— Сколько еще времени нужно, Рэтчет? Они прошли уже десять процедур, но я не вижу позитивных результатов, и, если быть откровенным, это начинает влиять на мои с ним отношения.
Прайм вошел в медицинский отсек в разгар ссоры Рэтчета и Персептора.
Он вернулся на несколько земных дней раньше, пробыв на Кибертроне всего одну земную календарную неделю, и прибыл в Арк незамеченным благодаря сбою в защитных системах Телетраан. Ни Персептор, ни Рэтчет не ожидали, что он неожиданно появится в медицинском отсеке, в то время как он должен был находиться на родной планете.
— … результаты могут разниться, — ответил Рэтчет. — Необходимо заменить достаточно большое количество массы, и морфический резонанс может быть переменным. Вполне вероятно, что он вообще не отрастит крылья, а просто потяжелеет… прости, Прайм, я не заметил, как ты вошел.
Рэтчет и Персептор обменялись беззвучными репликами прежде, чем ученый покинул отсек, источая едва сдерживаемое беспокойство.
Прайм подождал, пока его шаги не стали не более чем резонансом в неподвижном воздухе медицинского отсека, и спросил:
— Что это вообще было?
— Милые бранятся — только тешатся, — отмахнулся Рэтчет. — Они ссорились пока тебя не было, так что при встрече будь со Старом полегче.
— Мы почти не разговариваем.
Совсем.
— И, тем не менее, между вами воздух можно резать электроновым клинком, — медик потер шеврон. — Я знаю, что такое недопонимание. Одна проблема влечет за собой другую. Хотя я рад, что это произошло между тобой и Старскримом, а не между тобой и какой-нибудь разумной расой, если ты понимаешь, о чем я.
Рэтчет демонстративно начал калибровать один из аппаратов диагностики, давая понять, что тема закрыта, но Прайм, не в силах сдержать любопытство, спросил:
— Так о чем они ругались?
Рэтчет взглянул на него поверх портативной адронной катушки.
— Очевидно, о милых мелочах при подготовке к Заключению Уз. Кого пригласить, какую песню спеть. В конце концов, Стар же десептикон, — медик взглянул на лицо Прайма прежде, чем продолжить: — Ладно, шучу. Не знаю я, о чем они ругались. Что случилось на носу Арка, то на носу Арка и останется.
Отложив медицинский прибор, он посмотрел прямо в оптику Прайма:
— Чего я не могу сказать о твоем посещении Тупика.
Искра Прайма дернулась.
— Так ты знаешь?
— Только то, что и так известно каждому. О том, что тебе пришлось навестить Тупик по просьбе Ксаарона. Здешние боты в состоянии сложить две единицы, чтобы получить бинарный результат, к тому же не нужно быть гением, чтобы заметить, что ты сжег немного энергии, которая копилась в тебе с тех самых пор, как ты вернулся из плена у десептиконов. Я уж начал бояться, что ты начнешь крушить стены, — медик заговорщицки наклонился к Прайму. — Если не справишься со своей маленькой проблемой. Ты помнишь, от чего я тебя предостерегал?
— Помню. Помню, и да, это случилось. Но то, что я не могу принять, это, — Прайм запнулся, все еще ненавидя себя за содеянное и пытаясь признаться во всем так деликатно, как это вообще возможно. — Это то, что все произошло без обоюдного согласия.
— Без?
— С очень условным, — он закрыл лицо руками, нуждаясь в темноте и возможности спрятаться.
Тесселакс присягал ему на верность с такой серьезностью и пафосом, что Прайм был уверен: над ним издеваются. Наверняка, так оно и было, Прайм лежал в луже серебра, слишком сконфуженный и смущенный, чтобы сделать хоть что-то, кроме как наблюдать за медленным вращением комнаты. Раб ушел, возможно, для того, чтобы отдохнуть, но скорее — с целью продолжить свое ремесло в раскинувшихся на все четыре стороны переходах Тупика. Если Прайм и делал что-то еще в этих зловонных покоях, воспоминаний об этом в его памяти не сохранилось. Он выпал в оффлайн на несколько циклов, а когда очнулся, Тесселакса рядом с ним не было.
