Natura ars est

Нонна нерешительно мялась на пороге и теребила воротник школьной белой блузы. — Слушай, точно только я могу попозировать? — тон у нее был почти что умоляющий. — Точно, — Леон пока перебирал на подносе тюбики с охрой и умброй. Половину надо было выбросить к чертям, позасыхали. — Проходи уже. Она тихо прошмыгнула к массивному креслу и окинула взглядом длинную голубую юбку, небрежно переброшенную через подлокотник. — Это мне надевать? — Да, — он кивнул и на секунду поднял голову, чтобы оглядеться. — Одежду можешь сложить на вон тот стул в углу. Нонна моментально порозовела и начала дергать пуговицу у самого горла. — Прямо так, без ширмы? — Нонна, успокойся, я не собираюсь тебя есть. Ты все равно выйдешь сюда полуголая даже из-за ширмы, какой в этом смысл? — мягко, насколько хватило терпения повторять это в третий раз, одернул ее Леон. — Да, ты прав, — смято согласилась она и, взяв с кресла юбку, ушла в уголок. Пока он смешивал на палитре телесного цвета краски, Нонна быстро, словно боясь, что ей откажет решимость, расстегнула блузу, сбросила ее, аккуратно сложила... Спина у нее оказалась прямая, чуть пухлая и белая — даже светло-розовые плечики бюстгальтера сильно выделялись на коже. Волосы она заколола в строгий пучок, и хорошо показывалась линия плеч. — Пучок потом распустишь? Нонна что-то невнятно буркнула в ответ, скинула туфли и нагнулась, чтобы стянуть узкие темные джинсы. Повернись она передом — было бы вовсе не интересно; так он моментально заметил, что отличница Скюлли вовсе не лишена вкуса: белье у нее из того же комплекта, что бюстгальтер, розового цвета с узкой каймой кружев, практически не заметной на упругой заднице. Наверное, Нонна не ездила к морю этим летом, на ее теле нет никакого следа от летнего загара, хотя еще только октябрь. Юбку она надевала нарочито медленно, поправляя шифоновые складки с такой тщательностью, будто от этого зависела ее жизнь. Отложив палитру на стол, Леон принялся затачивать мягкие карандаши и поторопил ее: — Если ты будешь копаться, краска засохнет. — Да иду я уже, — нервно отозвалась Нонна и, торопливо заведя руку за лопатки, расстегнула бюстгальтер. Бросив его на сложенную стопку своих вещей, она вздохнула и, делая вид, что занята вытаскиванием шпилек из волос, медленно повернулась. Карандаш в точилке хрустнул и сломался, Леон выругался себе под нос и, выбив кусок стержня в контейнер, принялся за то же дело. Это оказалось чертовски сложно — следить, чтобы стержень заострился, но не сломался опять — перед глазами маячила Нонна, опустившаяся на самый краешек кресла для позирования. Лицо у нее слегка побледнело от смущения, но по ряду причин оно сейчас интересовало его меньше всего, и взгляд сам собой опустился на то, что минутой ранее сжимал бюстгальтер. Нет, назвать это сиськами у настоящего художника язык бы не повернулся, как и бюстом — обычно у статуй этот самый бюст усечен, чтобы мрамор не крошился. У Нонны была самая настоящая грудь — полная, округлая, приятной формы и с небольшими розовыми сосками, приподнимавшаяся от учащенного дыхания. Руки Нонны судорожно перебирали шпильки, она явно изо всех сил подавляла желание прикрыться. — Слушай, — вдруг жалобно начала она, не поднимая глаз от пола, — кому ты вообще это пишешь? — Да подал портфолио в академию, а они отправили до востребования, потому что женской натуры нет, — довольно ровно ответил Леон, успокаивая заколотившееся сердце глубокими вдохами. — Мужскую я, как ты понимаешь, могу хоть с зеркала нарисовать. — А, — щеки Нонны немного потеплели, — то есть в коллеже ты эту картину никому не покажешь? — Нет, только если ты сама не захочешь, — с чистой совестью соврал он, пробуя щелчком натянутость холста. — Но, судя по твоему настроению, это вряд ли... — Конечно, — со смешком Нонна уселась поглубже в кресло. — Мне как лучше расположиться? — Пересядь обратно на край, — закусив кончик карандаша, Леон обошел ее и встал со стороны светильника. — Да, вот так, вытяни ноги и скрести в щиколотках. Плечами можешь опереться на спинку, если тебе тяжело. Нонна послушно