Одиночество

Всю жизнь я был тихоней, и именно из-за этого неприятности всегда обходили меня стороной. Не важно, что происходило бы в мире, будь то убийства, болезни или наводнения – я всегда воспринимал увиденное как нечто абстрактное, вряд ли имеющее ко мне отношение. Я считал, что проблемы просто не заинтересуются моей жизнью, ведь все, что я делаю – так это перемещаюсь из дома на работу, а с работы – домой, и так изо дня в день, из года в год. Я ведь тихоня, что со мной может случиться? Так я считал до вчерашнего дня. А сегодня не проходило ни минуты, чтобы я, сидя перед экраном монитора, не пожалел о своей чрезмерной доброте. Подумать только: я оставил незнакомца у себя дома, а сам, заперев за собой дверь, ушел на работу. Я показал ему, где у меня еда и как включается телевизор, я дал ему чистую одежду и даже пообещал купить семечек по пути домой. Я сидел на своем рабочем месте и представлял, как прихожу домой и прогоняю его прочь, как тот снова становится на подоконник и шантажирует меня, но всё, что я ему отвечаю, это «Как хочешь, я ведь не хозяин твоей жизни». В перерывах между этими мыслями я думал о том, что мне скажет начальник, когда узнает, что я снова ушел с работы, но время шло, и ничего не происходило. Так и подошло время обеденного перерыва, а это значит, что я иду на крышу. Там, наверху, меня снова окутали тревожные мысли о моем незваном госте. А потом я снова представил себя в старости, в трещащем, еще советском кресле-качалке, в очках и с газетой в руках. Представил, как ко мне подбегает мой внук, такой маленький, лет пять от роду, и такой беззаботно счастливый. Он просит меня рассказать какую-нибудь историю из моей молодости, и я с ужасом понимаю, что кроме вчерашнего происшествия мне совершенно нечего рассказать. Вся моя жизнь – череда машинальных действий, которая случайно оказалась нарушена сутки тому назад. Затем я снова думаю о старости. В детстве я думал о ней как о чем-то бесконечно далеком, приближающейся к отметке «никогда». Само же детство казалось мне не жизнью, а её прологом. Казалось, что это всего лишь подготовка, и что самое интересное уже вот-вот начнется, но не успеешь оглянуться – как мыслями устремлен не в будущее, а в прошлое, и мечты о взрослой жизни постепенно стираются воспоминаниями о прошедших деньках. Осознание того, что те светлые моменты детства, которые ты считал подготовкой, оказались лучшими моментами твоей жизни, нокаутирует тебя с первого же удара. И ты лежишь на земле, грустный и подавленный, со своими новыми, взрослыми проблемами, но жизнь идет, и тебе приходится подниматься. Вся жизнь – это погоня за неуловимыми кусочками счастья, которые ускользают от тебя с каждыми новыми падениями. Поднявшись, ты бежишь еще быстрее, еще дальше протягиваешь руки, но счастье улетает от тебя, как бабочка в летний денек. И тогда ты, вздыхая, просто занимаешься своими делами: учишься, находишь работу, заводишь семью, а в один прекрасный день просто понимаешь, что счастье, эта неуловимая летняя бабочка, уже давно сидит у тебя на плече. И пока жизнь идет своим чередом, ты начинаешь видеть глупую иронию в том, что так поздно осознал эту истину. Смысл не в том, чтобы искать счастье – смысл в том, чтобы просто жить, и тогда оно отыщется само. Обеденный перерыв закончился, и я, погрузившись, как это обычно бывает, в собственные мысли, продолжил работать. К концу дня погода заметно ухудшилась: солнце спряталось, уже по-осеннему подул ветер, а дождь залил с такой силой, словно сами боги решили затопить наш город. По дороге домой я купил целый килограмм семечек, и, открывая входную дверь, ожидал увидеть настоящий погром