Пропасть

Элрос Маэдрос возник в дверях комнаты Маглора, когда он еще не закончил причесывать и наряжать нас для праздника. Прежде мне доводилось видеть Маэдроса лишь в дорожном костюме, или в простых, удобных одеяниях, которые, кажется, не соответствовали положению Владыки нашей крепости. Маглор обычно одевался благороднее брата. Но, когда мы вошли в его палаты, вид его поразил меня. Он уже оделся для пира, и его наряд был самым впечатляющим из тех, что мне случалось видеть на нем – не считая, разве что, доспехов в день нападения на Сирион. Сегодня Маглор облачился в темно-красные одежды. Отделанные серым шелком рукава, спереди обрезанные по локти, сзади доставали едва не до полу. Он был обут в высокие, до бедер, черные сапоги. На боку у него висел длинный меч с отполированной до блеска рукоятью - но Маглор заверил нас, что меч только для красоты и никакая опасность в зале нам не грозит. С его плеч спускался длинный плащ из блестящей золотой ткани, приколотый двумя обрамленными ярким золотом драгоценными камнями. По цвету камни были темнее одежды и казались почти черными, если только свет не падал на них под каким-то особым углом. На груди красовалась вышивка золотой нитью – звезда Феанора, под стать сияющему плащу. Хотя созерцание этого знака не доставляло мне удовольствия, нельзя было не признать, что выглядел Маглор впечатляюще. А Маэдрос показался полной противоположностью брату. Если тот был одет в темно-багряное, то Маэдрос был весь в светлом. Его одеяния были цвета слоновой кости, с шелковой отделкой медового цвета, с небольшими вкраплениями красного в вышивке. Красный напоминал о цветах Дома – но никак не мог соперничать с цветом волос, которые рыжим водопадом спадали ему на плечи. Правую руку укрывала декоративная накидка в тон костюму – из того же светлого шелка, с отделкой из лисьего меха, а в складках я мог рассмотреть ту же восьмилучевую звезду. На нем были такие же совершенно непрактичные, но подобающие случаю сапоги, как у Маглора, но они были не черные, а желтовато-коричневые. Я никогда прежде не видел его в таком наряде, и меня поразило, как он преобразился. Он уже не напоминал грозовую тучу и походил больше на солнышко, которое пробивается сквозь облака, заливая светом омытую дождем землю. Мы с братом нашли в зеркале глаза друг друга. Руки Маглора замерли в волосах Элронда. Наши глаза широко распахнулись от удивления, и, кажется, выражение лиц у нас было совершенно одинаковое. Я чуть заметно пожал плечами. За последние дни мы столько узнали про этих убийц такого, чего я никак не ожидал. - Так тебя устраивает? – спросил Маэдрос, не обращая на нас внимания. Бросив взгляд на Маглора, я обнаружил, что и он удивлен, если не ошарашен, видом своего брата. Но он постарался смягчить это выражение - и снова занялся прической Элронда. - Да, совершенно замечательно. Спасибо, - покорно отозвался Маглор, но я видел, что за этими осторожными словами он прячет улыбку. Я сидел на кровати Маглора, свесив ноги. Они еще не доставали до пола. Маэдрос шагнул к кровати и своим мощным телом опустился рядом. Прогнувшийся под ним матрас подбросил меня вверх на несколько дюймов. Плащ он кинул между нами. - Осторожно, пожалуйста, не помни одежду, - деловым тоном произнес Маглор, не поднимая глаз. Он только что делал нам такие же внушения, и я едва сдержал улыбку, услышав, что он так же обращается к своему вполне взрослому брату. - Ну что ты, мама, я не помну, - ответил Маэдрос и ущипнул себя за переносицу. Мне снова пришлось прятать улыбку, когда я увидел, как Маглор сжал губы и поднял брови. Я опустил глаза и стал смотреть на свои колени. Я пожалел, что мои косы сейчас аккуратно заплетены – а то бы я завесился от них волосами, как частенько это делал. На миг в комнате стало тихо, и я почувствовал, что во мне шевельнулось какое-то довольно подозрительное чувство - симпатия к Маэдросу. Он всегда казался сухим, лишенным чувства юмора – но он лишь притворялся, и был на самом деле совсем не таков. Он лишь скрывался за своим мрачным видом. - Слуги уже отнесли твою арфу, или тебе требуется моя помощь? Маглор покачал головой, доплетая волосы моему брату. - Нет, ее еще утром снесли в зал. - Ты