war of hormone

Лёгкое дуновение прохладного утреннего ветерка колышет шторы, проскальзывает по комнате, принося с собой запах приближающейся осени – пыльных дорог, мёртвых хрустящих листьев, пожелтевших от холода и тоски. Трель будильника доводит до ручки, обязательства наваливаются тоннами, когда Чонгук смахивает телефон с прикроватной тумбочки, нашаривает его под кроватью, возя непослушными пальцами по ковру, и проводит вдоль экрана, включая спящий режим. Сам бы он с тем же удовольствием отрубился вторично – сон украдкой пробирается в голову, звуки доносятся как через вату, а в горле сухо и вязко, словно после похмелья. — Вака, – чей-то голос вырывает его из полудрёмы, и, приоткрыв один глаз, Чонгук кривится: вид лысой башки советника вызывает тошноту. – Вы просили разбудить, если младший господин «намылится куда-нибудь». — М, – тянет Чонгук в ответ, переворачиваясь на бок и натягивая на макушку угол одеяла. Дайте ему ещё пять минут, и он полетит спасать криминальный мир. — Вака, – жилистая рука трогает его за плечо, и полузадушенное «блять» срывается с языка. — Да встал я, встал, – бурчит он, вскакивая с кровати, и, взъерошивая и без того лохматые ото сна чёрные волосы, несётся в коридор. Советник семенит за ним следом, настоятельно рекомендуя надеть хотя бы халат. В это же время в его комнату запускают горничных, чтобы привели постель в порядок. Удобно быть младшим сыном якудза и наследником его империи. Жаль только, что гей. И собственник. О, ещё какой собственник. — Куда собрался, хён? – хмыкает Чонгук, прислоняясь плечом к косяку и преграждая этим самым выход из комнаты своему старшему брату. Тэхёну. Тот не удивляется. Ничего другого от этого прихвостня, которому еле хватает роста, чтобы выглянуть из-за плеча Чонгука, Тэхён не ожидает. Он небрежно взлохмачивает чёлку, подтягивает джинсы, облизывает пересохшие губы и только после всего этого удостаивает младшего брата деланно безразличным взглядом. На самом же деле внутри Тэхёна адским пламенем разгорается желание пытать ублюдка раскалёнными ножницами. Но он готовился, потому только закатывает глаза и кривит губы. И слегка переигрывает. — С добрым утром, — как можно хладнокровнее пытается произнести Тэхён. Его взгляд скользит по практически обнажённому телу брата, намеренно лениво и медленно, так никто не заметит, что он задерживает его на некоторых участках тела дольше, чем дозволено. А впрочем, разве в этом доме есть хоть что-нибудь, что им запрещено? Чонгуку, например, разрешены любые капризы, и он мастерски этим пользуется. А вот у Тэхёна есть один небольшой, но самый отвратительный, какой только можно придумать, запрет. Он не смеет перечить младшему брату. Но очень хочет. И перечит. — А теперь отодвинься, у меня занятия, — так уверенно, даже небрежно бросает он, словно Чонгук действительно отлепится от двери, да ещё и поклонится ему в ноги на прощание. Чёрта с два. Младший смотрит насмешливо и хищно, будто собирается ещё немного поиграть с мышонком, прежде чем подцепить за тоненький хвост и приглашающе разинуть пасть. Тэхён возбуждает. И он прекрасно знает, как действуют его слова на Чонгука. Как красная тряпка на быка или как горсть фишек на игрока. И вся его показушная холодность разбивается в тот момент, когда он рассматривает обнажённое тело Чонгука. Он хочет. Очень. И это настолько прозрачно и явно, что воздух становится плотным и горячим, как в сауне. Чонгук глотает его жадно – втягивает ноздрями и прикрывает веки, облизываясь. — Не пизди мне, – чеканит он, притворно сводя брови от недовольства; так же делает отец, когда они сидят в его кабинете, и Чонгук отказывается принимать Тэхёна под покровительство. Слишком геморройно, проще сделать его своим домашним питомцем. – У тебя сегодня три пары, и две из них ты проспал. Лысая башка подбирается и, накинув халат на плечи Чонгука, торопливо съёбывает. Видимо, атмосфера между