After the storm

Чарльзу Ксавье исполнилось двадцать три года, когда его жена подарила ему первенца — наследника, который должен был принести в дом примирение. Оставшись в огромной усадьбе графа Солсбери, но переехав вместе с супругой в восточное крыло, так, что встречаться с остальными членами семьи приходилось за ужином, Чарльз на самом деле получил свободу, хотя и недостаточно, чтобы быть в силах бороться и дальше с упёртым отцом. Не поступив в Королевскую медицинскую академию в Лондоне, но став помощником местного врача, доктора Кэмпбелла, наблюдая за ним и делая несложную работу, Ксавье немного приблизился к своей мечте. Время от времени он вынуждено уезжал вместе с графом в столицу на заседания Палаты Лордов, куда был официально допущен по достижению двадцати одного года, да и то в качестве слушателя. Следуя советам, Чарльз не делал более столь ярых попыток вырваться из этого капкана, подчиняясь, хотя не мог отказать себе в удовольствии заглядывать на открытые лекции в медицинской академии, когда задерживался в Лондоне. Это не поощрялось, однако даже Фрэнсис Ксавье со временем пошёл на уступки. Не без помощи Леншерра. Сам Эрик же принял решение навсегда остаться в Хартфордшире. Выкупив земли, он снова занялся хозяйством, которое приносило ему хороший доход. Его лучший друг — Чарльз Ксавье — находил время учиться и здесь: он вёл записи и некоторые подсчёты, а Эрик рассказывал ему о процентах и получаемой выгоде. Видя, как Чарльз утопает в делах, бумагах, хватаясь за всякую возможность узнать что-либо ещё, угодить семье, добиться мечты, а также провести как можно больше времени с человеком, которого искренне любил, немец всячески пытался ему помочь, прося сбавить обороты. Обилие дел позволяло Чарльзу меньше видеться с женой, чьи капризы он не был в силах выслушивать, и обеспечивало ему алиби в том случае, если она требовала к себе внимания — он устал и у него много работы. Рождение сына немного успокоило Чарльза — он был признателен супруге и заметно смягчился. Ровно до тех пор, пока вопрос о крещении ребёнка не был озвучен за поздним ужином в восточном крыле усадьбы, на котором присутствовали лишь члены молодой семьи Ксавье. — Вы не забыли о крестинах Джеймса? Я подумала, что ваша сестра могла бы стать ему крёстной матерью, а отцом я бы хотела видеть своего кузена, Бертрама… — Нет, Элеонор, крёстным отцом будет мистер Леншерр, я уже обещал ему, ещё на свадьбе. Девушка со стуком отложила столовые приборы, подняв на супруга глаза, Чарльз вздохнул и откинулся на спинку стула, готовый выслушать все претензии, — чувство дежавю никогда не покидало его. — Меньше всего мне бы хотелось видеть мистера Леншерра крёстным своих детей. Он опасный человек, вы слышите? Опасный. Я знаю, что вы хорошего о нём мнения, но, помяните моё слово, Чарльз, он причинит вред и вам, и нашей семье. — Вы снова за старое, Элеонор? Мне казалось, эта проблема, созданная вами, себя исчерпала. — У вас родился сын, а вы пропадаете Бог знает где, возвращаетесь слишком поздно, порой ночью. Где вы были, Чарльз? — У меня много дел, — раздражённо буркнул он, швыряя салфетку на стол. Чарльз был сыт по горло и собирался уйти, раздосадованный этой беседой. — Я видела мистера Кэмпбелла, он сказал, что вас вчера не было у него… — Ах вы следите за мной, Элеонор? Может, констебль Джонсон знает, где я пропадаю? Это не ваше дело. Я зарабатываю деньги, кормлю вас и обеспечиваю. Вам было скучно — я подарил вам собаку. Вам было одиноко — я позволил устраивать у нас дома встречу театрального клуба. Вы хотели ребёнка — я сделал вам сына! Чем вы опять недовольны? — Ваш друг… — Я не собираюсь обсуждать с вами своих друзей, Элеонор! — прикрикнул Чарльз, стукнув ладонями по столу. — А если вам так интересна эта тема, то не обессудьте и расскажите, почему ваши подруги распускают слухи о том, что я дурной муж. И если вы назовёте мне хоть одну вескую причину, кроме всех этих ваших выдумок, я отвечу за свои слова и поступки. Ну же? Элеонор нахмурилась и сжала пальцы, собираясь с духом. — Вы совсем не уделяете мне внимания, Чарльз. А теперь, когда у нас появился сын, вы и с ним не