играешь на арфе? - набрался смелости спросить Элронд. Он гораздо больше, чем я, стремился подладиться к нашим тюремщикам, и, видимо, заметил что-то, за что можно ухватиться. Его очень тронуло пение Маглора. Я знал это, потому что потом, несколько ночей спустя, он поведал об этом и докучал мне расспросами о том, что я думаю, что я видел и какие выводы сделал. Я оттолкнул его, притворяясь, что мне это неинтересно, и сделал это с большей резкостью, чем собирался. Ведь я и сам был тронут, но признаваться не желал. Я догадывался, что Элронд очень хочет снова услышать песни Маглора. А я, при всей своей неизбывной злости против тех, кто держал нас в плену, тоже желал их услышать. К глубочайшему моему изумлению – любые внезапные порывы этих братьев вызывали у меня изумление – Маэдрос наклонился вперед и захохотал. Я не мог понять, почему слова моего брата послужили причиной такой веселости. - Они не знают, что ты играешь на арфе? - спросил Маэдрос многозначительно. Подняв брови, он уставился на Маглора, а тот так и не оглянулся. – Они живут здесь целый год, и не знают, что ты играешь на арфе? Ты так настаивал на уроках, а они все еще об этом ничего не знают? – Он фыркнул. – Дети, - он посмотрел на меня, как смотрит эльф, которому приходится объяснять элементарные вещи, которые я умудрился не усвоить, - Маглор играет на арфе и всех остальных инструментах, и играет лучше других. И он знает все самые лучшие песни, потому что большинство тех песен, что вообще стоит знать, написаны им. И, - он направил на меня палец, дабы придать больший вес своим словам, - и он поет эти потрясающие песни, которые он написал, лучше, чем кто-либо. Во всяком случае, гораздо лучше, чем этот гадкий выскочка Даэрон, которого так любил твой предок, а теперь всем очень нравится о нем вспоминать. Прекрасно, Маэдрос, подумал я. Вот теперь раздражение уничтожит ту симпатию, которую я невольно почувствовал. Не стоило попрекать меня незнанием. Я никогда не видел, чтобы Маглор хотя бы приближался к арфе, не говоря о том, чтобы играть на ней – интересно, откуда мне было знать? Все мои знания о них обоих были основаны на преданиях нашего народа, а там говорилась лишь о кровопролитии и ужасах. И совсем ничего не было о каких-либо их талантах. Сохраняя равнодушный вид, Маглор молча закреплял косу моего брата серебряной заколкой, сходной с той, что была у меня. Потом он мягко поднял Элронда со стула, на котором тот сидел – и сделал знак подойти собственному брату. Но, прежде чем Маэдрос сел, Маглор посмотрел ему в глаза пристальным и долгим взглядом – хотя Маэдрос был выше, и ему пришлось смотреть снизу вверх. - Не надо дразнить меня, брат. Голос звучал ехидно, но я различил в нем нотку скрытой обиды. Резкость призвана была скрыть, что он задет. Маэдрос нахмурился, но брат усадил его и стал небрежно перебирать пальцами его спутанные огненно-рыжие волосы. - Маглор, у меня и в мыслях не было. – При всей его надменности, в этих словах слышалась обида еще бОльшая, чем у Маглора. Он повернул голову, чтобы взглянуть на Маглора. Мы с Элрондом быстро обменялись беспокойными взглядами. - Сиди спокойно, - буркнул Маглор, дернув брата за волосы и тем самым вернув его в прежнее положение. Это резкое движение заставило Маэдроса поморщиться. - Маглор, я не хотел. Правда, даже не думал. - Даэрон вовсе не был «гадким выскочкой». Он был очень одарен,- сдержанно проговорил Маглор, начиная заплетать брату косы. Он был явно разозлен, и во мне шевельнулось какое-то скверное предчувствие, что этот вечер, от которого ожидалось, что он станет передышкой от трудной жизни – окажется омрачен столкновением между нашими тюремщиками. - Пусть так, он был очень одарен, я согласен. Но он не был одарен так, как ты. Не могу дождаться, когда ты будешь играть. Сколько же времени прошло. Я говорил тебе. К концу его речи, голос Маэдроса сделался необычно тих. Он говорил едва ли не застенчиво, склонив голову, а брат продолжен заплетать ему волосы. Маглор Я еще не закончил с детьми, когда в дверях появился мой брат. - Так тебя устраивает? – спросил он. Он совсем чуть-чуть растягивал слова, говоря немного невнятно, и я понял, что, прежде чем прийти сюда, он