннее, чтоб получилось увлечь учеников, по-настоящему научить их чему-либо. А «игра»… Это – маски. Для слуг – строгий хозяин, для Совета Алинора – достойный наследник своего отца, одного из лучших магов архипелага… Потом масок становилось всё больше. Настолько больше, что я в ужасе думал, что же будет, если вдруг барьеры между сторонами личности рухнут, и все черты моих масок, часто противоположные, перейдут на меня настоящего… И я старательно всё больше и больше разграничивал три аспекта себя. Вскоре и брат стал замечать, насколько я изменяюсь при разговоре с учениками, и тем более со слугами, в сравнении с тем, каким он привык видеть меня во время беседы. Брат долгое время оставался единственным, с кем я был настоящим… Вплоть до конца Третьей Эры, когда один древний данмер вызвал во мне истинную мою суть. Это было слишком неожиданно – я абсолютно искренне, хоть и в той же мере по-детски злился, до того, что мои волосы вставали дыбом от выходившей наружу силы… Да, наверняка это было очень смешно. И старому Телванни безумно нравилось меня подначивать, что, надо сказать, самым лучшим образом сказалось на моём самоконтроле… И как-то само собой открылось, что из всех народов Нирна ближе всех по духу мне оказались именно данмеры. А остров Вварденфелл, таящий в недрах опасность, засыпанный пеплом, порой казался ближе, чем родной Саммерсет. Опасность явная и ожидаемая – хищные твари, потерявшие разум корпрусные чудища, вечная угроза извержения – привлекала меня гораздо больше, чем скрытая: яд, что скрыт за пеленой изящных выражений, существование среди интриг – как танец вслепую босиком среди стеклянных осколков… Я, старший член рода, не мог, к сожалению, игнорировать приёмы, куда меня с завидной регулярностью приглашали. В особенности – приёмы королевские. По решению рока, один из моих учеников, младший из трёх алинорских принцев, неожиданно оказался единственным наследником престола. Несчастный случай забрал жизни Верховного Короля и двух старших его сыновей, и младшему принцу пришлось оставить ставший привычным пост придворного мага, заняв по праву рождения трон… О Аури-Эль, сколько же раз потом Терармил просил меня стать придворным магом… Здесь как нельзя кстати оказался очередной приход к власти Талмора. Совет Королей волей-неволей подчинился им и принял их правила игры… Которые на сей раз не допускали участия Псиджиков. Так что – я Псиджик, и вообще мне надо об ученичках и брате заботиться, столько дел, столько дел!.. Конечно, крайне неизобретательно, но от сей почётной каторги отвертеться удалось… И уже после этого случилось самое интересное.       Мой брат, как уже можно было понять, всегда испытывал необъяснимую тягу к различного рода рискованным экспериментам. И вот однажды он решил обратиться к найденным у отца записям… По иронии судьбы, наткнувшись на описание ритуала перемещения по потокам Обливиона. Поначалу он хотел взять за основу потоки Этериуса, но затем вернулся к изначальному плану… Судя по тому, что тетрадь с рабочими заметками отца была заложена именно на нём, закрадывались смутные сомнения: а не из-за него ли наш родитель пропал… Но Аль всегда видел перед собой только цель, а препятствия и предостережения совершенно упускал из виду. Просмотрев ритуал и аккуратно выправив неправильные, как ему показалось, моменты, он всерьёз задумался о том, как бы это проверить… А поскольку его инстинкт самосохранения ещё не до конца выдохся, на себе проверять маленький паршивец не решился, «разумно» рассудив, что старший брат в случае чего гораздо лучше справится… Во всяком случае, именно эти подробности происшествия удалось выведать, когда Аль прибыл в Скайрим, куда меня забросило его заклинанием. А просмотрев потом оригинальный текст ритуала, я очень обрадовался, что братец всё-таки что-то поправил. В ритуале отца была пара небольших ошибок, которые в итоге приводили к фатальным последствиям… А именно: для передвижения по потокам Обливиона надо было дважды прорвать ткань межмирового барьера. Точнее, проткнуть, как иголкой. И если для вхождения в Обливион у отца была надёжная формула, которая обеспечила попадание туда, то обратно он выйти уже не смог… И, должно быть, сейчас ещё находится в одном из Планов. И почему я знаю, в кого брат пошёл со своими безумными экспериментами?..       