Одиночество

Сегодня возле моей работы появился новый рекламный щит. Он стоял в полукилометре от здания и, возвышаясь над городской суетой, мозолил глаза своими броскими красками и бликами еще неокрашенного металла. С крыши этот щит был виден довольно отчетливо: красивая, разодетая по последнему писку моды пара (парень с девушкой) обнимаются, рекламируя серию женских и мужских парфюмов. Ключевые слова – «новая коллекция» и «уникальный аромат». Примечательно, что через улицу стоит другой щиток, чуть меньший в размерах, но такой же назойливый. С него на улицу смотрит женщина, настолько красивая, что могла бы рекламировать что угодно, от крема для лица до новомодного шмотья, стоящего дороже, чем вся моя квартира. Но она рекламирует сумочки. В этом и суть рекламного крючка: красивые люди на щитках рекламируют товары для некрасивых людей, и последние берут их, чтобы быть такими же красивыми. Нам будто задают стандарт человеческой внешности, но, как бы мы к нему не стремились, мы никогда не будем выглядеть так, как люди на рекламных щитках. Это природные последствия того, что у нас нет персонального стилиста и профессионального фотографа. Погода сегодня улучшилась. Солнце то выходило из-за облаков, то снова пряталось, но надвигающиеся с горизонта тучи явственно намекали городу на возвращение вчерашнего потопа. Я смотрел в окно и представлял, что это не тучи, а силы зла, вторгшиеся в наш мир, и теперь они постепенно, километр за километром, захватывают наш мир. Тогда я задумался: что бы я сделал, узнав, что жить мне осталось минуты три? Ответ пришел довольно быстро: ничего. Сидел бы в офисе и ждал, пока силы зла не накроют весь город. Так-то в итоге и произошло, но вместо зла на нас обрушился такой ливень, что звон капель о подоконники заглушил все остальные звуки офиса. Хорошо, что я уже успел побывать на крыше. Начальник сегодня был в крайне хорошем расположении духа, и по случаю такого незамысловатого события, как пятница, отпустил всех домой за три часа до конца смены. Выйдя из здания, я сначала перебегал от навеса к навесу, но когда понял, что дальше мокнуть уже некуда, перешел к своему обычному шагу. По дороге к остановке я вступил в огромную лужу; вода залила мне всю правую туфлю, и почти сразу же я представил, как, шморкая носом, лежу перед телевизором с градусником в подмышке. В автобусе я думал, что же мне сегодня приготовит Ваня. Подумать только: еще сутки назад я хотел избавиться от этого назойливого гостя, а сейчас уже хоть усыновить его готов. Голодный и насквозь промокший, я вышел из автобуса, медленно, на фоне всеобщей метушни, прошел к подъезду, поднялся на свой этаж и тихо, как и вчера, зашел в квартиру. Да, сегодня меня ждал очередной сюрприз, но на этот раз – неприятный. По всей квартире ритмично раздавались женские, вперемешку с мужскими, крики и вздохи, доносящиеся с моей спальни. На кухне был бардак, именно такой, какой я ожидал увидеть вчера: вещи со стола были сброшены, скатерть помята, а подоконник был в несколько слоев заплеван скорлупой от семечек. -Гхм-гхм, - я откашлялся, и там, в спальне, вздохи прекратились. Несколькими минутами спустя оттуда выбежала девушка, быстро, как ошпаренная, ринулась в прихожую, надела пальто, обулась и метнулась из квартиры. Следом за ней из спальни вышел и Ваня. Одетый в одни трусы, он смотрел на меня виновато и преданно, как провинившийся домашний пес. -Ты сегодня рано, - виновато протянул тот. -Отпустили пораньше, - я злился, и уже не мог не подавать виду. – Нехорошо как-то вышло, правда? Я прошел в спальню, оставляя за собой след из падающих на пол капель, и, захлопнув за собой дверь, принялся