пил. Наверно, еще с утра. Выглядел он, действительно, вполне прилично, лучше, чем я от него ожидал. Я уже приготовился, что он поступит так, как делал отец – тот мог заявиться на пир в простой дорожной одежде. Наряд Маэдроса несколько удивил меня, но удивил приятно. А когда Маэдрос, заговорив, чуть заметно улыбнулся, точно камень упал с моей души – и я улыбнулся ему в ответ, решив позабыть о его скверном поведении. Он стал подтрунивать над тем, что мальчишки не знали, что я умею играть на арфе (тут я понял, что слишком небрежно относился к репетициям), и прошелся насчет Даэрона (он знал, что это для меня больное место), а я изо всех сил старался не обращать на это внимания. Но, похоже, как бы я ни старался блюсти по отношению к родным дипломатию, все равно кончается злыми словами. Вечно так. Тут не было ничего нового, в моем доме часто раздавались слова неистовые и горькие, но мы сами стали относиться к ним как к чему-то скоропреходящему, и не принимали близко к сердцу. Они так часто звучали в разговорах, что я порой забывал, что в семьях бывает иначе. Я пытался улыбнуться мальчикам в знак извинения, но они, похоже, на меня даже не смотрели. Неважно, подумалось мне, у меня впереди еще целые годы, и я смогу все исправить. Маэдрос ничего не мог поделать со своими волосами. Он просто убирал их от лица, так что приводить их в должный вид в подобных случаях было моей обязанностью. А волосы у Маэдроса были прекрасные - мягкие, блестящие, каждая прядка послушно лежала так, как уложишь – так что задача у меня была нетрудная. Даже сейчас Маэдрос сохранил многое из своего совершенства, и я продолжал думать, что мать дала ему верное имя, хоть сам он это и отрицал. Да, его тело было покрыто шрамами, он злоупотреблял вином и слишком был поглощен своими потерями – но он был все так же хорошо сложен. Может быть, этого тут было всего слишком много, чтобы просто не замечать, однако, сквозь искажающую линзу любви эти легкие несоответствия казались совершенно незначительными. Они лишь едва заметной рябью трогали чистый образ моего брата – я еще больше любил его за то, что он перенес невообразимые ужасы. Он показал мне, что под тихой водной гладью может скрываться омут. Я знал, что глубоко под его изорванной и сросшейся кожей бьется сердце, исполненное долга, чести и безжалостной любви. Я знал, что каждый день он сражается с живым, пронзающим его разум, кошмаром. Для меня он был и остался лучшим. Я сам никогда не стану таким. Любовь к брату была во мне точно неугасимый огонь. Между нами существовала глубинная связь, и она была так крепка, точно сам отец наш выковал ее в своем горниле. Может быть, он, и вправду, как-то соединил нас уже после своей смерти, единением вечным и несокрушимым, подобно иным его творениям. Правда, некоторые решения Маэдроса иногда вызывали у меня ненависть. Я знал, каким он был – и ненавидел холодного и черствого эльфа, которым он стал. Я ненавидел наши разговоры, ненавидел появившуюся между нами горечь. Ненависть приходила от мысли, что к сегодняшнему положению привели нас поступки, где выбор был и у меня. И неоднократно. И все же я любил брата, и не сомневался, что буду любить его всегда. Даже будь у меня свобода выбирать - любить его или нет, ничего другого я выбрать не мог, потому что он был единственным, что мне оставалось, единственным, кто помнил, кем мы были, помнил те времена и события, которые помнил я. Я уже оставил его однажды – и я никогда не сделаю этого снова. В тиши темных комнат я принес собственные обеты, которые не позволят мне покинуть его. Будь я храбрее, я бы поговорил с ним о лучших временах. О тех летних днях в саду у дедушки, когда мы собирали персики, такие спелые, что они едва не лопались, стоило к ним прикоснуться. Он бы вспомнил, как мы кусали сочную мякоть, и сок тек по нашим подбородкам и пятнал тунику. Он бы вспомнил, как мы закрывали глаза и засыпали под дуновением легкого ветерка, и просыпались, когда нас уже давно хватились. Отец встречал наше позднее возвращение укоризненным взглядом, но это, наверно, делалось скорее из-за младших, чем ради нашей дисциплины. Он бы тоже вспомнил все это – это были воспоминания, из которых я построил для себя