К слову, Эстальдо принял во внимание почти всё, и исправил ошибки в формуле отца. Не учли оба только одного: даже точно рассчитав время, место и силу, нельзя быть уверенным, что сделают потоки Обливиона. Это слишком зыбкое и непостоянное место – ведь и Принцев Даэдра порой называют Лордами Изменения, или же Хаоса… И нельзя доверяться его потоку, который может закружить и унести неведомо куда – и повезёт, если останешься жив… Или не угодишь в трепетные объятия, скажем, Молаг Бала – судя по отдельным образчикам данмерской литературы, этот странный тип имел весьма, кхм… специфические вкусы.       Но мне повезло: я всего лишь оказался в снегу по пояс, без капли магии и крошки пищи, не говоря уже о припасах. Когда меня, полузагнувшегося от холода и умудрившегося, похоже, застудить лёгкие, подобрали местные обитатели, я нашёл в себе силы обрадоваться… Ну, а потом с этими же местными был схвачен доблестным Имперским, так его и эдак, Легионом. Игнорируя мою альтмерскую наружность и полное отсутствие всякого здоровья, меня погнали на плаху вместе с, как выяснилось, мятежниками. Это было очень… по-человечески, надо сказать. И я бы уже, наверно, вскоре смеялся над своей нелепой смертью где-нибудь в чертогах Аури-Эля, если бы не один из старших детей солнечного бога… Конечно, вряд ли дракон имел своим намерением спасти какого-то альтмера и горстку мятежников – скорее просто хорошенько подзакусить. Но так уж получилось, что мы спаслись, и меня буквально за шиворот сначала втащили в башню, а потом, с напутствием: «Прыгай!» – вышвырнули из неё же через дыру, проделанную драконьей головой… Под хруст собственных костей приземлившись на пол второго этажа таверны, я с шипением пополз вперёд. По ощущениям, точно были сломаны пара рёбер и по крайней мере выбито правое плечо – я крайне неудачно упал на бок. Там почётную миссию перемещения меня за шиворот продолжил какой-то нордский мальчишка в форме легионера… Потом, правда, именно он втолкнул меня в двери крепости, отделившие нас от огненного безумия, творящегося снаружи… Впрочем, раз уж всё равно я нарушил привычный стиль, почему бы не зайти ещё дальше?..       – Ну и досталось тебе, эльф, – мальчишка, которого, как оказалось, звали Хадвар, сочувственно покачал головой и усадил меня на одну из кроватей. – Я посмотрю, не найдётся ли здесь зелье… Я только тяжко вздохнул и в очередной раз поморщился от боли.       – От меня сейчас помощи не жди, – предупредил я абсолютно честно. – Мечом и в лучшие времена я не владел, а магии остались всего лишь какие-то крохи…       – Не беда, – отмахнулся норд, роясь в сундуке. – Это для тебя «какие-то крохи», а так могут вполне пригодиться… Вот, нашёл! Я про себя признал справедливость его слов, и не без опаски выпил предложенное зелье. Судя по жжению в плече и боку, оно и впрямь было лечебным…       – Попробуем уйти через подземелья. Говорят, там есть ход, который ведёт наружу, – рассказал мне о плане действий человек, настороженно наблюдая за тем, как я ощупываю правое плечо.       – План ничем не хуже других, – легко согласился я.       – Переодеться бы тебе, – с сомнением протянул Хадвар, чеша в затылке. Да, вид у меня был что надо: домашняя одежда не только не вязалась с окружающим пространством, но и сильно пострадала сначала от продирания сквозь заснеженную местность в скайримских горах, а затем, благодаря дракону и нежданному спасению, приобрела несколько подпалин, запачкалась в копоти и крови, местами протёрлась… Особенно учитывая, что тонкий шёлк рубашки и штанов не слишком подходили к пронизывающим ледяным ветрам, а мягкие тканевые туфли не были предназначены для перемещения по снегу…       – Предпочту разбираться с проблемами по мере поступления, – я махнул рукой и осторожно поднялся на ноги. – Для начала важнее было бы выбраться отсюда. Дракон на моих глазах проломил стену башни – думаю, это здание не намного прочнее. Поэтому лучше будет отсюда убраться.       – Дело говоришь, – согласился мальчишка и помог мне доковылять до противоположной стены, где была решётка, ведущая в подземелья. – Да у тебя жар, никак! – всполошился он.       – Есть такое, – легко соглашаюсь. – Даже самый чистокровный мер заболеет, если его в таком виде закинуть в горы, где снега по пояс… Норд ругнулся, помянув Братьев Бури тихим незлым словом, и потащил меня дальше. А я… Что я. Мысли в голове ворочались до ужаса лениво, ноги почти не слушались, в груди хрипело и клокотало… Да, это был самый неподходящий из всех возможных моментов, чтоб впервые в жизни заболеть.       Как ни странно, Хадвар меня не бросил в ближайшем углу даже когда впереди оказались выжившие Братья Бури, с которыми пришлось вступить в бой. Когда же мы оказались в комнате, где хранились зелья, он обрадовался и помчался искать нужное. Волей Аури-Эля, так получилось, что в хранилище оказалось и зелье исцеления достаточной концентрации, чтобы прогнать болезнь прочь – и я с наслаждением вздохнул излеченными лёгкими.       А дальше всё закрутилось, как картинка в калейдоскопе. В пыточной нашлось тело какого-то неудачливого мага, которого Хадвар решил избавить от ненужных более одеяний, а также оставшихся монет и зелий… Правда, чтобы попасть к нему, пришлось в две головы думать над тем, как вскрыть замок. Отмычки-то были, конечно, но ни он, ни я не обладали умениями взломщиков… Вот когда жалеешь о том, что твои таланты не особенно многообразны! Настолько жалеешь, что мысленно даёшь себе слово сие упущение как можно быстрей исправить…       А ношеные и испачканные чем только можно тряпки несчастного узника Хадвар вознамерился отдать мне, уверяя, что если это постирать хорошенько и подшить, ещё можно будет носить. На что я предложил ему, раз он такой умный, самому этим и заняться. На этом его энтузиазм почему-то угас, сменившись тихим ворчанием под нос на тему «какие же эльфы неблагодарные создания».       Когда мы выбрались из пещеры, на нашем счету уже было неопределённое количество Братьев Бури, десяток гигантских пауков и одна медведица… На её примере Хадвар потребовал от меня доказать «эльфийское мастерство стрельбы из лука». На что я, разумеется, указал ему на серьёзные проблемы со зрением: отличить босмера (который может стрелять из лука) от альтмера (который может стрелять разве что магией) может любой зрячий человек. Во всяком случае, так я думал до этого… Норд искренне возмутился, вручил мне в руки лук и пучок стрел и заявил, что я придуриваюсь. После чего показал кулак… Вдвое больше моего собственного. Под напором столь весомого аргумента я пожал плечами, вздохнул и, выразив лицом и взглядом всё, что думаю об умственных способностях отдельного легионера, кое-как натянул лук (под шипение норда и его же поучения, как правильно это сделать), навёл на спящее животное и, взмолившись всемилостивому Аури-Элю, отпустил тетиву. Видно, мой бог смилостивился, и я попал… И даже хорошо попал. А также, как выяснилось, я умею очень хорошо прятаться: во всяком случае, медведица с торчащей из ляжки стрелой заметила только застывшего посреди пещеры Хадвара, на которого открыла сезон охоты. Я уж было вознамерился посмотреть увлекательное представление «Свирепый норд голыми руками изничтожает дикого зверя», но… «Орущий норд бегает кругами от уязвлённой в зад медведицы» – тоже весьма неплохо! Главное – не смеяться во весь голос! Наконец Хадвар вспомнил, что он норд, и что у него на поясе меч, а потому медведица – это, в сущности, не страшно. После чего мне высказали