сделала, как он сказал, щепетильно разгладила под собой юбку и положила руки на подлокотники. — И сколько мне так сидеть? — напряжение в ее голосе чуть подтаяло, а доброжелательность, наоборот, прорезалась. — Если хорошо пойдет, то часа два-три, — нахмурившись, он согнул одну ее руку в локте, другую оставил небрежно свисать. — Нет, ты можешь вставать, только потом возвращайся в эту же позу, хорошо? Она кивнула и чуть наклонила голову к левому плечу. От нее пахло почти выветрившимися духами и довольно густо — ванилью, будто она недавно мылась с гелем с таким запахом или что-то пекла. Ее хотелось приобнять и уткнуться ей в шею, чтобы окончательно погрузиться в этот пряный аромат, но стоило подумать, что при этом пышная упругая грудь прижмется к торсу, как под ложечкой настойчиво потянуло вовсе не уютное чувство нарастающего возбуждения. — Нонна, — вкрадчиво поинтересовался Леон, отходя обратно к мольберту, — а ты не хочешь после позирования остаться у меня попить чаю? Как раз будет вечер... — Нет, милый, — с толикой иронии отбрила она, вперив в него осуждающий взгляд. — Уговаривал позировать — я позирую, но на чаепитие намеков не было. — Да как хочешь, — с некоторой обидой пробормотал он и принялся расчерчивать холст на квадраты. Уже через полчаса Нонна откровенно заскучала. Она блуждала рассеянным взглядом по потолку, полу, бардаку, состоящему из столов, рам, багетных образцов, коробок с маслом и баллончиками, бутылок растворителя и прочих нужных для искусства вещей. В конце концов она остановилась на Леоне и принялась ненавязчиво накручивать на палец прядку волос, чтобы хоть как-то себя развлечь. Возможно, Нонна правда не понимала, как соблазнительно выглядит. Во всем ее теле наметанный глаз Леона так и не нашел ни одной острой линии. Мягкие темные локоны, покатые плечи, плоский нежный живот... ниже начиналась юбка, но ведь он знал на свою голову, как выглядит ее нижнее белье. — Я могу встать? — скромно спросила Нонна еще через десять минут. — Иначе с ума сойду. — Вставай, — он прочистил горло и шагнул к мольберту. В свободных шортах, конечно, стояк почти незаметен, но перестраховаться было нелишне. Прикрыв рукой качнувшуюся грудь, Нонна поднялась и сделала самое ужасное, что могла сделать — зашла Леону за спину, чтобы посмотреть на холст. Буквально за секунду в его разыгравшемся воображении пронеслась короткометражка, достойная записи. Вот Нонна подходит еще ближе, тихо переступая на цыпочках, и ее горячая мягкая грудь притискивается к его лопаткам. Руками Нонна медленно обвивает его торс под футболкой, одной поглаживает чувствительные соски, другой — скользит вниз, по напрягшемуся животу, за пояс шорт и трусов, сжимает маленькой ладонью ноющий член и возбужденно стонет, двигая кистью раз, второй и давая ему податься... а потом... — У меня тут лицо какое-то испуганное, — выдернула его Нонна обратно в жестокую реальность. — Ты потом исправишь? Сжав до боли зубы, чтобы как-то прийти в себя, Леон кивнул и потянулся за растворителем, чтобы смыть запоротые мазки. Дышать спокойно в таком близком соседстве с почти голой Нонной у него не получалось. Кровь собралась и стучала в паху, как сумасшедшая, и, отложив салфетку, Леон обернулся к Нонне: — Если хочешь, поставь чайник, я ненадолго. Как же это, наверное, палевно звучало, раз даже Нонна едва удержала пошло поднимающийся уголок губ. Но нет, она не глянула коротко вниз, наоборот, посторонилась и сама пошла в сторону кухоньки, устроенной в нише студии. Чуть ли не влетев в ванную, Леон с силой загнал щеколду в гнездо и сполз по двери на пол. Он уже понял, что такими темпами за один вечер не разделается с нормальным наброском, и Нонне придется зайти еще раз или два — выставить свои прелести ради хорошей картины. И хорошего оргазма, раз уж пошло. Переместившись на табурет, стоящий в уголке, Леон сам приспустил шорты и боксеры, тут же обхватил пальцами окрепший ствол и дернулся, подаваясь. В его разгоряченном воображении Нонна уже поспешно снимала юбку и белье, чтобы сесть в кресло и раскинуть ноги. Между бедер