Рейтинг.

Когда бы они ни целовались, она всегда оставляла на ней засосы. Но, как вы могли бы подумать, она совсем не смущалась от этого и не кричала, что их невозможно потом будет скрыть. Не подставлялась под них, с наслаждением ощущая появление на своей коже новой метки. И не уворачивалась, недовольно глядя из-под прищуренных ресниц. Всё, что её волновало – лопающиеся сосуды. Больше всего на свете она боялась, что от следующего такого засоса, после следующего угла, где они прижмутся друг к другу в порыве страсти, в ней лопнет всё. И не будет больше ложной скромности, желания убежать. Не будет тихой просьбы "отстань" и не менее тихого приказа "не трогай". Останется только сумасшествие в голове и полная вседозволенность. Тогда начнутся головокружительные прижимания ко всем поверхностям и секс в туалете. Тогда будет соскальзывание и падающие гели для душа в ванной. Тогда будет не хватать детского масла для тела и, конечно, прищепок на балконе. Останутся лишь стоны, захватывающее "извини" и не менее душещипательное "прости". На спине будут все чаще появляться саднящие кровоподтёки. И они, сидя на кровати в каком-нибудь отеле, будут любовно поглаживать друг друга по тонким рукам и гладкой шее. После головокружительного секса не будет оставаться сил на душ, а все мелкие предметы в комнате будут помнить, в ком они побывали. И она не будет собой, если когда-нибудь (наверное, лет через пять такими темпами, не меньше) не найдёт в себе силы подчиниться этой... легкой, обволакивающей и очень белой этике. Штирка ухмыляется с легким налётом злорадства, понимая, что, по сути, это она контролирует ситуацию. И ничто не мешает ей сжать Достоевской запястья, спуститься поцелуями к груди и аккуратно, но грубо схватить за округлые бёдра. А Достоевская думает: "Идиотка!" Потому что нужно быть совсем слепым и ничего не понимающим дураком, чтобы не понять, кто кого на самом деле держит за яйца... Даже если они не существуют.