Пропасть

Элронд В том, что отчуждение между нами и Маглором стало таять, виноват был Элрос. Прошел уже почти год, с тех пор как мы попали в Амон Эреб, крепость Феанорионов. Крепость постепенно разрушалась. Думаю, они были просто слишком заняты, сдерживая силы Моргота, чтобы обращать внимание на состояние замка. Тем не менее оно усиливало наше ощущение ужаса. По сравнению с Сирионом, светлым, просторным городом, крепость напоминала гробницу. В тот день нас раньше отпустили с занятий, так как неожиданно возвратился Маэдрос, и Маглор желал встретиться с братом. И нас отпустили, предоставив заниматься тем, чем хотим, до самого ужина. Маглор хотел, чтобы мы обедали все вместе. Наверно, он считал, что это сблизит нас и исцелит обиды, которые он нанес нам с братом. После того, как они забрали нас, я обещал себе, что они никогда не дождутся от нас ни любви, ни благодарности. Но, видимо, Феанорионы оказались умнее, чем я думал, потому что, в конце концов, они их все же заслужили. Денек был ясный, мы с Элросом были свободны и могли делать, что хотим - редкое удовольствие. Ночью выпал снег. Сверкающий белый ковер преобразил все вокруг, и привычные нам места превратились в неизведанные просторы. Мы бросали снежки и строили в тени высоких стен Амон Эреб собственные крепости. Ледяной воздух приятно освежал, по контрасту с душной комнатой, где проходили наши занятия. В начале игры Элрос отбросил свой подбитый мехом плащ, сказав, что ему и так жарко. Скоро наши волосы промокли от снега, а башмаки и перчатки покрылись толстым слоем наледи. На полдня нам было позволено снова стать беззаботными детьми. Прошлый год был тяжелым. Не таким тяжелым, как те, что последуют за ним, но все же трудным. Маглор и Маэдрос оторвали нас от родного дома и привезли в незнакомое, чужое место, где никто не мог нам помочь. Мы часто бунтовали по мелочам и говорили сердитые слова. Маглор большей частью не обращал внимания на наше дурное поведение, видимо, считая, что не стоит тратить свое драгоценное время на его исправление. Но в его темных глазах таились ужасы, которые мы едва ли могли понять, и он нас пугал. Мы оказались рядом с Братоубийцами, предавшими огню наш город - и мы ничего не могли поделать. Никто не пришел спасти нас, как мы поначалу надеялись. Постепенно мы все же прекратили открытую вражду, но общались по-прежнему холодно. Маглор вызывал у меня страх, но еще ужаснее был Маэдрос. Он был как ходячая гора, такой высоченный, что даже его высокий брат был ниже на голову. Как громадная тень, он то приходил, то уходил из нашей жизни - внезапно возвращался с охоты или с совета, и так же быстро исчезал. К тому же, у него были необычные рыжие волосы, и не было руки - это тоже никак не успокаивало. Он был странный, мрачный, непонятный. Его возвращение каждый раз пугало меня. А он смотрел на нас таким странным взглядом, точно сам нас боялся. Точно, хоть мы жили здесь уже долго, он все еще не мог понять, что от нас ожидать. Может быть, мы ему о чем-то напоминали, но он ничего об этом не говорил. Вечером мы, уже почистившиеся после возни в снегу, явились к ужину. Мне показалось необычным, что Элрос, вопреки обыкновению, еле тащился из мыльни в нашу комнату, а потом в обеденный зал, но я посчитал, что его поведение связано с нежеланием садиться за один стол с нашими похитителями. Совместная трапеза с этими братьями всякий раз вызывала у нас неприятное ощущение. Маэдрос был молчалив и задумчив. На нем все еще была простая дорожная одежда, забрызганная грязью и чем-то более пугающим, чем простая грязь - и я подумал, что он совершенно не похож на эльфа, который когда-то был Королем Нолдор. Маглор же пытался вести беседу с братом, говоря на красивом странном языке, который понимали только они, так что мы бы при всем желании не смогли присоединиться. Элрос ковырялся в тарелке, отодвигая кусочки картошки. Он выглядел таким унылым, и Маглор, в конце концов, это заметил. Когда Маглор устремил на нас глаза, я осознал, что брат мой выглядит жалко. Лицо у него было серое, но щеки пылали, точно он только что вылез из сугроба. Маглор протянул руку и приложил ладонь к его лбу. Хотя никто из Феанорионов никогда нас не бил, Элрос дернулся. Маглор, кажется, не обратил на это особого внимания. Он