и Ваню с перерезанными венами в ванной. Каково же было мое удивление, когда я зашел… Сначала в нос мне ударил запах свежей выпечки. В квартире было тепло и как-то по-непривычному уютно. Я слышал, как Ваня копошиться на кухне; слышал шкварчание масла на сковородке (подумать только, я уже лет десять не слышал этот звук) и плескание переливающейся в раковине воды. Тот меня явно не заметил, и тогда я медленно, на цыпочках, прокрался в холл, а затем – в спальню. Полы везде просто блестели, одежда, которую я обычно швыряю куда попало, была выглажена и аккуратно сложена на кровати. Диван в холле, где спал Ваня, был заправлен, а зеркало в ванной, куда я направился следующим делом, сияло как обработанный алмаз. -Колян, ты вернулся! – тот подкрался сзади и бросился в объятия. Вчера я назвал ему свое имя, ожидая, что он, в силу нашей разницы в возрасте, будет называть меня «дядя Коля», но никак уж не Колян! – Я тут немного прибрался, знаешь ли. Надеюсь, мне можно было прикасаться к твоим вещам. А потом я нашел у тебя кучу продуктов! Мука, масло, соль, яйца… кое-что уже пропало, кое-что начинало пропадать, но я нашел много чего свежего и решил испечь кексы. Не спрашивай, откуда я это умею. Просто переодевайся и присаживайся к столу. Я кивнул и снова направился в спальню. Моя домашняя одежда, как и любая другая, лежала сложенной и выглаженной (удивительно: утюг я не доставал уже почти полгода, и, признаться, уже даже забыл, где он лежит). Переодевшись, я направился в кухню, где Ваня продолжил куховарить, на этот раз – со сковородкой. -Омлетик, - как будто пропел тот. – Не просто омлетик, помимо яиц тут еще хлеб и помидоры. Слушай, зачем тебе столько еды? Ей Богу, если б я не знал, что ты живешь один, подумал бы, что это холодильник многодетного отца с тремя женами. Эх, «если б я был султан…» -У меня тоже кое-что есть, - после этих слов я вышел с кухни, а вернулся с килограммовым пакетом семечек. У Вани был такой взгляд, будто он снова обрел смысл жизни. Он выхватил пакет у меня из рук и принялся его целовать, отчего я невольно захихикал. -Садись, - словно приказал мне тот. – Сегодня у нас кексы и омлет. Ах, если бы вы знали, как это было вкусно! Мы сидели за столом, и Ваня рассказывал мне о своем детстве, а потом произошло нечто удивительное – я начал рассказывать о своем. Я рассказывал ему обо всем: о родителях, о работе, о школьных проблемах, а тот слушает и нет-нет, да прервет меня: «У меня тоже такое было! Вот слушай…» Со временем мне стало стыдно за все те мысли на его счет, которыми я терзал себя весь день. -А как ты забрался на нашу крышу? – этот вопрос обнажился в памяти подобно пузырьку газа, всплывающему на водную гладь. – У нас там вроде как сидит охранник, который никого не пропускает. -Пень этот ваш охранник, - Ваня заулыбался и принялся лузгать семечки, оставляя скорлупу на подоконнике. – Дрых, когда я мимо проходил. Я улыбнулся в ответ, встал из-за стола и хотел уже было взять свою тарелку, чтобы отнести её к раковине, но тот меня остановил. -А ну стой! – грозно прорычал тот. – Иди отдыхай. Посуду помою я. Вот уж счастья привалило! Я поблагодарил его и направился к себе в комнату, но на выходе из кухни услышал, как Ваня протянул мое имя, и, повернувшись, увидел его на подоконнике, раскрывающим окно. -Внимание! – сказал тот, и дуновение ветра с уже открытого окна раскидало по комнате салфетки. – Я сейчас прыгну! Он пробурчал это такой же интонацией, что и вчера, и мне оставалось только гадать, что же пошло не так. Сердце снова остановилось, но тогда Ваня захохотал, спрыгнул на пол и закрыл окно. -Я пошутил, - бросил тот. – Я пока не буду прыгать.