проводите время. — Я люблю Джеймса, Элеонор. Он — единственное счастье, случившееся со мной в этом браке. Спокойной ночи, я устал и не желаю слушать эту чушь. Резко отодвинув стул, едва его не опрокинув, Чарльз зашагал прочь, громко хлопнув дверью. Он на ходу стал развязывать шейный платок, испытывая отвращение к собственной жене. К счастью, не виделись они и по ночам: Элеонор спала по соседству с ребёнком, в то время как покои Чарльза были смежными с его кабинетом. — Что вы хотите сказать этим? — спросила Элеонор. Она, подхватив юбки, направилась вслед за мужем и протянула к нему руку, положив на плечо. — Разве я неясно выразился? — Чарльз резко обернулся, поймав девушку за запястье. Его потемневшие от злости глаза пугали Элеонор, она поёжилась, потупив взор. Её взгляд скользнул по лицу супруга и его открытой шее, на которой красовался яркий кровоподтёк. — У вас есть любовница? — неожиданно флегматично поинтересовалась она. — Что… О чём вы… — Чарльз опешил, позабыв о свежем синяке, который до этого скрывал за платком. — Об этом, — Элеонор тронула след от поцелуя и грустно усмехнулась. — Теперь мне понятно, где вы… — Не смейте так говорить, — вновь обозлившись, Чарльз оттолкнул её ладонь. — Я… случайно прихватил кожу зажимом. Не пытайтесь меня уличить в преступлении, Элеонор, — он с трудом поборол желание коснуться своей шеи, боясь, что это прикосновение неизменно заставит его улыбнуться от воспоминаний — даже сейчас, что выдаст его. — Я хочу посмотреть на Джеймса, а затем пойду спать. Сглотнув и не дождавшись реакции жены, он быстро развернулся и продолжил свой путь. Чарльз всё-таки провёл пальцами по алому отпечатку, когда оказался один в коридоре, ощущая, как внутри всё сжимается от нахлынувших эмоций. Элеонор опустила голову, с трудом сдерживая слёзы, — она понимала, что Чарльз врёт. Девушка не собиралась проводить расследования и что-либо выяснять, считая, что приличный джентльмен должен рано или поздно сам признаться в своих грехах. В конце концов, Чарльз Ксавье оставался внимательным и отчасти заботливым мужем, старался потакать капризам жены, кормил её и зарабатывал неплохие деньги, он искренне любил сына, но не её саму — это огорчало, но насильно привязать к себе супруга она просто-напросто не могла. Крестины Джеймса Чарльза Ксавье из семейства Солсбери состоялись через неделю. Крёстными родителями стали Рейвен Даркхолм и Эрик Леншерр. Равенна была хорошим другом и своему брату, и его жене, именно последняя согласилась оставить девушку в качестве крёстной матери, не собираясь менять своего решения, принятого изначально. Её мнения о Леншерре никто не спрашивал. Эрик, выглядевший едва ли не счастливее молодых родителей, на миг показал своё настоящее лицо — человека искреннего и чуткого, что скрывал за внешней строгостью и безразличием, боясь обжечься. Он, придерживая ребёнка за голову, бросил короткий взгляд на Чарльза, в голубых глазах которого стояли слёзы радости. Он знал, что Эрик Леншерр будет любить его детей сильнее, чем их родная мать. *** К тридцати двум годам у Чарльза Ксавье было трое чудесных детей, многолетняя врачебная практика, не подкреплённая ничем, кроме добрых отзывов горожан, место в Палате Лордов и кое-какие земли в Англии и Пруссии. Став сдержаннее, но не обретя покой, став увереннее в себе, но не сделавшись счастливее, Чарльз по-прежнему пребывал в том круговороте страстей, куда был затянут по воле семьи. Наблюдая за старшим сыном, Джеймсом, которому не так давно исполнилось девять лет, Чарльз прятал улыбку за пальцами, сидя под раскидистым деревом в саду огромной фамильной усадьбы Солсбери. Джеймс весело хохотал и достаточно ловко для своего возраста отбивал удары высокого поджарого мужчины, скинувшего свой сюртук и оставшегося в жилете на белоснежную рубашку. Устроив драку на деревянных мечах и не отвлекаясь на лай собаки, что крутилась здесь же, они составляли прекрасный тандем — это значило то, что сражение было не первым. Чарльз покачал головой, опуская глаза к газете. Уже долгое время он был одержим идеей об отъезде в Америку, где его ждали не только новые земли, но и знакомства, новая