задержал ладонь на мгновение, а потом легонько коснулся красных щек брата своими длинными пальцами. Они были мозолистыми от рукояти меча и струн арфы. - Ты весь горишь, мальчик, - проговорил он тихо, на этот раз на понятном для нас синдарине. Элрос поднял на Маглора взгляд лихорадочных, затуманенных глаз. Похоже, он был благодарен, что Братоубийца распознал, как ему плохо. - Мальчики, вы ходили гулять днем? - Элрос не отвечал, а я кивнул. Неужели Маглор настолько позабыл о нашем существовании, что даже не знал, где мы провели целый день? - Пойдем, дадим тебе лекарство и уложим в постель. - Маглор увел моего брата из столовой. А мне пришлось остаться наедине с Маэдросом - ужасная перспектива. Но, к счастью, он не обращал на меня внимания. Он склонился над своей трапезой, часто подкрепляясь вином, точно видел в нем больше пользы, чем в еде. Молчание было угнетающим. Мне захотелось, чтобы вернулся Маглор и нарушил тишину своим безответным разговором. Маэдрос всегда казался мне чем-то вроде зверя, и сейчас я рассматривал его с любопытством. Он был такой большой, и многие его действия казались мне резкими. Жесты, какими он нарезал мясо смертельно-острым ножом, а потом насаживал его на вилку, были почти свирепы. (Маглор умел есть с неким изяществом, так что это не было фамильной чертой. Я попытался вспомнить придворных в Сирионе, и не смог представить, чтобы знакомые мне военачальники и советники вели себя подобным образом). Может быть, это было естественно для того, у кого только одна рука, чтобы справляться с повседневными задачами? Почему-то эта мысль прежде не приходила мне в голову. Может быть, он не был таким зверем, как мне казалось, а просто ему мешало увечье. Я взял вилку в левую руку и попробовал есть, как он. У меня не вышло. Я умудрился захватить несколько кусочков, но неудачно, и большая их часть свалилась на тарелку раньше, чем я успел донести их до рта. Тут я заметил, что он смотрит на меня свинцово-тяжелым взглядом. - Все? - Я так и не понял, спрашивает ли он меня, закончил ли я есть или велит мне прекратить передразнивать его. Но, что бы это ни значило, я мог сказать «да», но он продолжил, не дожидаясь моего ответа. - Тогда иди к брату. - Голос его прозвучал хрипло. Он отвернулся. Я выбежал из комнаты. Я был рад, что могу, наконец, скрыться от яркого блеска глаз Маэдроса. _____________________________________________________________________________________________ Маглор Я направился к палатам целителей довольно быстрым шагом, и Элрос следовал за мной, пока мы не дошли до лестницы. Там он вдруг остановился, точно налетев на невидимую скалу. Он стоял, хныкал, в глазах были непролившиеся слезы. Я уже поднялся на несколько ступеней, когда заметил его упрямство. Целый год я старался быть терпеливым с этими детьми. Мы причинили им ужасную боль, как многим другим, и, к тому же, привезли их в эту мрачную крепость, которую временами даже я сам находил отвратительной. Но я решил быть добрым и дать им утешение, которое они смогут принять. Я ни разу не поднял на них руки, не повысил голоса. Мы кормили их, одевали, учили. А они презрительно отвергали любое проявление сочувствия с моей стороны и, стоило прикоснуться к ним, шарахались. Терпение истощалось. Если бы они хоть попытались, думал я, хоть чуть-чуть попытались понять, что я не хотел причинить им вреда, и что для меня эта ситуация так же отвратительна, как для них. Я устал от их слез и соплей, от приступов их ярости. А Маэдрос просто исчезал, уезжал в дебри, оставляя меня разбираться со всем этим в одиночку. - Элрос, идем. Это же просто лестница. Он демонстративно опустил глаза и не пошевелился. «Мальчик, ты решил, что сейчас подходящий момент, чтобы затеять ссору и изображать упрямого ежика?» - подумал я. Не будь он болен, я бы махнул рукой на его приступ злости и вернулся бы к ужину, который, кстати, наверняка уже остыл. Но сегодня я не собирался позволять ему страдать ради того, чтобы показать, как он меня ненавидит. Ну и прекрасно. Когда дело доходит до состязания в силе воли, я всегда выигрываю. Я спустился и взял его в охапку. Он невольно сжался и жалобно пискнул, но это не имело значения. Хорошо, что воспитатели обычно все-таки крупнее своих подопечных. Потом он немножко