ними становится натянутой до предела. Тэхёна предсказуемо взбесило, что отец выбрал Чонгука своим преемником, а того в свою очередь вымораживало неподчинение брата. Сначала они дрались: колошматили друг друга до хрипоты и разодранных костяшек, перебрасывались «любезностями» и устраивали «тёмные». Сейчас же конкуренция достигла своего апогея. Инстинкты требуют дать выход адреналину, эмоциям, зашкаливая на уровне «моё» и «никому не отдам». Больше они не дерутся, как раньше. Теперь пульс сопротивления отсчитывает секунды до того решающего дня, когда один из них сдастся во власть другому. Губы Тэхёна приоткрыты, а зубы плотно сжаты, он скалится, впивается взглядом в кожу в попытках определить, куда бы ему при случае укусить побольнее. Но Тэхён не будет самим собой, если выкинет нечто подобное. Он снова прикусывает губу, стервозно и отнюдь не примирительно улыбается и дёргает плечами, шурша просторной и тонкой белой рубашкой. Тэхён горьким опытом научен тому, что в случае драки он проиграет, даже если у Чонгука будет сломана рука. Чонгук это знает, и этот факт делает его охренительно довольным. Тэхён не спрашивает, откуда Чонгук выяснил его расписание. — Три минус два, остаётся один. Одна пара, — как дурачку объясняет он, сопровождая слова загибанием пальцев, — и, ах, мне так срочно нужно на неё успеть. Он пытается проскользнуть мимо Чонгука, но тот хватает за локоть, и Тэхён нарушает правило номер один. Ни при каких обстоятельствах не дышать в опасной близости от Чонгука. Тэхён часто задаёт себе вопрос, какого хрена его брат так пахнет? У него же молоко на губах не обсохло, а запах мужской, с нотками мяты и имбиря. Можно подумать, что Чонгук перерыл не одну магазинную полку, чтобы найти настоящий мужской аромат. Тэхён ненавидит это, как ненавидит и то, что в глубине души ему этот запах нравится. И делает ещё один вдох, и ещё, и смотрит: вот он, человек, которого Тэ с удовольствием придушил бы, заполняет тут всё своим запахом и нагло улыбается. Тэхён чувствует, как рука неприятно сжимается, давит на кости. Обожаемый самоконтроль распадается по частицам, и он опускает глаза, нарушая правило номер два. Никогда, ни под каким предлогом не разглядывать член Чонгука. Чонгук соврёт, если скажет, что не хочет Тэхёна так же сильно, как тот его. Так, что зубы сводит и в паху свербит нещадно. Всё его тело напрягается в опасной близости от этого парня, брата, куска мяса, чёрт подери. Если Тэхён – дорогая вырезка, то Чонгук – самый настоящий лев. Одного прикосновения становится мало – оба хотят ещё. Но Чонгук не был бы собой, если бы так быстро подсёк рыбку. — С каких это пор ты, братец, рвёшься грызть гранит науки? – низко отзывается младший, толкая Тэхёна к стене и упираясь руками с обеих сторон от его головы. Халат соскальзывает с плеч, обнажая широкую мускулистую спину, но старшему некогда любоваться и пускать слюни. Тэхён вскидывает подбородок и смотрит с вызовом, демонстративно отрицая своё загнанное положение и стараясь больше не опускать взгляд, потому что Чонгук уже возбуждён. Снова. Глубокий вдох – медленный выдох. Не помогает. Чонгук глядит на пухлые губы, по которым с постоянной периодичностью проходится мокрый язык. Зря. Он нависает, напуская на глаза туман, облизывает взглядом всего Тэхёна, от кончиков ушей до пальцев на ногах, прижимается почти вплотную, чувствуя, как брат дёргается, но точно не в попытке убежать. Хочет же, зараза. Но молчит. Тэхён отчётливо слышит своё дыхание. Он слышит его громче собственных мыслей. И ему совсем не хочется признавать, что эта рваная, жалкая, дрожащая и бесполезная трата воздуха, наполненного запахом Чонгука, и есть его дыхание. Чонгук нависает над ним, давит, господствует — как угодно; та часть мозга, что отвечала за здравый смысл, давно это приняла. К разочарованию всего клана, в голове Тэхёна здравый смысл явно не преобладает над импульсивностью. Его