Только несколько незнакомых ему пустышек дремало на завалах краденого хлама, и Прайм на нетвердых ногах покинул покои хозяина воров и шлюх.
Холодный электроннолучевой свет и неизменные сумерки Тупика остались точно такими же, как запомнились ему с того раза в Академии, когда он поддался на уговоры товарищей по учебе.
В ночь перед выпуском его уговорили посетить Тупик: «Пойдем с нами, Оптимус, ты никогда прежде не видел подобных мест». Прайма тогда поразил контраст между этими разветвленными пропитанными болезнями глубокими уровнями Кибертрона и радиевым сиянием и пышностью Академии. В те далекие времена Прайм, чья искра зажглась лишь для того, чтобы он стал Лидером, и представить себе не мог существование подобного места.
Сейчас он пробирался сквозь трущобы. Стоящие на перекрестках пустышки наблюдали за ним оптикой и замызганными линзами, и чем-то, что издалека казалось влажными органическими глазами. Некоторые из них манили его, жалобно и умоляюще, зная, что если не привлекут завидного клиента, их ждет наказание хозяина, наблюдающего из темной трещины или притаившегося на возвышении.
Это место сбивало Прайма с толку. Грязная и больная, сочащаяся ржавчиной изнанка Кибертрона. Он попал в её сети, на одну ночь растворился в ней, но что же за чувство притаилось под нагрудной броней? Каждый раз, когда Прайм видел отблески красно-белого экзоскелета, он спотыкался, вынужденный ступать осторожно и сосредоточенно.
Наверное, когда он вернется на Землю, стоит сказать Рэтчету, что он не может больше лечить Старскрима. Признаться, что внутри него проснулось нечто огромное и голодное. Если это не обуздать, случиться что-то ужасное.
Но когда Прайм вернулся из Тупика, Эмират Ксаарон был в восторге:
— Оптимус, я получил твое сообщение. Сегодня поистине великий день. Ты открыл для нас Полигекс.
— Тесселакс, он не тот, с кем должно заключать союз, — проговорил Прайм, сглатывая вину и отвращение. — Он держит в рабстве других, он…
Ксаарон жестом прервал его. Здесь, на верхних уровнях Небесного Храма золотая краса Якона раскинулась вокруг них, но Прайм не мог стряхнуть с себя вонь и воспоминания Тупика. Эмират оценивающе смотрел на него полупритушенной оптикой.
— Ты видел худшие образчики падения нашего вида. Ты видел худшие из деяний, которые может совершить мех. И я уверен — так же твердо как я уверен в том, что наша планета служит вместилищем для священной искры Праймуса — что Тесселакс заставил тебя взглянуть внутрь себя и увидеть то, что ты видеть вовсе не желал.
Прайм сжал челюсти.
— Что это было? — мягко спросил Ксаарон. — Убийство и уничтожение всех тех, кто не покорится твоей воле? Мириады планет под твоей рукой? Самая жестокая пытка, мечта о том, как ты, сжимая в кулаке умирающую искру, будешь смотреть в его гаснущую оптику? — Ксаарон вновь вскинул руку, предупреждая возможный ответ Прайма. — Постой. Не говори ни слова. Я знаю, что все мои предположения ложны. Оптимус, я готов поверить в то, что ты желал нечто непристойное и непроизносимое, но это величайший и порочнейший талант Тесселакса, его нечистое ремесло — обнажить под безжалостным светом дня самые темные грани твоей искры.
— Лучше бы я не встречался с ним. Лучше бы мне не знать того, что знаю теперь.
Ксаарон пожал плечами, пластины его экзоскелета скрипнули.
— А не то же самое следует сказать об этой Праймусом проклятой войне? О том, что нам приходилось творить зло во имя малой доли свободы? Теперь, когда Полигекс для нас открыт, мы можем накормить многих, можем восстановить искалеченных голодом мехов. Легко умереть за идею, так же легко как умереть в принципе, но жить во имя идеи — для этого необходима несгибаемая сила воли.
