Пропасть

Элронд О том, что нам придется покинуть Амон Эреб, нам сообщил Маглор. С самыми тихими и торжественными словами он препроводил нас в свои палаты. С того момента, когда нам довелось увидеть их в последний раз, их намыли до полной чистоты. Единственное, что подтверждало реальность того странного случая– это пачка тонких, переплетенных в черную кожу книг, лежавших у него на столе. На обложке было вытиснено золотом: «Нолдолантэ» и ниже: «Канафинвэ Макалаурэ Маглор Феанорион». Его полное имя и титул на языке, который наш собственный предок запретил употреблять. Хотя мы, в отличие от Маглора и его брата, не владели этим языком так свободно, я нимало не сожалел, что мы его знаем. Мне не нужно было раскрывать эти книги, чтобы узнать их содержание. Слова песни и так запечатлелись в моем сознании. Немного осталось в Средиземье тех, кому посчастливилось слышать, как сам автор обращает строки «Нолдолантэ» в живые образы. Не однажды пел он ее народу Амон Эреб – и слушатели всегда бывали ошеломлены, или же проливали слезы. - Вы должны понять, - проговорил тюремщик (вновь он неожиданно оказался тюремщиком, который волен решать нашу судьбу). Глаза у него покраснели, в голосе слышалось необычное напряжение, - что это решение принято ради вашего же блага. Эрейнион ваш… наш король, он будет милостив к вам и обеспечит вам положение, достойное вашего статуса. Мы с Маэдросом этого сделать не смогли бы. Любая дальнейшая связь с нами пойдет вам лишь во вред. И Маэдрос считает, что вы… - Так это Маэдрос решил, что мы должны уехать? - гневно прервал его Элрос. - Да, - резко отозвался Маглор, - но нет, - возразил он сам себе, и покачал головой, точно сам запутался. Вот теперь мне стало ясно, что это действительно было решение Маэдроса. – Да, первым об этом заговорил он, но я с ним согласен. Элрос был в ярости, его трясло от гнева и разочарования. Я понимал его, но чувствовал иное. Я был так же несчастен, как и он. Я не хотел уезжать с Амон Эреб. Здесь я обрел свое место, подружился с воинами, полюбил этих братьев, которых считал раньше Братоубийцами. Но сказанное Маглором не вызвало у меня удивления. Наверно, этого я и ждал. Все, кто важен для тебя, уходят, и ничто не вечно. Мать бросилась с сирионских скал, отец уплыл на корабле. Наверно, тюремщики устали заботиться о нас, и сочли за лучшее отослать нас прочь. Эти мысли, конечно, не облегчили моей боли. Я посмотрел на Маглора, пытаясь разгадать его мысли. Я всем сердцем поверил, что он нас любит, что заботится о нас, как о собственных детях, которых у него никогда не было. При взгляде на него мне вдруг сделалось дурно – я понял, что наше расставание причинит гораздо больше боли ему, чем нам с братом. Маглор ссутулился на своем стуле, волосы свесились на лицо – он казался совершенно несчастным. - Вы должны понять, - его усталый голос слышался сквозь пряди темных волос. – Если вы останетесь здесь, это принесет вам только вред. Маэдрос этого не желает. Я этого не желаю. Он вздохнул и отвернулся к окну. Окно его комнаты было закрыто, не впуская прозрачный летний воздух. - Приедет мой племянник. Он вам понравится… Келебримбор был всегда… он всегда добр, он увидит, что о вас тут заботились. Маглор говорил тоном самым успокоительным. Но я не мог заставить себя ему поверить. В тот вечер, когда Келебримбор должен был прибыть, Маглор проверил и перепроверил наши сундуки, убедился, что наши лучшие наряды отглажены, а сами мы намыты до розового блеска. Хотя за ужином мы долго ковырялись в тарелках, он все-таки настоял, чтобы мы доели. Сам он так и не доел. Хотя мы были уже большими, и много лет отправлялись ко сну самостоятельно, он со всей дотошностью убедился, что мы обеспечены всяческим комфортом. Наши матрасы были покрыты хрустящими простынями, на прикроватных столиках стояли чаши, полные чистой воды, огонь в