***
Астрид была полна противоречий, прекрасно сочетающихся в ней. И одним из противоречий было то, что при всей её недоступности и отстраненности, о которых ходили легенды, Иккингу совершенно не нужно было пытаться привлечь её внимание, оно уже было у него, хоть и с невидимым для многих налетом фальши и притворства. Но у каждой лжи должны быть границы, то в чем можно будет ориентироваться, приукрашивая свою историю и меняя реальность в умах других людей. И для Иккинга эти границы были четко видны еще с самого начала; не делать ничего, что могло бы смутить другого больше чем на пару секунд. Самым близким к границам их лжи был тот случай у шкафчиков, положивший начало всей этой красноречивой истории. Поэтому, когда Астрид подошла к нему, нервно сжимая и разжимая пальцами подол своего платья и сказала, что должна поцеловать его, Иккинг был ошарашен. Границы начали разрушаться, а блеск, исходящий от Хофферсон, стал ярче. Желудок скрутило, и Иккинг, на мгновение потерявший связь с реальностью, наклонился ближе к Астрид и переспросил, потому что мало ли, что ему могло послышаться. После разговора с Хезер он был сам не свой. — Я правильно услышал тебя? Ты должна поцеловать меня? Девушка принялась объяснять ему детали и приоткрывать завесу того, что все это время происходило между ней, её подругой и еще каким-то парнем, который и стал причиной всех проблем Хофферсон. И Иккинг уже был готов отказаться от этой затеи. И не потому что, он не мог поцеловать Астрид, а потому что границы священны и разрушая их однажды, ты можешь больше никогда не восстановить их. — Хотя я понимаю, что это все звучит как сущий бред и… Где-то за спиной, послышался громкий, отдающий слишком знакомыми нотками смех, и Хэддок в ту же секунду понял кому он принадлежит. Разговор с Хезер маячил на периферии его сознания и прежде, чем он понял, что творит, словно во сне, Хэддок облизал неожиданно сухие губы и сказал «хорошо». Астрид, кажется, была удивлена этим ответом не меньше, чем он. — Но мы с тобой… — начала было девушка, однако парень перебил её, подгоняемый адреналином и странным трепетом. Как будто теперь их игра вышла на совершенно новый уровень. Только, кажется, Хофферсон этого еще не осознала. — Потом разберемся, не переживай, — Иккинг сжал губы и уставился на стену за её спиной, пытаясь привести мысли в порядок. — Ты не обязан. Конечно он не был обязан. Точно так же, как и не был обязан вешать лапшу на уши Вереск и приходить на эту вечеринку. — Я знаю, просто позволь мне помочь вернуть тебе подругу. В их с Астрид маленьком притворно-счастливом мире не было места для обмана. И, пожалуй, это долгое время было лучшей частью шоу. Быть собой, не пытаться произвести на другого впечатление. Но тогда почему Иккингу кажется, что он только что соврал? Хофферсон стояла перед ним и тень, отбрасываемая капюшоном чумного доктора, превращала её глаза из голубых в темно-синие. Из-за этого Иккинг не сразу понял, что Астрид начала стягивать с него этот проклятый капюшон, потому что все это время не мог отвести от неё взгляда. Движимый порывом своего сердца, ускоряющего ритм, Хэддок положил руки на талию девушки, от чего кожаные перчатки сразу же стали казаться жутко неудобными, а ладони потными. Почему это простое на первый взгляд действие вызвало в нем столько эмоций? В этом же не было ничего особенного. Но даже сквозь плотную кожу перчаток, Иккинг чувствовал косточки корсета и то, как плотная ткань облегала талию и ребра Астрид. От мысли, на мгновение пролетевшей в его голове, какой горячей и нежной может быть кожа девушки под корсетной сеткой, Хэддоку стало душно. Несколько долгих мгновений Астрид смотрела на него, чуть приоткрыв губы, а потом сжала в кулак ткань костюма, и привлекла Иккинга к себе. Теперь они стояли так близко, что Хэддок мог рассмотреть чуть размазанную тушь на лице девушки и чувствовать запах алкоголя и яблок. Может это и было причиной его напряжения и того, что на секунду ему захотелось отстраниться, но это желание исчезло сразу же, стоило Иккингу опустить взгляд на её губы. Темная помада была уже не такой плотной и