Прайм кивнул, но легче ему не стало. Его продолжали точить воспоминания о рабе-десептиконе, бывшем собственностью Тесселакса, о несчастных встреченных им в бесконечных переходах Тупика созданиях, об их жалком, забитом существовании. Легко рассуждать о свободе на верхних ярусах Храма, но есть те, кому никогда её не получить.
В гостевых покоях Храма на него косились Джаз и Проул. В его присутствии они вели себя подчеркнуто осторожно. Оба прекрасно знали, где он был и что делал. Мираж, проводивший все свободное время с альфами, был не в курсе последних событий. Он по пятам ходил за Праймом, болтливый и более расслабленный, чем когда-либо. Оптимус то и Оптимус это. Будь Прайм более внимателен, он разглядел бы кое-что в этой неожиданной фамильярности, но все, о чем он мог думать: поскорее бы закончились заседания Совета и вернуться назад в Арк.
Теперь, пересказывая события прошедших дней Рэтчету, Прайм заново переживал их.
— Это несчастное существо, живущее в Тупике, мех, который собственность Тесселакса — шлак, он ведь действительно его собственность — я воспользовался им, — его оптика под зарывшими лицо ладонями раскалилась добела. — Я взял его силой потому, что мне так хотелось.
— Оптимус, — мягко проговорил Рэтчет. — Можешь, конечно, пилить себя и дальше, но, судя по тому, что я слышал о Хозяине Тупика, ты должен был быть кубом из цельного металла, чтобы противостоять ему.
Прайм отнял от лица рука. Из-за бегущих в катушке адронов комната казалась освещенной неестественно ярко. Тут нет места для секретов.
— Ты был прав, Рэтчет. То, что я ввожу массу Старскриму… это разрушает меня. Делает беззащитным перед такими мехами, как Тесселакс, ржа его сожри. Если я не остановлюсь и не возьму себя в руки, я перестану быть адекватным лидером.
Рассеянно хмыкнув, Рэтчет уменьшил мощность катушки, и под предметами залегли тени.
— Ты заставляешь меня разрываться между тобой и клятвой медика. Прайм, процедуру нельзя прерывать. Я согласился его лечить. И ты тоже.
Прайм вздрогнул:
— Праймус.
Протянув руку, Рэтчет похлопал его по плечу.
— Это не продлится долго, Оптимус. Еще пару раз, мы удостоверимся, что лечение не работает, и скажем об этом ему.
***
За пределами Арка бушевал шторм, вихрь кружил пыль и песок, и ни конца, ни края этому видно не было. По всему миру океанские потоки меняли направление и, смешиваясь, бурлили, сталкивались литосферные плиты, вулканы извергали горящую лаву, земная кора выгибалась в зонах субдукции, заставляя цунами нестись по пустынным берегам материков, геомагнитные полюса Земли кренились. Люди не чувствовали ничего из происходящего, ведь вся их эволюция прошла под несмолкающий шум живой непокорной планеты. Но мехов, привыкших к гомогенному металлу своего родного мира, эта какофония выводила из себя, нарушая циклы перезарядки, не оставляя в покое ни на минуту.
Даже в медицинском отсеке Прайм слышал, как песок шуршит по внешней обшивке Арка, чувствовал гудение вспыхнувшего за сотни миль отсюда пожара. Освещение недобро мигнуло.
— Где ты был?
Прайм замер, не убирая пальцев с серебристого шрама. Старскрим прежде не разговаривал с ним, кидая только короткие «стоп» и «дальше».
— В смысле?
— Тебя не было неделю.
— Разве Персептор не говорил тебе?
— Кое-что, а кое-что и нет.
Взволнованный, Прайм снова начал вводить массу. Но что-то было не так со Старскримом. Он не реагировал на процедуру как обычно — тихие вздохи и прерывистый шепот, будто Прайма рядом с ним и не было — вместо этого он злился и сдерживал себя совсем как в тот самый первый день.