грудная клетка заполняется воздухом, вздымается и, прежде чем выпустить его, на мгновение касается твёрдой груди брата. Несколько таких прикосновений, и Чонгук с Тэхёном оба начинают сомневаться в невинности последнего. Кажется, порочность с врождённым недотрахом так глубоко въелись в натуру Тэхёна, что одно только его дыхание вполне себе содержит жирный намёк. Все кому не лень в этом доме так говорят. Разве что глухой этого не слышал, да и тому охотно объяснили бы на пальцах. Смотрят, шепчутся, смеются, а Чонгуку только в радость. Относительно терпеливо младший брат ждёт того момента, когда Тэхён поймёт, что независимо от количества членов, побывавших в его заднице, в глазах «семьи» он так и останется шлюхой. Даже если там не побывает ни одного. Это унизительнее разбитой губы и вырванного клока волос в руках Чонгука. Но чем унизительнее, тем выше он задирает нос. Тэхён игнорирует вопрос Чонгука и, кажется, нажимает на ту самую красную кнопку. — У тебя такое большое... — шепчет он, будто их тут больше, чем двое, чуть ёрзает и коленкой слегка, словно этого и не было, задевает возбуждение брата, — ... самомнение. На долгих несколько секунд Тэхён чувствует себя отмщённым. Пока здравый смысл, выбитый куда-то на задворки сознания, не шепнёт о том, что он явно болтнул лишнего. Чонгук со свистом втягивает воздух, выпускает его сквозь стиснутые зубы и сжимает кулаки, чтобы не съездить по самодовольной мордашке. И пускай их кулачные бои давно сошли на нет, именно сейчас костяшки чешутся надрать Тэхёну его тощую задницу. Чтобы знал своё место. Член конвульсивно дёргается под боксёрами, маленькая влажная капля проявляется чуть ниже натянутой резинки, и Чонгук склоняется ниже, сгибаясь в локтях, чтобы почти прильнуть губами к тэхёновой шее. Он горячо и томно выдыхает, прижимается голой грудью к груди брата, за которой набатом трепыхается взволнованное сердечко. В этот момент у Тэхёна адреналин подскакивает до максимума – странно, что не случился инфаркт. А Чонгук думает, что по-другому между ними ничего не было бы. Если бы Тэхён не был его братом, если бы он подчинялся каждому слову и вёл себя паинькой, если бы он был обычной блядью – ничего не было бы. А так их непреодолимая тяга друг к другу сочится опасностью, свежим тонким ароматом запрета и безнаказанностью. Придёт день, и они будут трахаться как сумасшедшие, говорить вслух обо всех своих сакральных желаниях и мечтах, кожа будет гореть от прикосновений, поцелуев, собственнических фиолетовых отметин по всему телу, а сейчас… Чонгук поднимает взгляд от губ Тэхёна к его глазам – смотрит насквозь, прямо в душу и усмехается. Он облизывается, дёгтевая радужка блестит от азарта и похоти, одна ладонь отлепляется от стены, а кончики пальцев очерчивают в воздухе контур тэхёнова тела, от предплечья до талии, пока Чонгук не берёт руку старшего в свою и не опускает на свой пах. Горячий пульсирующий член идеально ложится в тёплую ладонь. Тэхён запоздало округляет глаза и шумно сглатывает. Такого он точно не ожидал. — Это целиком и полностью твоя вина, – признаётся Чонгук на грани с пошлым грудным шёпотом; скрывать уже не имеет смысла. Они знают друг друга лучше, чем кто-либо другой. – Тебе с ней и разбираться. Тэхён так и застывает с членом в руках. Наклоняет голову в немом вопросе, действительно ли Чонгук уверен, что всё дошло до своих пределов? Младший ни на мгновение не отводит глаз, он донельзя взвинчен, и кажется, что вот-вот взорвётся. Может быть, поэтому Тэхён не позволяет сомнениям напасть на него. Он обхватывает напряжённый член, чувствуя, как внутри живота грызётся монстр, и двигает рукой. Не слишком нежно, сильнее сжимая пальцы у основания. Снова проводит, большим пальцем давит на головку, и ему тревожно от мысли, что Чонгук заметит то, как хорошо у него получается. Свободная рука взметается к затылку младшего. Тэхён зарывается ладонью в мягких