Письма с границы между светом и тенью

«Я знаю — во всем, что было со мной, бог на моей стороне. И все упреки в людской глухоте относятся не ко мне. Ведь я слышу вокруг миллион голосов, но один — как птица в горсти. И я сжимаю кулак: «Лети, мой ангел, лети!» (с) Борис Гребенщиков

Но пока я занимаюсь совершенно бессмысленным и даже глупым занятием — сижу на ониксовом троне с бутылкой самогонки и тоскую по Йог-Сотхотху. Я прекрасно понимаю, что темный бог, во-первых, был редкостной скотиной — один проект по созданию полудемонов чего стоит, мне просто больно смотреть на то, как Олег пытается общаться с людьми и демонами — и, во-вторых, явно не порадовался бы нашему триумвирату власти. Шаб-Ниггурат аж воздух испортил от волнения, когда я задала вопрос о том, реально ли извлечь двух темных богов и одного Посланца Древних из магического посоха. Ньярлатхотепа и Дагона спасти еще можно, но если вместе с ними оживет Хранитель Врат — даже Шаб-Ниггурату не поздоровится, хотя он и остается архидемоном. Пусть у него дыра в ауре, пусть он лишился гвардии Двурогих — без него мы с Олегом вообще сидели бы на этом троне, как два лоха, не понимая элементарных для уроженцев Лэнга вещей. Никто так и не сумел мне толком объяснить, что произошло, когда Креол Урский попытался поглотить Йог-Сотхотха своим посохом. Сохранилась ли вообще душа темного бога, что происходит с ней после смерти — вопросы слишком сложные для моего насквозь материалистического сознания. Олег предполагает, что души заклинили выдачу маны, застряли там, как слипшиеся помидоры в банке — и вряд ли шумерский маг, при всей его самоуверенности, рискнет переносить их в иные артефакты. Я не хочу возвращения хозяина этого трона и замка. Я этого, честно говоря, даже боюсь. Но как же мне не хватает милосердной, нежной и принимающей Тьмы, которую хранили фасеточные глазища Йог-Сотхотха… Он знал бы, что делать, он не растерялся бы и не испугался ответственности, свалившейся волей Сньяка. Если безбрежный теплый океан Тьмы — это свобода, то нужно уметь плавать, вот что я имею в виду. А я, хоть и барахтаюсь в этом океане, не чувствую Тьмы ни в себе, ни вокруг — разве что потемки, в которых легко вляпаться в грязь и наткнуться на любую, даже не подвластную воображению опасность, будь ты хоть сто раз бессмертна… Алкоголь вселяет ложное чувство безопасности, притупляя тревогу, но я понимаю, что это не выход. В зал входит очередная эг-мумия — вероятно, с каким-то докладом, а я хотела бы заплакать, но у хигйджайя нет слезных протоков. Ну вот, встал перед троном и бубнит что-то, будто не видит, в каком я состоянии. — Пошел на хер, — шиплю я, оскаливая клыки. Смотри-ка, заткнулся. — Мы не привыкли к такому обращению, госпожа. Этот урод еще будет мне замечания делать?! Тело срывается с места быстрее, чем я успеваю его затормозить — удается лишь развернуть запястье, сшибая эг-мумию с ног тыльной стороной ладони. Я вскакиваю с трона, выплескивая остатки пойла в пасть, приседаю на корточки рядом с непрошенным визитером. Человеческие глаза на этом бескожем лице, затянутом пленкой, выглядят жутко. А мой взгляд упорно возвращается к паху эг-мумии — еще когда мне приходилось тусоваться с Джтлфреном, мне было любопытно, как у них все устроено, с этой-то пленкой. Снаружи прозрачный балахон, он легко распахивается… нет-нет, втяну обратно когти, я же не хочу калечить своих подданных… член и тяжелые яйца все-таки отделяются от тела, обтянутые собственным слоем прозрачного пластика. Пленочка уходит куда-то внутрь, в уретру, и мне не удается увидеть, где она кончается, даже когда я осторожно растягиваю головку пальцами. До чего же любопытная биомагия… — Я думала, ты меня боишься, — усмехаюсь я, когда скользкая плоть затвердевает и поднимается под моими пальцами. — Вам нужно расслабиться, госпожа, — скалится демон в ответ. — Позволите