Драбблосвалка

Уинри Рокбелл. Уинри/Эдвард – мельком. Ау относительно первой экранизации. «Моя девочка, ты красивая как Банши*, Ты пришла мне сказать умрёшь, но пока дыши. Только не пиши мне, пожалуйста, не пиши. Никакой ведь души не хватит, усталой моей души». Уинри всегда считала, что приносит людям одни несчастья. Почему-то когда она была счастлива, всё шло наперекосяк у близких ей людей. Усталость и апатия – стали неотъемлемой частью жизни молодого механика автоброни. Смерть родителей. Пропажа Эда и Ала за вратами. Смерть бабушки и любимой собаки. Рокбелл сначала злилась, ну как они могли её оставить? Потом плакала, а затем стало как-то болезненно всё равно. Перетерпела. Переболело. Только вот счастья в жизни так и не появилось. Уинри двадцать девять, она привлекательна, умна и талантлива, но за её спиной уже давно не смолкает шепот. «Ведьма! Проклятая! Приносящая смерть!» О, как её только не называли. Соседи начали её избегать, пряча глаза, чтоб не встречаться взглядами. У Уинри он давно потухший. Устало-равнодушный такой. Неживой. А они испуганные, забавные такие, любящие сваливать свои неприятности на других, особенно надеясь на сверхъестественные силы и в тоже время опасаясь их. Иногда, ей казалось, что все проблемы этих людей были исключительно из-за их необразованности. Интересно, почему раньше она этого не замечала? Оптимистичное виденье мира – тонкая ложь, не подвластная плохим актерам. Хочешь жить, умей вертеться. Уинри даже встречаться пробовала. Хотя отношения с самого начала были обречены на провал. Он был старше её лет на десять. Он был женат. В конце концов, этот мужчина стал просто плохим напоминанием о ещё одних граблях, на которые она не просто наступала, а танцевала, порхая от одних к другим. Как там он её называл? Ах, да, Банши. Красиво и трагично – да, он почти угадал. Только вот смерть – это не самое страшное. Уинри это точно знала. Рокбелл уже давно была мертва. Прошлое не отпускает и боль не проходит, кто бы, что не говорил. Уинри живёт прошлым, насытиться им не может, а уж тем более отпустить. Уже вроде бы и не цепляет так, но всё же… Всегда есть это проклятое «но». Что случилось с жизнерадостной и яркой Рокбелл? Надо же! И, вправду, что с ней могло случиться?! Уинри хохочет, задыхаясь от подступивших слёз, сглатывает комок в горле и плачет. Истерика такая истерика. Рокбелл становится грустно. Она почему-то уверенна, что жизнь за вратами – настоящая, яркая, такая, какой она когда-то была у неё. Только Уинри по «эту» сторону и ничего тут уже не исправишь…или? Рокбелл страшно. Она давно пыталась найти способ, но до этого момента, такой выход казался ей неправильным или глупым, но теперь… Теперь как-то всё равно. Уинри выходит из дома, оставляя дверь открытой, это уже не имело значения. Кремовое платье, подол которого развивался при малейшем дуновении ветра, четко подчеркивали все достоинства её красивой фигуры. Длинные светлые волосы собраны в высокий конский хвост. Босые ноги мягко ступают по холодной траве. Уинри усмехается. Нарядилась, прямо. Для того, кто жил тут всю жизнь, была известна каждая тропинка и дорожка, короткие пути и самые красивые места Ризенбурга. Девушка остановилась около старого дуба, чьи ветви раскидывались на несколько метров, укрывая в тени значительную часть поляны. Этот обрыв – был одним из самых любимых мест местных романтиков. Уинри закрыла глаза, вслушиваясь в тихий шелест листвы и мелодичное журчанье горной речки. Воспоминания вспыхнули в голове девушки яркими пятнами: - Значит, я больше тебя не увижу? – Светловолосая шмыгнула носом, сдерживая слёзы. – Значит, ты не вернёшься? - Мне жаль, Уинри, - тихо шепчет молодой парень с золотыми глазами, его волосы собраны в косу. – Мне, правда, жаль. По щекам девушки текут слёзы. - Но ты же, но… - голос девушки срывается, а ночная тишина Ризенбурга прерывается чередой нервных всхлипов. Парень протягивает руку, нежно касаясь её щеки, большими пальцами стирает слёзы, и прижимает её к себе. Уинри утыкается носом в его плечо и тихо плачет, едва дыша. Эдвард перебирает светлые волосы и как-то горько ухмыляется. Скажет сейчас – сделает ещё больнее, не скажет – будет жалеть всю жизнь. Все его размышления прерывает нежное, почти мимолётное прикосновение её губ к его. Парень превращается в ртутный столб, кажется, краснеют даже его кончики ушей. - Я буду скучать, - смущенно лепечет она, прикусывая губу и неловко отстраняясь. Он поднимает голову и их взгляды встречаются. То, что не досказано теперь становится на удивление ясным. Эдвард улыбается. - И я тебя, - честно заявляет он, и пока, смущение отошло на второй план, прижимается своими губами к её, но на этот раз, поцелуй получается каким-то обреченным и горьким от её слёз. - Ты возвращайся, - Уинри сжимает его плечи и улыбается, - если сможешь, хорошо? - Конечно, - врёт. Даже психологом быть не нужно, чтобы это понять. – Мне пора. - Удачи, - шепчет Уинри, чувствуя, как он целует её в макушку. А потом она долго стоит и смотрит, как его невысокий силуэт растворяется в темноте. Уинри распахивает глаза и делает неуверенный шаг, затем ещё один и ещё. Останавливается только тогда, когда до края обрыва остается всего один шаг. Она смотрит вниз, на бушующую горную речку, на высокие скалы, тёмные, почти не различимые во мраке ночи – невероятно красивый пейзаж. Красота-красотой, а вот трахнуть бы весь мир и успокоится. Только вот нечем. Уинри хохочет истерично и горько усмехается. Но, что поделать? Тьма внизу тянет к себе почти магнетически и Уинри глубоко вздыхает, закрывает глаза и делает последний шаг. Когда она, привыкнув к яркому свету, распахивает глаза, то ей хочется плакать. Эдвард стоит напротив, смеётся и протягивает ей руку. Уинри, кажется, что теперь она наконец-то счастлива.