яркой, но все еще блестела. «Останется ли на моей коже отпечаток её губ?». Отбросив последние сомнения, Иккинг приподнял подбородок Астрид и почувствовал, как нервный вздох обжег кожу его лица. «Я должен быть честным», — промелькнуло в голове, — «честность превыше всего». Но Астрид, словно прочитав его мысли, опередила Хэддока: — Я очень переживаю. — Я тоже, — следом признается Иккинг и чувствует от этих слов такое облегчение, что это дает ему смелость для отчаянного прыжка и в следующее мгновение он притягивает лицо Астрид к себе и целует. Мягкие губы с горьким привкусом алкоголя сталкиваются с его и невольно, в первые секунды Иккинг сравнивает этот поцелуй с тем, который был у него с Хезер полчаса назад. Но это сравнение быстро покидает его голову, потому что Астрид хватается за его плащ пальцами, притягивает ближе и целует так, что у Иккинга голова идет кругом. Её губы выбивают из него все сомнения и все переживания. Хэддок не знает почему, но в его голове пролетает странная мысль о том, как метафорично они могут выглядеть со стороны: чумной доктор обнимающий чуму, и целующий её так, словно она не была проводницей смерти и вестником страданий. Астрид, согласившаяся надеть костюм чумы и отыскавшая это прелестное платье с туго затянутым корсетом, — была соткана из мечтаний и фантазий Иккинга. Единственной, кого до этого целовал Хэддок, была Хезер, и у них было много милых и волнительных поцелуев, но этот, сводящий с ума и заставляющий достать все потайные желания из закоулков своего сердца — был один из самых впечатляющих. Невольно Иккинг даже забывает о том, что это не по-настоящему. Его руки блуждают по спине девушки, пальцы путаются в лентах корсета, а в груди разгорается самый настоящий пожар. Отдавшись прикосновениям пальцев, которые вплетались в его волосы, Иккинг поддался искушению и углубил поцелуй, притягивая Хофферсон ближе. Несколько шагов и вот его руки натыкаются на стену, а Астрид чуть наклоняет голову и касается его языка своим. Иккинг нервно выдыхает и кажется, окончательно теряет ощущение реальности. Вжимая Хофферсон в стену и целуя её так, что дыхание сбивалось, а фальши в поцелуе с каждым вдохом становилось все меньше и меньше, Иккинг вдруг вспоминает пламя свечей той ночи, когда Астрид говорила про дракона на звездном небе холста. И от этих мыслей его сердце заходится в еще большем темпе. Он впивается пальцами в бедра Астрид, там где заканчивается жесткий каркас корсета, девушка резко выдыхает. Музыка грохочет почти так же громко как собственное сердце и если бы не это, Хэддок клянется, что смог бы расслышать в этом вздохе стон. Астрид поднимает руки с его плеч и касается шеи. Под её холодными пальцами, кожа Иккинга покрывается мурашками. Но в этот раз он не ищет оправданий, а точно знает, что это из-за прикосновений Хофферсон. Далекий, почти не слышный смех пронзает воздух и Иккинг резко приходит в себя. Он отстраняется и чувствует себя так, словно на него только что вылили ведро холодной воды. — Кажется, мы немного увлеклись, — на губах Астрид играла мягкая улыбка. А Хэддок растерянно кивнул, пытаясь перестать думать о том, что только что целовал эти губы. И этот поцелуй… Черт. — Немного, — он сглотнул, стараясь вернуть потерянное между вдохами самообладание, но по телу снова и снова проходили волны дрожи и удовольствия. — За это в письме точно извинятся не нужно, — нервно рассмеялась Хофферсон, стараясь скрыть растущую между ними неловкость. Взглядом Иккинг скользнул по её лицу, пытаясь понять про какое письмо она говорит. И только спустя долгое мгновение, он наконец, понял о чем речь и так же нервно усмехнулся в ответ. — Думаешь, — он облизнул губы, — мы должны обсудить это? — А надо? — Ну, — Хэддок сам до конца не знал, зачем задал этот вопрос и какой ответ он хотел услышать, — мы нарушили границы друг друга и… — Эй! — крикнул кто-то позади, но Иккинг не обратил на это никакого внимания. Это вечеринка и чужие крики, как и алкоголь, был почти неотъемлемой частью веселья. Но Хофферсон, стоящая лицом к толпе и все еще прижатая к стене, дернулась, пытаясь заглянуть Иккингу за