расслабился и даже положил голову мне на плечо. Так вот что было нужно - и всего-то? Сколько раз, в другой жизни, я брал на руки маленьких братьев и успокаивал их, пока у них переставали течь слезы? Сколько же лет назад я держал на руках ребенка?.. Когда мы дошли до палат целителей, и мое напряжение несколько спало. Я даже ощутил, как ко мне возвращается жалость. Я сам приготовил нужные травы, отмахнувшись от помощи целителей. Они с любопытством рассматривали картину, которую представляли собой мы с мальчиком. Элрос почти без возражений выпил отвар ивовой коры. Потом я направился в комнаты, где жили дети. Когда мы добрались туда, он уже спал беспокойным сном у меня на руках. Я не мог оставить ребенка одного, когда он, наконец, перестал шарахаться от моих прикосновений. К тому же, он был болен. Кто-то уже развел в камине огонь, и комната была озарена теплым светом. Я устал. Клятва спала, но сердце мое сжималось от других горестей. Эти дети, которых мы взяли, чтобы вырастить, нас не любили. Сила Моргота у наших границ, похоже, все росла. Мой отец и все братья, кроме Маэдроса, покоились в неглубоких могилах в земле Белерианда. Я так давно простился с ними, что, когда пал Амрод, я едва ощутил скорбь. Я жил в постоянном ожидании бесконечного разрушения, в которое превратилась наша жизнь. Даже Маэдрос стал казаться едва знакомым, превратился в тень себя самого, едва мог говорить со мной. Я боялся за него, и только молился, чтобы его дух в теле удерживала не одна сила Клятвы. Чистота детства ускользнула, точно просыпавшийся сквозь непослушные пальцы песок, а я изо всех сил пытался вспомнить, какой была жизнь раньше. Неужели в те мирные годы было достаточно простой песенки, чтобы утешить братьев? В детских покоях стояла кушетка. Я сел, скрестив ноги, и устроил спящего больного мальчишку у себя на коленях. Как же давно я так не делал. Тяжесть лежащего на руках ребенка возвратила смутные воспоминания о доме, об утешении и безопасности, утерянных, думал я, многие столетия назад. Шепотом я запел. __________________________________________________________________________________________________________________ Элронд Я поднялся по лестнице в комнату, которую делил с братом. Меня переполняли подозрения - что я найду? Меня угнетала мысль о болезни Элроса, но, по крайней мере, я сейчас мог пойти и утешить его, вдали от глаз презираемых нами Феанорионов. Приблизившись к двери, я был поражен неожиданным звуком: тихий печальный голос пел песню. Музыка заставила меня остановиться прямо у двери. Некоторое время я слушал, как зачарованный. Песня была на незнакомом языке - том самом, на какой разговаривали между собой братья, так что я не понимал ни слова. Песня была и неожиданной, и знакомой. Когда я собрался с духом и все-таки вошел, то почти не удивился, увидев Маглора, который, закрыв глаза и чуть запрокинув голову, укачивал на руках моего брата Элроса. В Сирионе нас любили, о нас заботились. Мы редко ложились спать без того, чтобы нам кто-нибудь не подоткнул одеяло и не спел колыбельную. Когда я слушал песню Маглора, одиночество стало давить меня еще тяжелее, чем раньше, даже хуже, чем в ужасные первые ночи здесь. Напряжение между нами и нашими тюремщиками делалось почти невыносимым. Песня все же закончилась. Не знаю, сколько я простоял в дверях. Маглор поднял тяжелый взор - кажется, мой приход его не удивил. - Элронд, - его голос был тих, печален и звучал точно издалека. Он точно лишился всех сил. Таким я его еще не видел. - Хочешь, я уложу тебя в постель? Признаюсь, меня тогда кольнула ревность - брата держали на руках, а мне предлагалась пустая, холодная кровать, пусть даже он и был болен. Не задумываясь, я пересек комнату и забрался на кушетку, рядом с тюремщиком и рядом с братом. Маглор, похоже, изумился, точно так же, как и я сам. - Элрос поправится? - спросил я, осмелившись, наконец, заговорить. - Это просто небольшая лихорадка, оттого, что он был на холоде. Завтра ему будет лучше. Уверения Маглора несколько уменьшили мою тревогу. Не желай я ласки так отчаянно, не будь я так подавлен одиночеством, я бы никогда не сделал того, что сделал. Я неуверенно прижался к боку взрослого эльфа. Через мгновение я почувствовал, как Маглор обнял меня за плечи и притянул