жизнь там, где его никто не знал. Он плохо спал, мучаясь вопросом морали, и понимал, что уехать навсегда, оставив жену, детей, а главное — семью и графство просто-напросто не имел права. Но он мог бы уехать на год-два, сославшись, во-первых, на дальность путешествия, во-вторых, на важность дел. Не видя букв, он закусил губу и оторвался от заголовка, услышав радостный визг. — Ваша взяла, сэр! Я сдаюсь! — Эрик Леншерр, устроивший шуточную драку на детских мечах, стоял на коленях и обнимал мальчишку, который сразу же повис у него на шее. Он посмотрел на Чарльза и поднялся, так и не отпустив Джеймса и вместе с ним возвращаясь к столу. — Ваш сын, мистер Ксавье, в скором будущем выиграет немало дуэлей и сражений, у него большой потенциал. — Вашими стараниями, мистер Леншерр, — лицо Чарльза просияло. Он таял, видя, с какой любовью лучший друг относится к его детям, а те, в свою очередь, называли Эрика «дядей» и души в нём не чаяли. — Джеймс, займи своё место, ты отсидишь мистеру Леншерру колени. Мальчик, поднявшись, не стал садиться за стол, а побежал навстречу матери, что несла чайник и печенье, а после вовсе скрылся из виду. Элеонор поставила поднос и села между ними, тяжело вздохнув. — Я бы хотела поговорить, — тихо начала она.. — Тогда я оставлю вас. — Нет, мистер Леншерр, вас это тоже касается. Я… Чарльз нахмурился, быстро глянув на немца, что с привычным безразличием разлил по чашкам горячий чай, откинувшись затем на спинку кресла. — Я всё знаю, — выпалила Элеонор, поджав задрожавшие губы. Её муж, нервно хмыкнув, поправил сюртук, понимая, о чём говорит супруга. Он в страхе ждал этого разговора около десяти лет, надеясь, что он никогда не случится. — Что же вам известно, миссис Ксавье? — поинтересовался Эрик, делая глоток из маленькой чашечки. — О, только не говорите, что прознали о наших делах, о которых мы не хотели пока говорить. — Нет, мистер Леншерр. Я говорю о вас. О вас, мистер Леншерр, и о моём муже. О той связи, что между вами есть. — Боже, Элеонор, что вы… — Не надо, Чарльз, умоляю, не врите мне хотя бы сейчас! Я знаю, право, я всё знаю. Мы живём с вами двенадцать лет, по-вашему, я не просто слепа, но ещё и безгранично глупа? Я знаю, что нелюбима вами, прошу, не надо меня обманывать, — Элеонор не плакала, говоря тихо и на удивление ровно, без истерик, устало разглаживая складки на скатерти. — Я хочу… хочу, чтобы вы были впредь честны со мной. Я никому ничего не скажу, ни мне, ни нашим детям не нужна дурная слава, — она подняла глаза, смотря не на мужа, а на Эрика, который, в отличие от Чарльза, не изменился в лице, продолжая пить чай, будто разговор вёлся о погоде. — Мистер Леншерр, всё это время я была несправедлива к вам. Я видела в вас зло, считая, что вы принесёте этому дому несчастье. Возможно, я в чём-то оказалась права, но сейчас я вижу, что вы добры. Добры и к моему мужу, и к детям, и ко мне. Вы сделали очень многое для всех нас и я благодарна вам. Пожалуйста… берегите его. Она всё-таки всхлипнула, промокнув глаза. Чарльз растерянно сжал её ладонь в знак поддержки. — Вы сильная женщина, миссис Ксавье, — подал голос Эрик, поставив, наконец, чашку на блюдце. — Я могу заверить вас, что всё останется как прежде. Вам незачем переживать о благополучии семьи. Для вашего мужа нет ничего важнее детей и их будущего. — Элеонор, как давно вы… Не важно, — Чарльз поцеловал руку супруги, придвинувшись ближе, чтобы обнять её. Женщина уткнулась в его плечо, цепляясь за каждую возможность побыть рядом с человеком, которого она любила и который не любил её. — Спасибо, Элеонор. Извинившись, Эрик поднялся из-за стола, оставляя супругов наедине. Подняв с земли мяч, он бросил его вглубь сада, следуя за собакой и доставая из кармана сигару. Немец, ощутив приятную лёгкость, невольно улыбнулся. Он никогда не был об Элеонор плохого мнения, хоть она и создавала впечатление глупышки, не видящей дальше своего носа. Теперь он был горд за женщину, что всегда стояла между ним и его любовником, но к которой он никогда не ревновал. Эрик Леншерр обернулся, посмотрев на семейную пару, уютно сидящую в тени раскидистого дерева. Разве можно ревновать