она, конечно, тоже идеально красива — начисто выбрита, чтобы ничего не скрывало небольшой клитор и влажно поблескивающие розовые складочки. Такие только и хочется, что огладить языком, найти его кончиком не тронутый никем вход в восхитительное тело под жалобные вздохи Нонны, давно втайне желавшей чего-нибудь подобного. А потом толкнуться в нее, жаркую, умопомрачительно тесную, любуясь твердыми сосками, темными на белоснежной коже, и молясь, как бы не поймать приступ синдрома Стендаля. Пусть ей будет больно, пусть она оставит на его плечах и груди царапины, пусть плачет — в студии их никто не услышит. Ему пришлось вцепиться зубами в ребро ладони, чтобы не застонать в полный голос. Для полного отказа сознания потребовалось представить Нонну на коленях, вбирающую в маленький рот его член — медленно и расчетливо. Кончить бы в этот неиспорченный рот, который наверняка знает лишь вкус ее смазки, оставшейся на пальцах... Обратно к мольберту Леон не вышел, а выполз, плеснув себе на лоб и шею холодной воды. Нонна, напевая, заваривала в кружках чай. К его счастью, она додумалась накинуть блузу, пусть и без бюстгальтера. — У тебя щеки очень красные, — бесцеремонно заметила она и улыбнулась, ставя его кружку рядом с брошенной палитрой. — Тут вроде прохладно... — Это сейчас пройдет, — он сначала глотнул, а потом заговорил, убирая хрипотцу. Нонна так не посчитала и решила его добить: сбросила блузу и села на подлокотник, грея ладони о горячую кружку. По позвонкам Леона снова побежала волна слабой дрожи. Рисовать ее еще долго... — Возвращайся в позу, — вздохнув, он подбавил растворителя. — Вечером остаться все-таки не хочешь? — Тебе и одному неплохо, — неожиданно гортанным голосом протянула Нонна и добавила обычно: — Нет.

***

Нонна приходила и на следующий день, и послезавтра. Обнажаться ей стало видимо легче; на третий раз она даже не покраснела, сбросив белье. Менее очаровательной и манящей от этого Нонна, увы, не становилась, и Леон смирился с тем, что перерыв на чай и быструю нервную дрочку непременно случался после двух часов сеанса. Уже на второй раз Нонна смерила его каким-то странным жалостливым взглядом. На третий раз взгляд стал любопытствующим, и Леон с легкой заинтригованностью ждал четвертого, финального сеанса — картина была, к сожалению, почти закончена, он и так писал ее с натуры полностью, и тянуть дальше было уже нечего, а очередную реакцию Нонны увидеть хотелось. Работа, как и прежде, шла легко, если не сказать прекрасно. Финальные тени и штрихи ложились тем лучше, что Нонна была как-то особенно тиха и задумчива, да и день выдался подходящий, неяркий — Леону не пришлось даже зажигать лампу, чтобы добиться белого света. Он и сам настроился чрезвычайно удачно. Прелести Нонны мало-помалу все же замыливались в его глазах, и, к собственной радости, ничего кроме приятной горячей тяжести в паху он не ощутил. Окрыленный отсутствием мешающего возбуждения, Леон буквально за час доделал все оставшееся и позволил себе слегка попшикать на холст лаком. — Хочешь — посмотри, — радушно предложил он Нонне, тянущей шею. — Уверен, в академии ты всех профессоров покоришь. — Ну тебя, — Нонна скрестила руки на груди и приблизилась. Лицо ее казалось Леону странным, пока он не сообразил, что она смотрит ему в пах, закусив губу. Впрочем, Нонна тотчас же обратила внимание на холст, и он не мог поклясться, что ему не показалось. — Я правда такая симпатичная? — Даже лучше, — усмехнувшись, Леон прикрыл картину сеткой от пыли и направился в ванную помыть руки. — Можешь чайник поставить. — Погоди. Нонна сказала это таким тоном, что ослушался бы только олух. Замерев, Леон обернулся. Она помолчала, уставившись в пол, а потом все-таки решилась. — Я, вообще-то, — Нонна прервалась, чтобы кашлянуть. Щеки ее заливал густой румянец, — еще с самого начала знаю, чего ты от меня бегаешь. Леону случалось попадать и в более неловкие ситуации, к тому же у него было слишком хорошее настроение, чтобы портить его смущениями. — Я знаю, — проникновенно заверил он, — что ты знала. Но, Нонна... — Мне за это стыдно, — каким-то