к себе. До этого мне приходилось быть так близко к нему, когда Маглор сходил с ума, угрожая нашей и жизни, и орал, что перережет нам глотку, если Гил-Галад только попытается нас вызволить - в тот день, когда на моих глазах таял последний шанс на спасение. Тогда от этого эльфа пахло кровью, сталью и дымом нашего сожженного города. Его доспехи больно впивались мне в спину, клинок, ужасно холодный, касался шеи. А здесь, в тиши нашей комнаты, выяснялось, что сам Маглор не так безжалостен, как его доспехи. Когда я прижался лицом к его тунике, то подумал, что Маглор пахнет скорее гвоздикой, вином и лесными травами. Мне было удивительно спокойно в объятиях Братоубийцы. Наверное, в этом было что-то от предательства - матери, отца, собственного народа. Но ведь никого из них не было здесь, в этой комнате - а Маглор был. Он мягко обнимал меня сильными, теплыми руками, чертил у меня на спине кружочки. Это из-за Элроса я сдался, подумал я сонно. Никогда бы я так не поступил, если бы он не сделал это первым. - Ты споешь еще? - выговорил я - мне казалось, что сейчас можно то, что обычно нельзя. Маглор помолчал мгновение - и запел. Я прожил на Амон Эреб целый год. Я считал, что знаю его голос, но до этого вечера я никогда не слышал, как Маглор поет, и оказался не готов к тому, что у такого исполненного горечи эльфа окажется такой сладкий голос. Он обнимал меня, его грудь тихо вибрировала у меня под щекой - и я стал видеть сны, или так мне показалось. Мне виделись изумрудные склоны, усыпанные цветами, фруктовые сады, трепещущие под чистым бризом, сапфировые небеса, кусты жимолости, в которых гудят пчелы-медоносы. И все заливал золотой свет. Впервые за целый год я спал спокойно. ________________________________________________________ Маглор Когда я открыл глаза, в дверях стоял Маэдрос. Он смотрел на меня со странным блеском в глазах. Была ли причиной игра света, или моя усталость, или звук песни в ушах - но на миг я вдруг почти поверил, что я снова в Валиноре. Темные стены нашей крепости легко могли сойти за Форменос, летний дом времен моего отрочества. А вид Маэдроса был и вовсе замечателен. Шрамы, оставленные на его лице битвами и мучениями, были стерты смутным освещением, а изувеченную руку скрывал дорожный плащ. Но, что самое поразительное, сами черты Маэдроса смягчились, и он выглядел таким юным, каким я не видел его уже долгие годы. В дверях стоял не Майтимо, вернувшийся к нам с Тангородрима, еле живое свидетельство жестокости Моргота, и не Маэдрос Братоубийца. Это был Руссандол, мой старший брат, защитник во времена детства, мой самый давний друг. На его губах играла едва заметная улыбка, видно, из-за забавного зрелища, представшего его глазам. Когда он заговорил, волшебство чуть ослабело - но не исчезло совсем. - Я так давно не слышал, как ты ее поешь. Это была песня о Валиноре, сочиненная в те утраченные мирные времена. Я прижал к себе детей. Это было первое, что пришло мне в голову. - Да, - согласился я. - С тех пор, как Амбаруссар были маленькие. Совершенно не в манере моего брата-воина, он склонил голову и почти застенчиво спросил: - Можно, я останусь? Я кивнул. Конечно, пусть остается. С тех пор как мы вернулись из Сириона, мне отчаянно недоставало откровенных бесед с ним. Руссандол вошел в комнату и тяжело опустился у кровати мальчишек, положив медноволосую свою голову на меховое покрывало. - Что ты хочешь услышать? - Не знаю. Что угодно. Может быть, снова ту же песню, - тихо протянул он. Как и я, он устал. Комнату наполнял теплый свет от пламени в камине. От него все вокруг мерцало, казалось ненастоящим. На миг мне показалось, что я вижу на кровати, рядом с Руссандолом, фигуру сидящего Тьелкормо, который ладит стрелы, готовясь к охоте. У его ног, кажется, играли близнецы - Амбарусса. Если не смотреть на лица мальчиков, которых я обнимал, они легко могли оказаться моими темноволосыми братьями - Карнистиром и Куруфинвэ. Они оба были похожи на нашего отца, и от них шло тепло, точно из кузни. Окруженный братьями - хоть это и было только смутное видение - я положил голову на подушки и снова запел. Довольство наполняло мою грудь, звучало в голосе. Пусть даже это лишь иллюзия - это не имело значения. Мне хотелось ей верить, пусть только сегодня.