Завтрак туриста

Ничто не предвещало ничего. Конечно, Стайлз не помнил дня своего рождения, но он был уверен, что для всего мира, или, как минимум для Бикон Хиллз, этот день прошёл совершенно обыденно. В день его рождения не разверзались небеса, дабы пролить на город кровь невинно убиенных, и птицы сотнями не убивались о стены роддома, в котором он явился на свет, никаких нашествий саранчи тоже не происходило. Не было никаких знаков. Совсем. И трёх шестёрок на его затылке тоже не было. Он проверял. Никаких предупреждений. Так каким образом вся его жизнь превратилась в этот непрекращающийся пиздец - Стайлз понятия не имел. - Питер, - сказал Стайлз, грустно ковыряясь в банке консервированных бобов, - когда ты родился, случайно не было никаких знамений? Солнечное затмение, например, или, может, мертвецы повставали из могил? Питер выгнул брови и с усмешкой поинтересовался: - Моё второе рождение в расчёт не берём? - Это было не рождение, - грустно возразил Стайлз, сунул в рот очередную ложку бобов, задумчиво прожевал и заговорил снова, - ты не спрашивал Скотта, хочет ли он быть оборотнем. - Я помню, - отозвался Питер. - Почему тогда спросил меня? - Ты это заслужил. - Укус - это дар, - хмыкнул Стайлз. - Укус, это, конечно, дар, но ты заслужил не его. Ты заслужил право выбирать. Ты был этого достоин. Последние слова Питер произнёс невозмутимым тоном, как нечто само собой разумеющееся. И под влиянием этой уверенности, Стайлз и сам на секунду изумился собственному вопросу, таким он внезапно глупым показался ему самому. Потом Стайлз встряхнулся и пришёл в себя. - Что будет, если я однажды разочарую тебя? - спросил Стайлз, стараясь не выглядеть слишком уж серьёзным или, упаси Господи, заинтересованным. - Я долго привыкал к этой твоей манере постоянно менять тему разговора. Сначала я думал что ты просто не можешь сосредоточиться, потом понял что ошибался. Ты не даёшь сосредоточиться другим. - Это ты так витиевато отказываешься отвечать на вопрос? Питер отставил свою банку с бобами, и заложив руки за голову, улёгся на спину. - Я не разочаруюсь в тебе, - спокойно сказал Питер, щурясь на яркое полуденное небо. - А если всё-таки разочаруешься? Если однажды у тебя откроются глаза и ты внезапно поймёшь, что я не такой человек, каким ты меня видишь? - Что если ты внезапно поймёшь, что ты не такой человек, каким себя считаешь? - Я знаю себя. - Никто себя не знает. Именно потому люди так любят психотерапию, гороскопы и психологические тесты в интернете. Точнее, любили. И снова эта непробиваемая уверенность в голосе. Стайлз сдержал рвущийся наружу тяжкий вздох, выкинул банку и встал, нависнув над лежащим Питером. Возможно, это был такой способ психологического давления на собеседника, Стайлз что-то такое где-то читал. Впрочем, Питер всё-равно не был впечатлён. Он смотрел на Стайлза щурясь, с лёгкой полуулыбкой на губах. Стайлз знал, что наверняка загораживает солнце, а значит стоит прямо против света, в глазах Питера превращаясь из себя в безликий тёмный силуэт. К сожалению, с оборотнями всегда всё сложнее. Пусть сам Стайлз и спрятался за ярким солнечным светом, но с ним всё ещё оставались его запах и сердцебиение. Словом, Питер не был впечатлён. - Хватит нависать надо мной, - сказал Питер и хлопнул тыльной стороной ладони по его лодыжке, - сядь, а то я действительно начну нервничать. - И зачем же мне тогда садиться? - Именно об этом я и говорил, - с самодовольной улыбкой заметил Питер, - но ты всё ещё цепляешься за остатки своих представлений о себе. Это даже мило. Чертыхнувшись, Стайлз по-турецки опустился на землю рядом с ним. - Хватит играть на мне, - недовольно сказал Стайлз, после чего наклонился ближе к лицу Питера и прошептал ему в губы: - Я тебе не флейта. - Очевидно, флейта я. - Ты же не ждёшь, что я сейчас начну цитировать твоего любимого Гамлета? - Я даже не предполагаю, чего от тебя ждать. Наверное, стоило задуматься о том, что он творил. Или собирался сотворить. Но думать не хотелось, хотелось хоть на пару минут разучиться думать и беспокоиться обо всём на свете. На реплике Питера, Стайлз не смог сдержать улыбки, как будто ему сделали самый прекрасный в мире комплимент. Куда-то делись все проблемы с прикосновениями, а Питер почему-то показался отличной точкой опоры. Опираясь одной рукой о его грудь и второй, цепляясь за жухлую осеннюю траву, Стайлз задумчиво вспомнил: - Ты говорил, что ничего не сделаешь, пока я не попрошу. - Ничего - это некоторое преувеличение, но в целом да, - тихо ответил Питер. Он выглядел в точности как тогда, под утро в машине, после кошмара - настороженным и выжидающим. На пробу, Стайлз прижался губами к шее, под подбородком и когда Питер послушно запрокинул голову, не сказав ни слова, осмелел. Он спустился к яремной впадине, целуя шею, как когда-то Питер целовал его ногу - мягко, невинно, прижимаясь одними губами. Все прикосновения к телу Питера были такими же - лёгкими, осторожными, аккуратными и недостаточными. Стайлз изучал его, отмечая и участившееся дыхание, и сердцебиение, и пальцы, напряжённо скребущие землю. - Испытываешь мою выдержку? - спросил Питер. - Может быть, - согласился Стайлз. - Это прозвучит банально, но я не железный, Стайлз. - Вот и отлично, а то как бы я тебя железного целовал? Стайлз находился в каком-то почти медитативном состоянии, он почти не испытывал возбуждения, но почти подрагивал от острого предвкушения, от ощущения, что ему позволено всё, и, возможно, чуточку больше. Он прижался лбом к питеровой груди, облизнул губы и потянулся рукой к его паху. У кромки джинсов, Питер перехватил его за запястье. - Ты понимаешь, что делаешь? - Да. - А пахнешь так, словно не понимаешь. - И чем же я пахну? - Стайлз прикрыл глаза и впервые позволил себе - прикусил сквозь футболку кожу Питера на животе, и после того, как тот судорожно выдохнул, довольно рассмеялся. - Любопытством. - А говоришь, хорошо знаешь меня. За тем как именно это произошло, Стайлз не уследил. Он просто в один момент оказался подмятым под Питером, Стайлз улыбался, ему было в сущности безразлично, зато Питер смотрел пугающе тяжёлым взглядом. Он ткнулся носом Стайлзу в сгиб шеи, шумно втянул воздух и пробормотал: - Любопытство. Конечно. Для тебя это всё. Конечно, как я мог забыть... От этого шёпота по коже Стайлза прокатилась волна мурашек, он выгнулся, пытаясь то ли уйти от прикосновений голоса, как будто голос Питера действительно мог к нему прикоснуться, то ли потереться о него сильнее и приказал: - Трахни меня. Вполне возможно, что это был не самый удачный ход в их игре. Но кого это волновало? Кого это волновало, если на тот момент, каждый из них и думать не думал ни о какой игре.