придушенным шепотом выговорила она, перебив его. Тут он сам почувствовал, что начинает немилосердно краснеть. Похоже, все, что можно было надумать о Нонне и что Леон уже надумал — чистой воды херня. Она представала перед ним созданием настолько незамутненным, настолько, вероятно, ужаснувшимся при мысли, что на нее жадно передергивают, причем этого особо не скрывая, что Леон готов был провалиться сквозь все этажи и землю, лишь бы не оставаться больше с Нонной в одной комнате. — Нонна, — пробормотал он, отступая за дверной косяк, — про... Она опять перебила его. — Это ужасно тупо, что я мешала тебе работать. Я же говорила, — ее голос стал настолько жалобным, что зарыдал бы камень, — из меня модель не годится. Потому что на меня... "Нельзя смотреть без мысли трахнуть", — про себя докончил фразу Леон, выдыхая, но и Нонна не сильно отличилась: — ...у всех встает, — полусердито, полугордо заявила она, все еще алея, как помидор. — А еще я слишком труслива, чтобы предложить помочь. — Помочь? — машинально повторил за ней Леон, сдерживая поднимающиеся сами собой брови. Молчание длилось, наверное, минуты две, не меньше. Нонна шумно дышала, продолжая пламенеть, он напряженно ждал ее ответа. Если он лежал в том ключе, в каком Леон его представлял, то впустую сдроченное становилось еще более пустым. — Ну, — наконец решилась она, — руками... Не зная, куда пристроить взгляд, Нонна беспрестанно моргала и бегала глазами по студии. Ее ресницы при этом порхали так, что Леон внимал бы вечно. Внутри Нонны вообще кипели дикие страсти, она начинала терзаться, что не промолчала, но тем полнее представлялся Леону ее непростой внутренний мир. Нонна не ханжа (как он мог снова о ней так подумать, зная, какое белье она носит), но и не испорчена настолько, чтобы предлагать отсосать за двадцатку. Между крайностями она вдруг оказалась ближе к двадцатке. Упустить такой шанс просто-напросто было идиотизмом. — Я зря... — попробовала вернуть себе реноме Нонна, но Леон оказался рядом в три шага и красноречиво привлек ее за талию. Она поперхнулась словами и почти увернулась от поцелуя в шею, которым он успел ее наградить. Низкий рост, несмотря на пухлость, придавал Нонне трогательности, и ее: — Хорошо-хорошо, но руками, понял? — потонуло у Леона в плече. Первым делом, еще даже не поцеловав ее толком, он сдернул с нее надоевшую юбку. Она навсегда осталась на рисунке, да и бедра Нонны привлекали больше, не говоря про то, чтобы удержать любопытство и пошлые мысли о Ноннином нижнем белье. Почему-то именно сегодня, в выходной, Нонна нацепила даже не свои обычные розовые танга, а едва ли существующие голубые шелковые трусики, оголившие ее зад. Обнаружив, что осталась практически обнаженной, Нонна возмущенно и смешно засопела. Смешно потому, что ее рука довольно смело поглаживала его член через джинсы. Совпадение или нет, но, устроившись удобно на краю кресла, Нонна оказалась лицом лишь чуть выше его ширинки. Заметив это, она снова порозовела, однако без заминок справилась с ремнем и молнией. То, что произошло в одну секунду дальше, Леон, как раз раздумывающий, куда же деть руки, скорее ощутил, чем увидел. Сомкнув ладонь вокруг члена, она сдвинула кожу, открывая влажную головку, коротко коснулась ее горячими губами и неожиданно языком сняла выступившую каплю. Никакого отвращения, свойственного девственницам, Нонна не выказала, лишь сглотнула, ощутив то, что хотела узнать — привкус смазки. Не сдержавшись, Леон приподнял ее голову за подбородок и огладил большим пальцем скулу и щеку. Нонна медленно моргнула, запоздало вздрогнула и теснее свела голые колени. Что это у нее значило, Леон мог только гадать. — Предупреждаю, я это только видела, — чересчур серьезно заметила Нонна, удобнее перехватывая его совсем отвердевший член и делая пару пробных движений. — Ты порно смотришь? — не преминул подколоть Леон. — Иногда, — не менее серьезно подтвердила она, — я на него даже мастурбирую. В Нонне все было какое-то особенное, не такое, как у других. Изгиб ее рта, легкая небрежность, с которыми она выронила это