в нескольких ёмких фразах, кто я есть, припомнили все обиды, нанесённые мерами людям… Но великодушно простили и даже доверили нести медвежью шкуру. Ну, что могу сказать… Да, я, скамп побери, просто польщён!.. Альтмер высокого рода, мастер-маг, один из лордов Алинора – и на столь почётной должности носильщика при великом норде Хадваре Обгоняющем Медведей?! Да я же недостоин такой чести!.. Правда, кому было какое дело до моего бесценного мнения – мальчишка уже ушёл вперёд, весело насвистывая, а мне ничего не оставалось, кроме как взвалить на себя ещё один тяжёлый свёрток и, проклиная тот миг, когда мне встретился человек, поплёлся вслед за ним… Конечно, высокие материи – они высокие, и порассуждать о них неизменно приятно… Но за шкуру и прочее, что было на меня щедро нагружено, можно выручить сколько-то монет, а уже на эти монеты подкрепить своё усталое тело, дабы то, чему свойственно рассуждать о высоком, осталось в нём, а не устремилось в покои Аури-Эля…       К тому моменту, как мы пришли в Ривервуд, я был готов упасть и уснуть прямо на земле. Прямо на тюке с начинающей припахивать медвежьей шкурой. Для большей мягкости подложив связку всего оружейного железа, которое ушлый Хадвар «конфисковал» у встречных Братьев Бури. И накрывшись меховой бронёй их же, обретённой тем же лицом и тем же способом. Так мы и вошли в крошечный городок: не в меру жизнерадостный идущий налегке легионер и столь же не в меру нагруженный спящий на ходу альтмер в подпаленных обносках. Дивная компания… Кузнец Алвор, дядя моего провожатого, считал точно так же. Зато его добрая супруга, увидев шатающегося меня, навьюченного поклажей, как мул скупого старика при переезде, всплеснула руками, бросила убийственный взгляд на племянника, помогла разгрузить и показала, куда можно упасть… Что я, собственно, и сделал, проспав без снов почти сутки. Проснувшись же, первым делом дёрнул рукой, отгоняя что-то, зудящее над ухом. Открыв глаза, понял, что сонливость слетела сразу, сменившись чувством мстительного удовлетворения: Хадвар – а это был именно он – сменил тональность и гневно высказывал мне всё, что обо мне думает, зажимая рукой нечаянно подбитый мной глаз. Да, конечно, изящная кисть мера не сравнится размерами с нордской лапой – но от того удар не становится слабее… Особенно с замаха и с искренним желанием прибить зудящее существо, мешающее отсыпаться. А что это оказался не какой-то суровый нордский комар особо крупных размеров – ну так то не мои проблемы! Да и… Разве не учат их в детстве чему-то вроде «если эльф спит, убивай его на месте, но не буди, а то самому достанется»? Всё-таки редко кто из нас способен скрыть своё недовольство столь возмутительным фактом, как ранний и нежеланный подъём…       Вообще Хадвар намеревался выставить меня из дома своих родственников уже на следующий день после триумфального бегства. Но этот план не одобрил даже Алвор, а уж его супруга (Сигрид, как она представилась) и вовсе отвесила племяннику подзатыльник в лучших нордских традициях… Что тут сказать, он даже выстоял, лишь поморщившись, а у меня бы голова наверняка откатилась в угол… Эти добрые люди решили приютить меня, пока не оправлюсь. Сигрид взялась привести в пристойный вид «позаимствованную» у мага из подземелий мантию. А Алвор взялся за титанический труд по обучению «хилого эльфа», то есть меня, кузнечному делу… Почему титанический? Хотя бы потому, что я в жизни ничего тяжелее посоха в руках не держал… При первой попытке поднять молот я сильно рассмешил кузнеца своим видом: глаза округлились, уши опустились в горизонтальное положение, плюс меня сильно повело в сторону… Посмотрев на это безобразие и почесав в затылке, Алвор позвал племянника и попросил рассказать, как у них в Легионе проходят тренировки новобранцев. Мальчишка, ехидно ухмыльнувшись и покосившись на меня, выдал программу подготовки какого-то истребителя гигантов, не иначе. Правда, после