спину. И только сейчас он заметил, что его руки все еще обхватывали талию девушки. — Эрик? — обратилась к кому-то Астрид, хмуря брови и прежде чем она договорила, Хэддок почувствовал чье-то присутствие за своей спиной, — что ты делаешь? Он обернулся через плечо, встречаясь взглядом с недовольным лицом какого-то парня, казавшегося смутно знакомым. — Что тебе надо? — прошипела Хофферсон, а Иккинг почувствовал как она схватилась за его руку. — Развлекаетесь? — на лице Эрика расплывается подозрительная ухмылка и предчувствие чего-то нехорошего вместе с чувством дежавю накрыло Хэддока с головы до ног. Он знал, что значит эта усмешка, он видел такую на протяжении всего пятого класса. Поэтому парень мягко высвободил руку из хватки Астрид и повернулся к Эрику всем телом. Адреналин и возбуждение от недавнего поцелуя, начавшие затихать, снова вскипели в крови. — Кажется, мы с тобой не знакомы, — Иккинг незаметно сжал правую руку в кулак, все внутри него кричало привычное «беги», но в этот раз он знал что делать. В этот раз все будет по-другому. Эрик окинул его пренебрежительным взглядом. — Смотрю, ты любишь распускать руки, — он переступил с ноги на ногу, чуть пошатнувшись. И тут Иккинг понял, что этот парень был пьян. Не сильно, его речь была немного несвязной и то, как он блуждал глазами по их с Астрид лицам, выдавало, что он был немного не в себе. — Он мой парень, Джонс, — первый раз, Астрид сказала это вслух. Несколько танцующий вокруг них школьников и студентов обернулось. Что ж, видимо теперь они с Астрид официально стали парой, подтвердив многочисленные слухи, — так что отвали. Это не твое дело. — Да что ты? — оскалился парень, — если вы двое вместе, тем лучше. А раз ты, Хэддок, — он повернулся к Иккингу, чуть сщурив глаза, — можешь распускать руки, значит и я могу. Хэддок много раз видел, как парни заносят руку, чтобы сделать удар. И всегда, если быть особенно внимательным, можно было заметить, как они отводили плечо, прежде чем выкинуть сжатую в кулак руку. А Иккинг был очень внимательным и встретился в пятом классе с достаточным количеством ударов, чтобы усвоить этот урок. Поэтому, прежде чем тяжелый кулак Эрика встретился с лицом Хэддока, предплечья второго среагировали, но не так молниеносно как хотелось бы. Иккинг повернулся, чуть отступая влево, а удар пришелся намного слабее, только частично задевая нос и уходя в пустоту. Но это был удар. Резкая боль пронзила и на мгновение даже ослепила Иккинга. Дыхание сбилось, а пульсирующая тяжесть ощутилась с первым вдохом. Послышался крик Астрид и он стал тем, что помогло Иккингу прийти в себя и быстро отреагировать. Вместе с этим криком в его сознании вспыхнули слова Дагура: «Нет времени на боль, поплачешь потом; чем быстрее ты ударишь противника, тем лучше». Но драка не входила в планы Хэддока. А драка с кем-то пьяным тем более. Поэтому он сделал то, что должен был. Иккинг оттолкнул Эрика, заставив его отступить на пару шагов. А когда тот, взревев, понял, что произошло и снова двинулся на Хэддока, Иккинг наотмашь ударил его по щеке. Звук пощечины разрезал воздух почти так же, как за секунду до этого крик Астрид. — Твою мать! — Хофферсон словно очнувшись, схватила парня за предплечье и потянула в сторону, — Джонс, ты конченный идиот! Иккинг двигался чуть заторможено, все вокруг него смешалось, боль вышла на первый план. Его бросило в жар. Астрид сквозь толпу тащила его к выходу. Люди оборачивались, а ошарашенный Эрик стоял окруженный зеваками посреди комнаты, прижав к щеке руку. — Ах, ты! — взревел он, но к этому моменту два каких-то парня схватили его за руки, не давая сдвинуться с места, а Иккинг был уже в коридоре. — Думаешь, ты можешь обжиматься с двумя девушками и никто этого не заметит?! Я все видел, кретин! Ты не достоин Астрид! Он продолжал кричать что-то еще, но музыка и взволнованные разговоры толпы поглотили это.***