волосах, как утопающий хватается за скалы, спутывает их. Чуть подаётся вперёд, почти касается своими губами губ брата, но не целует, только горячо выдыхает пропахнувший чёртовым Чонгуком воздух прямо тому в рот. О боги, как же давно он хотел это сделать — прикоснуться к крепкому члену, члену своего, мать вашу, младшего брата, услышать властный приказ опуститься на колени и... Из горла Чонгука вырывается рычание, и они оба не знают, чего в нём больше — удовольствия или какой-то извращённой боли. Тэхёну становится по-настоящему страшно. Что, если Чонгук поцелует его? Если вся та независимость, что он годами взращивал в себе, рассыплется под натиском горячих губ? Тэхёну всего лишь дали потрогать член, а он уже сошёл с ума. — Чонгук, — хрипло выдыхает он в эти самые губы, нехитро, даже немного грубо лаская брата. — Тебе ведь нравится, да, сучёныш? От злости вперемешку со страхом и возбуждением всё тело бьёт мелкой дрожью. Отец часто говорит им, что лучшая защита — нападение. Тэхён всю жизнь только защищается, но сегодня он сдал слишком много позиций, чтобы трусить. К чёрту всё. Он бросается на Чонгука, едва ли соображая, что творит. Неумело впивается в его рот и моментально теряется в ощущениях чужих губ с привкусом горького утра. В эту минуту Чонгук ненавидит Тэхёна всеми фибрами души. Ненавидит и хочет трахнуть об коленку головой. Или просто трахнуть. Он толкается в ласкающую его руку, утробно рычит во влажный рот, врывается языком в горячую полость, смотрит с яростью в блестящие от влаги глаза старшего, вжимает его в стену, придавливает своим телом до боли в лопатках. Между ними не остаётся ни сантиметра, и Тэхён снова загнанный в клетку зверёк. Он сорвано дышит, барахтается, мычит в поцелуй, когда Чонгук кладёт руки на его бёдра, мстительно сжимает ягодицы и безжалостно прикусывает ему губы. Металл растекается на языке, горько и солоно, и это кружит голову окончательно. Чонгуку охуенно. Господь, он давно не чувствовал себя таким полноценным и полноправным. И пусть он – тот, кто тащится от уверенных прикосновений к возбуждённой плоти, тот, кому нестерпимо хочется кончить, тот, чей язык блуждает во рту Тэхёна. Сейчас он хозяин положения. Тэхён может противиться сколько душе угодно, истерить, рвать глотку криком, крушить мебель и ломать вещи, сбегать из дома, чтобы потом Шуга притаскивал его за шкирку. Но он, эта маленькая блядь, целиком принадлежит Чонгуку. И точка. Чонгук в очередной раз сжимает зубы на нижней губе старшего, кожа лопается, рвётся, и на месте разрыва проступает ржавая капля. Тэхён морщится, но молчит – его взгляд мутный и расфокусированный, а мысли далеко отсюда. Чонгук роняет голову на плечо брата, влажная чёлка липнет к накрахмаленной рубашке, но ему всё равно – его накрывает ни c чем не сравнимое наслаждение. Мир вокруг становится ватным, расплывчатым и ярким, и та картинка, которую Чонгук видит перед глазами, увеличенные калейдоскопические всполохи, сравнима только с тропикамидным приходом. — О да, – обжигает он шею Тэхёна, прижимаясь пылающими губами к коже над загнутым воротом, и старшего заметно встряхивает от тягучего грудного стона. Он уже и не ждёт ответа на свой вопрос, но. Чонгук выпрямляется и наклоняется вперёд, останавливаясь в миллиметре от лица брата, так, что Тэхён чувствует каждое слово на своих губах. — Мне, блять, безумно это нравится. Тэхён смотрит прямо на чонгуков рот, и его сердце с оглушительным грохотом бьёт в грудную клетку в попытках выбраться и убить бесполезное тело. Тэхён даже не прикасался к себе, но чувствует себя так, будто три раза кончил. Он высовывает кончик языка, осторожно слизывает выступившую капельку крови и шипит от несильной, но неприятной боли. Тэхён в конце концов находит силы поднять глаза и сцепиться взглядом с братом. Несколько долгих секунд они смотрят друг на друга. Несколько долгих секунд до Тэхёна, наконец, доходит, что