— Тогда ты и так обо всем знаешь.
— Почему автоботы отвергают деление массой? — внезапно спросил Старскрим. — Почему для вас это стало настолько отвратительным, тем поступком, который следует скрывать?
За маской губы Прайма сжались в тонкую линию.
— Подобный акт порицается настолько, что стал табу.
— Но почему?
Чувствуя себя неуютно, Прайм пожал плечами.
— Мы не десептиконы, мы предпочитаем разделять себя друг с другом.
— С пленниками войны это не так, я прав?
Прайм понимал, что Старскрим говорит это только потому, что по-другому не может. От этого не становилось легче, и искра не переставала болеть, но он не хотел загонять Стара в угол. Он мог бы сказать: «Когда ты с тем, кого любишь, ты чувствуешь нечто непередаваемое, то, чего не испытывал никогда прежде». Но подобные слова казались глупыми, казались ложью. Была ли между ними любовь? Любит ли он Старскрима сейчас? Или он просто сходит с ума по телосексу, изнывая как земное млекопитающее?
— Правда в том, — начал Прайм. — Что слияние искр исключает секреты. Ты не можешь скрыть свое истинное «я». Нет места для сомнений, для недопонимания. Разделенные миры, твой и твоего партнера, переводятся на общий для вас язык.
— Персептор говорит, что автоботы не могут преодолеть эмоциональные барьеры, которые мешают им переносить телосекс.
— Он прав. Деление массой делает нас слабыми.
— Я думал, что искросекс ослабляет еще больше, — проговорил Старскрим. — Знать, что чувствует к тебе твой партнер. Что если он стыдиться тебя? Что если считает тебя уродливым, прикасается к тебе с отвращением?
— Ты предпочел бы двуличность?
— Я предпочел бы не знать.
Внутри Прайма разлилось странное тепло, будто неожиданно активировалась микросхема. Он начал понимать, открыв для себя сторону Старскрима, о которой раньше и не подозревал.
— Мучительно желать, — Прайм осторожно подбирал английские слова. — Того, кто никогда не захочет тебя в ответ. Этого можно избежать, разделяя искру. Мы сливаем искры в надежде узнать правду, и иногда узнаем слишком многое, — он помолчал. — Но, тем не менее, очень часто искросекс помогает избежать ненужной боли и обиды.
Старскрим тяжело провентилировал. Свет снова мигнул. Шторм снаружи завывал как живое существо.
— Мы закончили?
— Да, — кивнул Прайм.
Старскрим встал, но вместо того, чтобы молча покинуть отсек, обернулся к Прайму.
— Я так и не поблагодарил тебя за то, что ты спас меня.
— Ох, да, — Прайм был ошеломлен этим внезапным проявлением чувств. — Я… Я бы ни за что тебя там не оставил.
— А должен был. Мне говорили, что ты едва не погиб.
—
Ты едва не погиб.
— Это объединяет нас, правда?
И со всегдашним непроницаемым выражением лица Старскрим ушел, оставив Прайма озадаченно мигать оптикой и гадать: что, во имя Не-Искры, это было?
***
Лайфвайр и Джекпот нетерпеливо топтались у энергонового диспенсера. Ни механическое воздействие — удары кулаков по упрямой машине — ни жалобные просьбы, посланные по радиочастоте Уилджеку и Гирсу, не заставили автомат выдать хотя бы жалкий куб низкокачественного энергона.
Очевидно, снова возникли проблемы с поставками энергона. Системы жизнеобеспечения базы постоянно барахлили, ничего не работало, так как надо, а боты были вынуждены выполнять работу, для которой совсем не приспособлены.
Не привыкший к такому порядку вещей Джекпот начал ныть:
— У меня сил не хватит пройти на другой конец базы, смотайся туда и набери энергона.
— Почему я? — возмутился Лайфвайр, ощетинив от возмущения зеленый экзоскелет.
— Ты ведь можешь трансформироваться, правда? А я еще скан для допуска не прошел. Так и сижу в антропоформе.