В машине стояла оглушающая тишина. — Значит, с этим парнем ты спала год? — спросил Иккинг. Он говорил немного гнусаво из-за того, что в его правую ноздрю был вставлен наскоро сложенный бумажный платок, — и умудрялась скрывать это от своей подруги, которая была в него влюблена? — Вроде того. Только я не знала, что она была в него влюблена, а когда узнала, то сразу же прекратила это. — Интересно, — заключил Хэддок и достал платок из носа, уставившись на расплывшееся на нем красное пятно. Он не понимал, что чувствовать. Теперь, услышав полную историю и поняв причину того, почему этот Эрик так бурно отреагировал на его поцелуй с Астрид, Иккинг был скорее удивлен, чем расстроен. Не первый разбитый в его жизни нос, переживет как нибудь. Но тогда почему ему стало так тошно от этой истории? — Осуждаешь меня? — скрестив руки на груди, безэмоционально спрашивает Астрид и смотрит вдаль слишком пристально для человека, которому все равно. — Нет, — отвечает Иккинг и действительно не находит в себе ни капли осуждения. Только бесконечное раздражение в отношении того придурка. — Хорошо, потому что мне все равно. — Ладно. Они снова погружаются в тишину. Иккинг сражается с платком, на котором почти не осталось сухого места и злится на себя за то, что выложил аптечку позавчера вечером, чтобы положить туда пластыри, а потом забыл вернуть в машину. А еще он злиться на Хофферсон, за то, что она затащила его на эту чертову вечеринку и на себя, за то, что согласился на это. Парень кидает взгляд на парик, лежащий на коленях Астрид. Она сняла его пару минут назад и распустила свои волосы, которые рассыпались теплым золотом по её плечам. Кажется, их маленькое шоу подошло к концу, как и эта дурацкая вечеринка. — Черт, — еле слышно выругался себе под нос Хэддок. Нос пульсировал, а металлический привкус крови все никак не желал сходить с языка. — Дай сюда! — не выдержала Астрид, она выхватила из рук Иккинга платок и схватив за подбородок повернула его лицо к себе, — драчун хренов. — Между прочим, это твоя вина, — прикосновение девушки обожгло кожу. Хэддок попытался вернуть раздражение растущее в нем, но почему-то не смог. Теперь, когда Астрид была так близко, он растерял всю свою ярость. — Моя? — она чуть отстранилась и заглянула Иккингу в глаза, не выпуская его лицо из рук, — а что там Эрик говорил о двух девушках, а? Кажется, не такой уж ты и святой, Иккинг Хэддок. — Это не моя вина! — воскликнул парень и дернулся, тепло руки Астрид пропало. Боль расползлась и коснулась переносицы, заставляя её гореть огнем. — А чья? Откровение за откровение, Хэддок. Он вздохнул. — Хезер попыталась поцеловать меня. — Попыталась? — Хезер поцеловала меня. Поцеловала! Довольна? — Иккинг вытер тыльной стороной ладони тоненькую струйку крови, которая потекла из-за того, что он резко дернул головой. — Нет. — Дай сюда платок, — парень потянулся к девушке, но она снова взяла его за подбородок, останавливая. — Нет, — уверенно сказала Хофферсон, — ты только размазываешь все, делая хуже. Астрид поднесла платок к носу Иккинга, сложив его так, что там вдруг нашлась сухая, нетронутая кровью и соплями сторона. Она аккуратно протерла кожу над губой парня и чуть надавив на подбородок, приподняла его. — Так лучше, не дергайся. Иккинг сглотнул. Астрид была так близко, что он снова чувствовал аромат горьких яблок смешанный с запахом её духов. В конце концов он смирился с неловкостью их положения и тем, как её дыхание обдавало теплом кожу его лица. Признание слетело с его губ прежде, чем Хэддок успел это осознать: — Я не хотел целовать её. Девушка замерла. А потом чуть отстранилась, заглядывая Иккингу в глаза: — Тебе не нужно передо мной оправдываться. — Это не оправдание. Хофферсон переводит взгляд на его губы и в это мгновение, воздух в машине становится таким душным, что у Иккинга схватывает дыхание. Напряжение и тишина возникшие сейчас не имеют ничего общего с той тишиной, которая висела между ними как только они сели в машину. — А что это? — шепотом спрашивает Астрид и облизывает губы, на которых уже не осталось темной помады. — Признание, — также тихо вторит ей Иккинг. — Признание? — Я больше не люблю Хезер, — только проговорив это вслух, до Хэддока вдруг доходит, что его слова звучат как что-то большее. Но что значит это большее, сам он пока не в силах понять. — Не будешь