техническое слово — "мастурбирую" — были столь будоражащими, что он не сдержал довольного шипения. Улыбнувшись, довольная произведенным впечатлением Нонна так ловко подобрала нужный ритм, что Леону пригодилась высокая спинка кресла: на нее он оперся, слабея в коленях. Тут же, набравшись наглости, он сжал свободной рукой левую Ноннину грудь и даже, не встречая протеста, легко ущипнул упругий сосок. Нонна вздохнула, но уже не жалобно, а довольно, и выгнулась, положив поверх его ладони свою. Другая ее ладонь на секунду сбилась в ритме, и в голове Леона моментально созрел план, который он намеревался претворить в жизнь чуть позже. Пока он не отказал себе в удовольствии ущипнуть Нонну и за второй сосок, после чего она показательно заерзала в кресле. Трахнуть бы ее правда не мешало, но нарушать условия договора — то есть, обходиться больше, чем руками, — Леон и сам как-то не желал. Чем сложнее, тем интереснее, судорожно посчитал он, подмахивая Нонне и одновременно пытаясь дотянуться до стойки с красками — в верхнем ящике лежали влажные салфетки. Нонна одернула его, шепнув догадливо "я достану". Она сумела справиться и без них, лишь пара капель выскользнула из ее ладони и упала на внутреннюю сторону ее бедра. Самым тяжелым в последующем плане Леона было не запутаться в стреноживших его джинсах и белье. Опустившись на пол студии перед креслом, он рывком придвинул Нонну к себе, ловко вклиниваясь между коленок. Она попыталась вырваться, даже прошептала, что не надо, но какое ее отказ имел значение, если шелковая полоска трусиков была замарана пятном? Нонна текла так, что пятнышко поменьше тут же, рядом с ее ягодицей, было на бархатной подушке кресла. — Жаль, что ты захотела руками. Я бы тебя вылизал. Глаза Нонны, с которыми он встретился, подняв голову, были полны смущения и жажды продолжения. С последним он не томил; какая разница, если она и так завелась до предела? Нонна приняла два его пальца целиком, сжавшись и всхлипнув от боли и удовольствия, при этом стыдливо уставившись в потолок. Леона подмывало добавить третий, чтобы насладиться контрастом полностью и увидеть, как она кончает, плача, но после такого Нонна его стопроцентно бы убила на месте. Большой палец на клиторе заставил ее перекинуть ногу через подлокотник, тем самым глубже насаживаясь на предыдущие два. Напряженная, раскрытая, извернувшаяся, чтобы теребить свободной рукой покрасневший сосок, Нонна даже не могла себе помочь — какая девушка решится пальцами, испачканными в сперме, доласкать себя? Ей хватило пяти или шести легких толчков, а потом она затрепетала, как лихорадочная, с рваными короткими стонами, и совершенно обмякла. Потекшая по тыльной стороне ладони Леона смазка достигла манжеты, он чертыхнулся про себя, но красавица Нонна, еще дрожащая в последних оргазменных судорогах, все искупила. — Ты на ноги встать сможешь? — участливо спросил он у нее, не находя в лице ничего осмысленного. — Пальцы убери, — пробормотала она и тихо застонала, когда он это сделал. — Нет. — Правду говоришь, — весело подтвердил Леон, успешно доставая салфетки и роняя при этом пачку contex. — Лежи, я тебя вытру. В Нонне не работал ни один мускул. Она моргала через раз, вяло вздрагивая от прикосновений прохладной салфетки, стирающей с нее в большей степени ее собственную смазку. Он, конечно, попробовал Нонну; она была почти безвкусной, но с особым, интимным оттенком. Ее отзывчивость, впрочем, понравилась Леону настолько, что он согласился бы просто встречаться с Нонной раз в неделю — и без полноценного секса, — чтобы видеть ее реакцию на самые простые вещи. Перед уходом, уже одевшись, Нонна замялась, поправляя блузку. — Прости еще раз за предыдущие дни. — Ты издеваешься, — он постарался выдать это как можно ласковее. — Загладила вину на три картины вперед. — А ты хотел бы меня еще рисовать? — изумленно воскликнула Нонна, круто обернувшись. — Точно издеваешься, — Леон слабо рассмеялся. Ему очень хотелось в душ. — Конечно. — Тогда заходи, — Нонна застенчиво коснулась волос и вышла, оставив после себя флер многообещающего будущего.