стягивать с себя насквозь промокшую одежду. -Я бы все убрал, - так же виновато ответил Ваня. – Ты бы ничего не узнал. У меня было еще часа три, я бы еды наворганил… -Всё равно, - я открыл дверь и уже сухим направился в ванную. – Ты должен был меня оповестить. -Да какая разница? В ванной я развесил свои вещи и вымыл руки, после чего направился на кухню и поставил на плиту кастрюлю с водой. Сегодня меня ждут пельмени, моя обычная холостяцкая еда. -Слушай, ну я не знал, что так выйдет. Я с ней только днем познакомился. Не серчай, а? О времена, о нравы! Такой вот расклад событий, когда девушка бросается к парню сразу же после знакомства, еще лет десять назад казался мне лишь сценой из голливудского кино, вымыслом, граничащим с невозможностью. А теперь либо я стал ворчлив, как та восьмидесятилетняя бабка, либо молодежь и правда «уже не та». -А что со столом? – я принялся поднимать все те сброшенные с обеденного стола предметы. – Вы что, и на нем своими гадкими делами занимались? -Это почему же гадкими? – когда я повернулся к Ване, тот уже был в халате. Моем халате. – Естественный природный процесс! -Дефекация, знаешь, тоже природный процесс. Я был поражен, как легко и естественно я орудую аргументами. Злость словно закрыла собой мою социопатию, и я вошел в роль злобного прокурора. -Ну и что?! – взвопил тот, утраивая «о». – Если бы ты ни о чем не узнал, то какая разница? -В том, что делать такие вещи без моего разрешения – это нечестно, - последнее слово оказалось не совсем верным, и я тут же его исправил. – Это подло. -Нечестно, говоришь? – Ваня присел на стул, заложив ногу за ногу. – А сидеть в детдоме, пока остальные детишки ходят в школу и ужинают с родителями – честно? А терпеть унижения старших – честно? А когда тебя вышвыривают на улицу, как ненужную вещь – честно? Неужели после всего моего несчастья я не заслужил хоть капельку удовольствия? -А что это такое – «несчастье»? – спросил я в ответ. – Клыкастая зверюга, которая виновата во всех твоих бедах? Проклятье, которое нависло на тебе с рождения? Позволь открыть тебе одну истину – мы сами выдумали это несчастье. Зверь этот таится не в действительности, а в нашем восприятии, поэтому когда люди говорят мне, что они несчастны, мне становится тошно. Хочется выбить их дурь из головы, лично, собственноручно. И вот когда это ноющее стадо займется своими делами – учебой, работой или чем-то там еще – несчастье просто рассеется как дымка в ясный день. -Легко вам говорить, - Ваня уже почти плакал. – У вас работа есть, квартира. Детство-то с семьей провели, наверное. Я так смотрю, только счастливые говорят о том, какая чушь это наше несчастье. А, в прочем, знаете, что? -Что? – удивился я. – Снова встанешь на подоконник и будешь меня шантажировать? Потому что иначе я намерен тебя прогнать. -Думаете, я этого не сделаю? – Ваня протянул последнее таким дрожащим голосом, что не возникало и сомнения – не сделает. – Думаете, я трус? И тогда тот снова, уже в третий раз, поднялся на подоконник и открыл окно. -Ой, да брось! – за каждую новую секунду этой клоунады я ненавидел его всё больше. -Внимание! – таким же, как и в прошлый раз, деловитым голосом прокричал тот. – Я сейчас… Скорлупа полетела в одну сторону, поскользнувшийся Ваня – в другую. Шел проливной дождь. Птицы с ближайшего дерева встрепенулись и полетели искать себе новое укрытие. Город все так же кипел жизнью: машины сигналили в пробках, а люди спешно перебегали от навеса к навесу. Я не смотрел вниз, но знал, что среди этой композиции, где-то там, на асфальте под домом, лежал Ваня. А я так и стоял посреди кухни, пока вода в кастрюле не испарилась.