подзатыльника от Сигрид он признался, что «слегка» преувеличил. Правда, это всё равно выглядело не как тренировка, а как… Наверно, способ показать гипотетическим новобранцам, что они никто и звать их никак. Что я честно и сообщил людям, добавив, что унижаться им на радость, «принимая упор лёжа», приседая с вытянутыми вперёд руками и совершая прочие неприглядные действия, не собираюсь. Завязался спор. Бурный спор… Настолько бурный, что я, вспылив, бросил в Хадвара тот самый молот, который так некстати подвернулся под руку. Легионер увернулся, одна из опор крыши и соседский забор – не успели. Алвор посмотрел на меня невероятно задумчиво, почесал в затылке и решил, что тренировок особо и не понадобится, так как я, в принципе, готов к тяжёлому физическому труду… После чего погнал Хадвара за материалом для починки опоры, а меня – за молотом. Оный обнаружился в зарослях горноцвета поблизости от соседского дома… Горноцвет, надо сказать, хоть и весьма полезное растение, но стебли у него жёсткие, как у всех скайримских растений, а листья – не менее жёсткие и с острыми краями… Так что вылез из зарослей я злой и расцарапанный, зато с молотом. Похоже, вскоре я уже привык к его весу, так как даже смог грозно им потрясти перед носом у разулыбавшегося при виде меня Хадвара. Алвор это, разумеется, заметил, и начал рассказывать мне о том, как именно надо ковать мечи, кинжалы, броню и прочее…       Следующую неделю я, скамп побери, КОВАЛ. Пока кузнец сидел на крыльце, набивая трубку жутко вонючим табаком и вещая о способах закалки стали и «особых» приёмах ковки, мне приходилось крутиться между горном и наковальней, ежесекундно рискуя шевелюрой. Благо хоть Хадвар успокоился и больше не рисковал попасть под горячую руку… Зато все остальные жители городишки как с цепи сорвались. Дети – вот истинное зло! – и вовсе всем рассказывали, что «дядя Хадвар поймал эльфа, и теперь он на нас будет работать!». Хорошей новостью было то, что магия ко мне возвращалась. Уже на третий день моего пребывания у Алвора я смог показать пару фокусов его дочери, Дорти, – единственному ребёнку в Ривервуде, который не приближал меня к нервному срыву. Она предпочитала расспрашивать о драконах в принципе и о том, которого я видел в Хелгене, в особенности. А ещё требовала рассказывать сказки. Но когда тебе полторы тысячи лет и ты успел много где побывать, с рассказами проблем не бывает. Даже Хадвар заслушивался, за что был бит поварёшкой: Сигрид доверяла ему такое ответственное занятие, как чистка овощей. Однажды доблестный легионер рискнул спросить, сколько мне лет… И получил абсолютно честный ответ: «Лень считать!», заставивший его окончательно оставить попытки надо мной подшутить.       Через неделю Алвор сообщил, что других беженцев из Хелгена никто не видел. Предстояло теперь донести печальную весть до ярла Балгруфа в Вайтране. Хадвар порывался пойти сам, но кузнец решил, что в качестве рассказчика о нападении дракона я буду смотреться лучше, а самого легионера, если он в ближайшее время не объявится в Солитьюде, вполне могут объявить или погибшим, или дезертиром. В дорогу мне выдали припасы на три дня, плащ и (это меня особенно тронуло) новые кожаные сапоги. Также Сигрид успешно справилась с отстирыванием и перешиванием мантии, так что у меня даже было что надеть. Так я и выдвинулся в сторону Вайтрана… А уже у выхода из города меня нагнал Алвор, вручивший мне туго набитый кошель с оплатой за неделю работы. Этого я совершенно точно не ожидал… Наверно, если бы и не заплатили, решил бы, что так и надо. Да, правильно ворчал один мой знакомый Телванни, что я абсолютно неприспособлен к жизни…       Так и начался мой путь в Вайтран. Впереди были многие свершения, встречи и личины… И я постараюсь рассказать обо всех важных событиях, что произошли со мной. И должен признаться, что столь неожиданное путешествие дало мне много больше, чем я мог даже надеяться получить в столь