— Не собираюсь я тащиться туда и ждать целый цикл в очереди, пока ты прохлаждаешься тут как какой-нибудь нувориш из Тупика.
Джекпот нетерпеливо застрекотал:
— Почему мы сразу не пошли туда?
— Там постоянно очередь.
— Ага, потому что тот диспенсер постоянно работает!
— Слушай, Джепот, тебе разве не должно постоянно везти? Этот диспенсер работал до того, как ты пришел. Сдается мне: у тебя счастливая патина облезла.
— Я связался с техническим персоналом, — буркнул Джекпот. — Надо подождать.
Пустынный уровень базы вместо того, чтобы быть забитым под завязку мехами, стал домом только для нескольких ученых. Двое из них сидели у стены, потягивая энергон, наверняка, последние выданные диспенсером кубы. Джекпот с презрением посмотрел на заморенного древнего автобота с красно-серой броней и слепого меха, на спине которого подживали свежие шрамы. Он решил, что обоим место на свалке.
Со всей самоуверенностью, которую дает молодость и только что полученная эмблема автоботов, Джекпот и Лайфвайр плюхнулись у противоположной стены и начали болтать.
— Ты давно в Арке? — спросил Лайфвайр.
— Недавно, земной месяц. А ты?
— Долго. Целых три земных месяца.
— Ого. Ты застал Заключение Уз Праймом.
Лайфвайр с сожалением покачал головой:
— Я тогда на дежурстве был. Хотя они все равно не связали искры.
— Но альфы говорят…
— Врут. Прайм тогда сбежал спасать какого-то десептикона, по которому сходит с ума его масса.
— Прайм? Оптимус Прайм? Быть того не может.
— Говорю тебе. Как раз перед твоим прибытием. Был бы большой скандал, если бы не замяли.
— А я совсем не удивлен. Я раньше работал в игорных домах Якона. Сенаторы заказывают себе для удовольствия мехов с темной стороны. И те не очень-то отличаются от десептиконов.
— Говорят, что Прайм в раздрае и поэтому никогда не заключал Уз с Миражом, — Лайфвайр кинул косой взгляд на слепого меха, который закашлялся, подавившись энергоном. Он нахмурился. Таких калек надо либо чинить, либо кончать — решил Лайфвайр. Только энергон на них впустую тратят.
— Я только раз видел Миража, — проговорил Джекпот. — Говорят, он очень красивый.
— Он альфа. Они все красивые.
— А десептикон? Какой он?
— Никогда не видел его. Я вообще не знал бы, если бы Скидс по секрету не рассказал.
Джекпот пожал плечами, подперев подбородок рукой:
— Как романтично. А что же десептикон?
Лайфвайр всплеснул руками.
— Кто знает. Но, — он заговорил театральным шепотом, который был даже громче, чем обычная речь. — Я догадываюсь, где он сейчас.
— Где?
— В Тупике.
Джекпот с сомнением сузил оптику:
— Врешь. Откуда тебе знать?
— Точно говорю. Знаешь, о чем болтали Персептор с Уилджеком? О том, что Прайм был в Тупике и занимался там тем… ну, тем, для чего обычно приходят в Тупик.
— Ого?
— Мои источники говорят о том, что Прайм был не с обычной шлюхой. Это был он. Тот самый десептикон, который свел с ума Прайма.
Джекпот все еще не верил:
— Твои источники не заслуживают доверия, Лайфвайр. Я видел, с кем ты трепался в общем холле. Я так думаю: не верь меху, которому при трансформации нужны четверо помощников.
— Поверь мне, Джекпот. Если он не в Арке, то в Тупике. Прайм стонал на нем: «Старскрим, Старскрим, останься со мной».
— Да ну тебя, — отмахнулся Джекпот. — Не приведи Праймус спутаться с десептиконом. Слушай, это место вгоняет меня в депрессию. Эх, сейчас бы подраться. Идем лучше отсюда.
Джекпот потянул друга за руку, и оба направились к главному коридору, в суматошную сердцевину Арка.
***