время, когда его несчастная и драгоценная задница окажется целиком и полностью во власти этого зазнавшегося ублюдка, не за горами. И, с досадой проносится в голове Тэхёна, он единственный, кто в этом виноват. — А мне — нет, — зло выплёвывает он, и эта нелепая ложь легко рассмешит человека с самым отстойным чувством юмора. Тэхён, совершенно не задумываясь о последствиях, упирается ладонями в грудь Чонгука и, оттолкнув его, отлипает от стены. Моментально потеряв равновесие, он пошатывается на непослушных коленях. Чонгук снисходительно наблюдает за тем, как Тэхён лихорадочно ищет опору и, в конце концов, находит. Чистая ладонь впивается в локоть Чонгука, но справившись с волной слабости, Тэ моментально отпускает руку и отступает на несколько шагов вглубь комнаты. Он старается не смотреть больше на брата, потому что если посмотрит, то вполне вероятно такое развитие событий, где он ляжет прямо на пол, раздвинет ноги и позволит ему делать с собой всё. Тэхён, с трудом двигаясь, вытирает испачканные спермой пальцы о простынь, стягивает с себя мятую рубашку и заменяет её чистой, борясь с навязчивым желанием забиться в угол и заскулить. Чонгук, этот мерзкий, отвратительный и сексуальный человечишка, никуда не уходит. — Мне кажется, — наконец, ядовито произносит Тэхён, — я наработал себе на одну пару. В голосе скользит обида и почти детское желание вызвать в Чонгуке нечто сродни стыду. Что-то вроде «хотите, чтобы я был шлюхой? ну получите, распишитесь». «Что, добился своего? — всем своим видом кричит Тэхён. — Теперь ты счастлив, а кто подумает обо мне?» Чонгуку нравится наблюдать за тем, как старший ломается. Есть в этом что-то садомазохистское: он испытывает жгучее желание усугубить ситуацию, подбросить дровишек и подлить масла в огонь тэхёновой ненависти, но при этом его самого рвёт, кромсает и крошит на мелкие части, потому что, блять, это же его единственный и родной брат. Во взгляде Тэхёна плещутся волны, кустистые брови выламывает по-детски обиженно, будто Чонгуку досталась последняя конфета с праздничного стола. Вот только игры, в которые они играют, отнюдь не детские. Чонгук пожимает плечами, опускает во взгляд кубики льда, замешивая с пьяным послеоргазменным туманом. Тэхён ведет себя как кошка, которую потянули за хвост – бесится, шипит и выпускает когти, норовя располосовать в мясо. Ещё немного, ещё чуть-чуть, и старший сдуется, как гелиевый шарик. Чонгуку осталось лишь слегка поднажать и дождаться, когда тот сам приползёт к нему на коленях. До финишной черты им остается два коротких круга. Тэхён придет вторым, а Чонгук, наконец, получит свой приз. — Я, вроде бы, уже просил тебя, — отзывается младший, скользя ленивым и сытым взглядом по телу брата. Воздух застревает в лёгких, когда Чонгук представляет, как тот занимается сексом с другими. Не с ним. Блять, да он вывернет кишки любому, кто притронется к Тэхёну. Слово чести. — Не пизди мне. Тэхён вздрагивает, когда Чонгук резко дёргает его на себя и больно впивается пальцами в подбородок, приподнимая. Вот подстава, а ведь ещё год назад младший проигрывал ему в росте. Непрошенная улыбка искривляет искусанные губы, и горько-красное проступает в трещинах. Чонгук вытягивает из него душу своим пронизывающим до костей взглядом. Становится зябко и неуютно, конец истерике, хочется просто съебаться подальше друг от друга. — А знаешь что, — хмыкает младший, грубо размазывая большим пальцем запекшуюся кровь по губам Тэхёна, и небрежно-брезгливо отворачивает его лицо от себя. — Ты прав. Пиздуй в свой универ, но вечером придешь ко мне в комнату. Чонгук отворачивается, чтобы не видеть, какими глазами Тэхён на него посмотрит. Он однобоко усмехается, задерживаясь в дверном проёме и поднимая словно в прошлом столетии упавший халат. Знает, что старший взглядом буравит его спину и сжимает кулаки от беспомощности. Им обоим известно, что это значит для них. Финиш.