помочь вам? — Как представлю наше возможное потомство, так все желание пропадает, — продолжаю задумчиво теребить уже полностью вставший член, обхватывая его сразу семью пальцами. Надо же, и мне удобно, и мужику явно нравится… — Вы всегда можете отторгнуть ненужное вам яйцо, — уговаривает меня эг-мумия. Мне почему-то представляется массивный яйцеклад, как у королевы Чужих из фильма. Брр, надеюсь, физиология Древних устроена как-то иначе — несколько месяцев в обществе зреющих потомков я не переживу. Я позволяю мужчине занять активную роль — мне кажется неправильным усаживать его на трон, да и раздавить его я могу запросто. Я же теперь, наверное, вешу за сто килограммов… Поправочка — весила бы, будь я человеческой женщиной таких габаритов; а у меня не жир и даже не мышцы, у меня толстенная хитиновая броня снаружи и черт знает что внутри. Закидываю ноги на кроваво-красные плечи этого ходячего анатомического пособия — кстати, вполне удобно держаться этими куриными лапами, не выпустить бы только когти — и начинается старое, как мир, упражнение. Пожалуй, оно старше Древних, но я, к сожалению, совсем не разбираюсь в собственной половой системе. Трогать меня бесполезно, я снаружи вообще ничего не чувствую. Внутри ощущаю давление, и вроде бы это даже приятно, но недостаточно… Мы меняем угол проникновения, я тискаю поджарую гладкую задницу, со всей дури вжимая мужчину в себя, вот-вот размеренные толчки сложатся в один неразрывный всплеск восторга… Но разрядка все не спешит ко мне, и хочется рычать от боли, терзая партнера когтями. Я сползаю еще ниже по трону, удерживая свой вес какой-то из пар рук. — Глубже, ну! Ох, нет, выше бери, выше! И быстрее… да-а, давай! Шестирукая тень мелькает на грани восприятия, вертя когтями, как пропеллером, и я чуть не падаю на пол, рефлекторно слизывая брызнувшую на лицо кровь. — Сам не ам, и другим не дам? — скомканным, будто сонным голосом интересуюсь я, выпрямляясь на троне. — Ты ведь хотела, чтобы я принял свою демоническую сущность, — огрызается Олег. — Это не значит, что надо дать волю своим эмоциям… — осторожно подбираю слова. Я, конечно, теперь большая и опасная самка хигйджайя, но я же не архидемон, так что иллюзий о своей неуязвимости не питаю. — То есть, эта свобода вполне возможна для кого-нибудь другого… Но не для правителя. Ты ненавидишь демонов, Лэнг и все, что в нем есть — а надо любить. — Может, мне лучше уйти из этого мира, раз я даже здесь неуместен?! — рычит Олег. — Если тебе так будет лучше — уходи. Никогда не привыкну к этой мгновенной телепортации — миг, и пусто в тронном зале, даже воздух не шелохнулся. Я сползаю в каменном кресле, принимаю полулежачее положение, упираясь затылком в холодную спинку, и пристально рассматриваю глубокую черноту тысячелетнего потолка. Не знаю, зачем Олег мне или даже себе самому врал про быстрый метаболизм, якобы присущий представителям нашего вида — чуть покосившиеся от времени плиты облицовки как плавали перед глазами, так и продолжают покачиваться. Если Олег действительно ушел в другой мир, то у меня остается только эфемерный статус самки короля и хорошо подвешенный язык. Шаб-Ниггурат, приди ему в рогатую башку такая идея, запросто лишит меня этого трона. Но я подумаю об этом, когда протрезвею. Сейчас я просто рассматриваю потолок, наслаждаясь ощущением алкогольного дурмана. Я не жалею о том, что вот так легко отпустила Олега — Тьма для всех разная, в ней смешаны и слиты миллиарды оттенков, и если он наконец принял постулат Йог-Сотхотха о том, что Тьма есть свобода, ничего плохого в этом нет. Просто нам немного не по пути, ведь и во мне есть собственная Тьма, и нужен был этот разговор — с троном ли, с демонами — чтобы ее понять и обозначить. Я улыбаюсь черному потолку, обегая языком длинные острые зубы, и озвучиваю снизошедшее ко мне откровение: — Тьма есть любовь.