отдалённой части Тамриэля. Теперь у меня есть своё прибежище, где я могу чувствовать себя по-настоящему свободным. Вдали от пышности и шума алинорских пиров, вдали от белоснежных и зеркальных стен я обрёл покой в своём сердце. Пусть мой дом всё ещё там, на берегах вечного лета, память о которых я бережно храню в душе, здесь, на землях, где кровь замерзает в жилах, я нужнее. В конце концов, те, кто жаждут быть учениками конкретного мера, вполне могут преодолеть это расстояние – смешное для искателя знаний. Я в своих поисках много раз пересекал границы измерений, беседовал с сильнейшими и древнейшими магами, говорил с богами, какие бы имена те ни носили, стремился исследовать древнейшие реликвии, желая понять их природу и суть их создателей… И я надеюсь ещё многое узнать и многое передать другим. Полторы тысячи лет – ничто перед тем, сколько существует Мундус. Даже древнейшие из живущих сейчас – неразумные дети в сравнении с высшими сущностями, что появились в момент рождения Аурбиса. И всегда будет какая-то часть знаний, непостижимая для нашего разума, пытаться постигать которую будет невероятно приятно и интересно. Да, я не из тех, кто, говоря «недоступно» и «непостижимо», успокаивается и оставляет попытки. Для меня эти слова означают лишь то, что я временно не готов к чему-то – но я не буду останавливаться, ошибочно решив, что постиг всё, что доступно смертному разуму.       Да, для многих альтмеров знание – наркотик, и я сам не исключение. Возможно, и поэтому Лорд Хермеус Мора столь благосклонен ко мне. И я в своей мании не готов останавливаться – но в то же время стараюсь сохранять здравомыслие. Вы, несомненно, читали книгу «Врата Обливиона» (по крайней мере, я искренне надеюсь на это…) и знаете историю Мориана Зенаса, кто заблудился в Апокрифе, дав в конце концов этому Плану поглотить свою личность и свой разум. Я же, как уже говорил, неплохо защищён: мою личность защищают многочисленные «надстройки» из личин. К тому же я стараюсь быть осторожным, соизмеряя то, что я хочу узнать в данный момент, с тем, что я способен усвоить. Правда, к сожалению, это «могу» в разы меньше «хочу», но перед глазами всегда есть пример Искателей, что заблудились в Апокрифе, потеряв свою душу и разум на страницах тысяч прочитанных книг, и стали верными слугами Хермеуса Моры… Сказать по правде, я патологически не способен к служению. Я могу лишь играть в служение достаточно искусно, чтобы скрыть своё неумение. И я осознаю, что играя с Принцами Даэдра, хожу по грани, но… Игра без риска проигрыша слишком скучна. К тому же именно с теми, кто сильнее тебя, играть всегда наиболее интересно и познавательно.       Впрочем… Есть одна сущность, которой я готов служить, стремясь всем сердцем делать это как можно лучше… Аури-Эль. Тот, кому я принадлежу дважды: как мер и как дова. Единственный, к кому я взываю. Не по инерции или в силу привычки, как многие, для кого имя бога солнца стало лишь междометием для выражения собственных эмоций… Моё обращение – в основном короткая молитва о ниспослании сил или благодарность. И я хочу верить, что мой бог хранит меня даже сейчас. Я помню, как Виртур говорил, что став вампиром, он потерял связь с Аури-Элем… Я не чувствую подобного. Я всё ещё способен смотреть прямо на солнце, пусть мои раны под его лучами и не затягиваются… Но я считаю, что это справедливая плата за изменение того, что было мне дано. Отдельные личности (данмерской национальности) посмеиваются над тем, что я порой кажусь фанатичным в своих взглядах. Но я прощаю. Потому что многого я не в силах объяснить – в том числе и некоторых предупреждений солнечного бога. И уж тем более того, почему они посылаются мне. Но – на всё воля Аури-Эля, милостивейшего из богов, что дарит свою силу даже тем, кто не признаёт его. Пусть не оставит меня его мудрость, пусть благосклонна ко мне будет его воля, и да будет со мной его свет, пока я буду писать сей труд.