или сердиться на ту, кто добровольно позволяет единственному мужчине в своей жизни уйти. *** 29 марта 1838 года шотландский пароход «Сириус», отходивший из порта Лондона, направлялся в Нью-Йорк, имея на борту сорок пассажиров, расположившихся в трёх классах. Заплатив за каждый билет по тридцать пять гиней, мистер Эрик Леншерр и мистер Чарльз Ксавье комфортно устроились в соседних каютах первого класса, где им предстояло провести восемнадцать дней и десять часов. Впоследствии «Сириус» условно стал обладателем приза «Голубая лента Атлантики», будучи первым в истории судном, пересекшим океан на пару, — об этом трубили все газеты. — Я счастлив, я очень счастлив. Даже сейчас, хотя мы в пути всего несколько часов, я счастлив, как никогда не был, — Чарльз, присевший на край письменного стола, солнечно улыбался, следя за Эриком. Тот, разлив по бокалам шампанское, поданное стюартом, подошёл ближе. — У нас много дел, мистер Ксавье, не забывайте об этом. За удачу! — И за отличное начало путешествия! Сделав несколько глотков, Эрик отставил шампанское и подался ближе, чтобы тронуть губы Чарльза поцелуем — тот, повзрослев, не утратил былой мягкости и нежности. Ни образовавшиеся морщинки у глаз, ни наличие короткой бороды не делали его старше, не придавали ему суровости или строгости. Леншерр, положив горячую ладонь ему на загривок, отстранился, глядя в ясные голубые глаза, видя тот же отклик, ту же влюблённость, которую различил в них много лет назад. Мистеру Леншерру уже было пятьдесят два года, но он по-прежнему сохранял траур по жене, фрау Магде Леншерр, которая умерла от серьёзной болезни, так и не родив ему наследника. Переехав из Пруссии в Англию и поселившись в графстве неподалёку от Лондона, он намеревался начать там новую жизнь, обрести друзей и, возможно, найти супругу. Отчаянно страшась кому-либо навредить, он, сам того не желая, влюбил в себя добрую половину города, но особенно сильно — семью графа Солсбери, его младшую дочь и сына. Равенна Даркхолм, уже тогда будучи замужем, смогла совладать со своими эмоциями и переживаниями, в то время как её любимому брату, Чарльзу Ксавье, не удалось сохранить трезвость ума. Потеряв голову, он добровольно шагнул вслед за Леншерром в ту пропасть, в которую Эрик так долго падал. Всё это было грехом, пороком, осуждаемым и низшими слоями общества. Но не для них. Прошло уже девятнадцать лет с их первой встречи в парке, от которой на тот момент едва ли осталось хорошее впечатление. — Я должен предупредить вас, Чарльз, что у нас не будет много времени для развлечений. Нас встретят в порту и отвезут на ферму, пару дней придётся решать все возникающие вопросы. Но затем, я обещаю, мы отправимся на прогулку, навестим соседние города. Говорят, подобных красот ещё никто не видел. Размеренный голос, звучавший над ухом, приятно расслаблял. Чарльз, покусывающий свои губы, нетерпеливо ёрзал по столу. Его цепкие пальцы медленно расстёгивали пуговицы жилета, путались в узлах шейного платка, а затем благодарно скользили по оголившейся коже, распахнув полы рубашки. Эрик, посмеиваясь, был терпелив, целуя открытую шею и чуть царапая нежную кожу коротко подстриженной жёсткой бородой, постепенно стаскивая с Чарльза лишнюю одежду. Эта поездка вскружила им голову. Возможность оказаться в новом месте, обоснованная причина и необходимость жить в одном доме, отсутствие давления со стороны семьи в течение пары лет — всё это пьянило лучше всякого шампанского. Пароход, рассекающий мирные воды, подарил надежду человечеству и двум отдельным людям, бегущих от своих проблем и обязанностей в Новый Свет, вслед за теми, кто точно также когда-то покинул Старую Европу, что навсегда останется кладбищем, на котором уже не построить дом. Целуя истерзанные по молодости руки Чарльза, Эрик Леншерр осознавал, что не принимал более верных решений в своей жизни, чем то, что привело его в Хартфордшир. Чарльз Ксавье, оглаживая длинный тонкий шрам на боку Эрика, не думал ни о чём, кроме тех двух лет, что выкроил у судьбы за всё время мучений, созданных цепкой железной хваткой отца. Громкий стон наслаждения тонул в шуме корабельного сигнала.