крепость, чтобы не погрязнуть во зле, порожденном Клятвой. - Маглор? Тихий голос брата прервал мои размышления. Все, кто был в комнате, не сводили с меня глаз. Мальчишки, кажется, испугались, а Маэдрос выглядел слегка обеспокоенным (большего от него и ожидать нельзя было), а я обнаружил, что эти так часто мучившие меня воспоминания заставили сейчас мои пальцы замереть в волосах брата. Я встряхнул головой, пытаясь отогнать демонов своих мыслей. Воспоминания, может быть, были прекрасны, но слишком далеки от безотрадного мира, где я жил теперь. По правде говоря, им вовсе не было места в Белерианде. «Макалаурэ, ты разве думал, что этих воспоминаний можно избежать?» - прошептал мой самый младший брат, и какой-то другой, едва различимый, но все же явственный голос, повторил эти слова. Нет. Я оглядел комнату. Этот голос не мог исходить ни от кого, кроме, разве, Маэдроса. Но он только что назвал меня моим теперешним именем. Что бы я не слышал, мне не следовало терять способность различать, когда происходит что-то такое, что происходить не должно. - Да? – отозвался я, как ни в чем ни бывало, и продолжил заплетать волосы брату. Прежде чем он успел что-то сказать, я обратился к нему сам: - Я хочу просить тебя о трех вещах. Маэдрос немного помолчал. Видимо, отвлечь его от моей временной неподвижности было не так просто, как я надеялся. - Я и так уже согласился на твой пир, и я в хорошем настроении. Это уже две вещи. -Две, - согласился я. - Я подумал еще о трех. Конечно, Маэдрос знал, о чем я собираюсь просить, но все же поднял бровь и посмотрел на меня с вопросительным выражением, чтобы тем самым довести меня до крайности. Не удалось. Я слишком привык к такому обращению, чтобы оно сильно на меня действовало. Но все же я сделал вид, что подействовало. Осторожно (резкие движения по-прежнему пугали его) я обнял его за плечи и прижался подбородком к его макушке. Сколько времени прошло, а его сердце все еще несколько таяло, когда я играл роль послушного и доброго брата. - Цепь, твоя корона и речь. Пожалуйста. - «Пожалуйста» служило милым дополнением к просительному и все же чуть братскому тону, который я придал своему голосу. Маэдрос вздохнул, и я почувствовал, как опустились его плечи. Он знал, что я его попрошу именно об этом, я был уверен. - Цепь, корона и речь. Да. Если уж ты желаешь. Цепь – это глупость, да и корона тоже. А речь я уже приготовил, так что тебе не надо об этом беспокоиться. Но там не будет ничего особенного, не надейся. Конечно, я понимал, почему он возражает. Маэдрос уже не был королем, и надевать украшения, которые указывают на этот титул, могло показаться излишне самонадеянным. Но все же, подумал я, цепь – вовсе не глупость, она – одно из немногих оставшихся у нас валинорских сокровищ. Ее сковал отец, будучи еще принцем - прекрасное произведение искусства. На плечи ложились звезды нашего дома из рубинов, гранатов и алмазов, оправленные в золото. Честно говоря, цепь была тяжеловата (я надевал ее в бытность свою королем) и несколько вычурна. Но она была напоминанием о лучших временах и смотрелась в высшей степени царственно. Каждый раз, когда ее надевал Маэдрос, он выглядел гораздо более королем, нежели Финголфин или Фингон. А его корона – на самом деле это был, скорее, венец - была изначально сделана дедом Махтаном из тонкой меди. Куруфин выковал его заново, когда Маэдрос возвратился к нам. Он использовал те обгорелые остатки, что мы нашли на поле битвы, где его схватили. Венец был сделан из нового материала, но включал в себя часть того, что было привезено с родины. И когда Маэдрос надевал эту корону, он выглядел принцем нолдор, каковым и являлся. Я думал, что это вызывало еще большее уважение и восхищение у тех, кто следовал за ним. Я был уверен, сегодня его окружат особым почетом. Одетый в одежды лучшие, чем когда-либо, с прекрасными драгоценностями, искусными украшениями – да, он сам не придавал никакого значения таким вещам, но я-то о них не забывал. - Спасибо, - шепнул я, выпуская его из своих объятий. Несмотря на все зло, что мы сотворили, несмотря на все тяготы, что мы вынесли, сегодня мы снова будем принцами и станем требовать любви и внимания от своего народа.