ей мстить? — приподняв брови тихо спрашивает девушка. Словно заколдованный, Иккинг смотрит на Астрид, пытаясь понять, что ей ответить, потому что, наверное, она ждет от него каких-то конкретных слов или может даже извинений. Но вместо всего этого он подается вперед, сокращая то ничтожное расстояние, что есть между ними, пока его губы не сталкиваются с губами Астрид. Он оставляет легкий поцелуй, едва касаясь губ девушки, почти невинно. Ничего общего с тем, когда он вжимал Хофферсон в стену. Астрид замирает и никак не реагирует на этот поцелуй. И Иккинг почти начинает паниковать и думать, что совершил ошибку. Но в тот момент, когда он отстраняется, Астрид наклоняет голову и притягивает его за шею, чуть сталкиваясь носами и целует. Иккинг шипит, от вспышки боли, но быстро забывает об этом, когда рука Хофферсон придерживающая его за подбородок перемещается к основанию шеи, поднимаясь выше, пока длинные пальцы не сжимают волосы у затылка. Сначала они целуются медленно, глубоко, и Хэддоку кажется, что от прикосновений её губ он может задохнуться. Его разум становится совершенно пустым и он не может подобрать ни одного слова, чтобы описать бурю эмоций, поднимающуюся изнутри и скручивающую его желудок. Но в следующее мгновение что-то происходит. И на этот раз поцелуй с Астрид не кажется Иккингу сладким или головокружительным. На этот раз он грязный, резкий — его руки двигаются сами собой, он откидывает подлокотник и находит рукой колено Хофферсон, сжимая его сквозь подол платья. Хочет быть ближе к ней. Астрид проникает к нему под средневековую рубашку, обжигая холодом своих пальцев. Но это все неудобно. Они то и дело ударяются локтями о спинки сидений, сталкиваются лбами и в какой-то момент, оторвавшись на секунду от губ Иккинга, девушка привстает, и садится к нему на колени. — Чертова машина, — впопыхах шепчет она и Хэддок думает, что это самая сексуальная фраза, которую он когда-либо слышал. Ему хочется сказать ей, какая она красивая, как ей идет это платье и как сильно бьется его сердце из-за её прикосновений, но Астрид не дает ему этого сделать. Как только Иккинг приоткрывает рот, она сразу же обхватывает его лицо и снова целует. И он подчиняется, увлекаемый в это безумие из вздохов и шепота. Решив, что не время быть джентльменом, Хэддок проскальзывает руками под подол платья и почти задыхается от этого, касаясь обнаженных бедер Астрид и понимая, что она в чулках. Великие Боги. Она не сопротивляется, совсем. И он медленно, очень медленно поглаживает её кожу, выводя на ней бессмысленные круги пальцами. Что-то между ними натягивается, красная нить, завязывается в узел, заставляя прильнуть ближе друг к друг другу. Иккинг тянет руки к корсету, на мгновение замирает, не уверенный в том, что собирается делать дальше. — Я хочу развязать твой корсет, — задыхаясь между поцелуями произносит он и уже тянется к лентам вьющимся у Астрид за спиной, но она резко останавливается. Отстраняется и вглядывается в лицо Иккинга. Ее глаза кажутся пронзительно синими из-за недостаточного света в машине и черной подводки. — Ты в порядке? — Боги, — Хофферсон запускает руки себе в волосы и нервно оглядывается по сторонам, теперь она избегает взгляда Иккинга, — кажется… кажется я переборщила с сидром и… Она неловко ерзает у него на коленях. — Астрид, — мягко зовет её Иккинг, он обхватывает её за талию и помогает приподняться. С горящими щеками, растрепанными волосами и припухшими губами Хофферсон кажется ему красивой как никогда. Она пересаживается на пассажирское сидение. Застыв, сидит несколько секунд уставившись в одну точку и впившись пальцами в край сидения. — Я не… мне нужно идти, — её голос неестественно напряженный и от этого у Иккинга сосет под ложечкой. В миг они становятся далекими незнакомцами. — Что? Куда? — Это все не по-настоящему, я просто немного перебрала, — тараторит Астрид не то себе, не то Хэддоку. Она поворачивается к нему, вымученно неестественно улыбается и тянется к ручке двери, — я переночую у Зоуи, — бросает Хофферсон и выбегает на улицу, хлопая дверью, прежде чем Иккинг успевает ей что либо ответить.