наших общих покоях пылал ярче обычного. Он спел нам глупенькую колыбельную, которую певал в дни детства. Это лишь усугубило мою печаль, я еще яснее понял, что мы, в самом деле, скоро уедем. Когда Маглор решил, что мы спим, он склонился и осторожно поцеловал каждого из нас в лоб. В отчаянии я притворился спящим, стараясь дышать спокойно и неглубоко. Сквозь опущенные ресницы я подсмотрел, как Маглор на долгие минуты застыл у двери. Губы его скорбно изогнулись, на лбу пролегли глубокие морщины. Потом он повернулся, вышел и молча затворил дверь. Я лежал без сна долго. По крайней мере, так мне показалось. Но серебристый свет Исиля, заливший комнату, придал мне храбрости, и я, выскользнув из постели, стал пробираться к палатам Маглора. Я ступил на холодный пол. Просветы окон были едва заметны сквозь шторы – те, старые, шторы Маглор давно заменил. Я боялся, что разбужу Элроса, но сумел выбраться бесшумно, и босиком шлепал по коридору от наших палат к комнатам братьев. Дверь, которая вела в комнату наподобие гостиной, за которой находились их спальни, была открыта. Много часов я провел этой комнате, слушая, как Маглор рассеянно играет на арфе, наблюдая, как Маэдрос изучает карты. Из двери в темный коридор лился свет. Мой слух захватила неосознанная, незавершенная музыка. Так я и знал - Маглор был в этой комнате. Внезапно я почувствовал себя в этом родном месте, точно незваный гость. Я остановился и стал тихо слушать, впивая эту музыку, сплетаемую пальцами барда. Она пропитала самый воздух вокруг меня. Но скрывался я недолго. Маглор негромко окликнул меня - конечно, он знал, что я здесь. Я еще не до конца признал, что мне предстоит скучать по этому тихому, такому удобному для всех месту. Я еще не понимал, что плачу. Я кинулся на его зов, устремившись в такие знакомые и теплые объятия моего бывшего тюремщика. Возле него лежала серебряная арфа, на которой он так часто играл нам. Сейчас он раскрыл мне объятия в последний раз. Наверно, я должен был заплакать раньше, но именно сейчас точно рухнули стены, и я вдруг понял, что всхлипываю, а меня обнимают такие родные руки. И снова он пел мне – отрывки из «Нолдолантэ», где говорилось о лучшем, отрывки из баллад нашего народа, что я знал раньше, отрывки из тех же колыбельных, что он уже пел, но на несколько другой лад. Я мочил его тунику слезами, и он то и дело вытирал мне глаза и нос рукавом, а потом снова притягивал к себе. - Келебримбор добрый, он будет о вас заботиться, - шептал Маглор между песнями. Мое последнее воспоминание из той ночи – это первые, розовые лучи рассвета, появившиеся за горизонтом. Я увидел их через окна Маглоровых палат. Запах моих соленых слез мешался с ароматами свежего полотна, гвоздики и вина. Спустя много часов меня разбудило солнце. Я проснулся на полу, на ковре. На мне было одеяло – верно, меня укрыл Маглор. Я был уже слишком большой, чтобы меня можно было перенести на кровать. Маглор и его серебряная арфа исчезли. Лишь по прибытии на Балар я найду эту арфу на дне своего сундука, тщательно завернутую и уложенную среди моих менее ценных вещей. Вопреки всем увещаниям Маглора, когда взвились флаги, возвещавшие о прибытии племянника Феанорингов, у меня зародилось сомнение. Мы стояли перед крепостью Амон Эреб – мой брат, Маглор, Маэдрос и я. Сундуки были уложены, я был одет, как подобало по такому случаю, как прибытие гостя и нового опекуна. Маглор в этот день нарочно позаботился о том, чтобы наши косы были заплетены на манер, свойственный более дому Финголфина, чем Дому Феанора. Раньше он заплетал их не так. В то утро я ощущал, как его пальцы касаются моей головы и понимал, что чувствую эти прикосновения в последний раз. Несмотря на все уговоры Маглора, при первой встрече Келебримбор мне не понравился. Он встретил своих родичей таким холодным взглядом, что делалось ясно – за ним стоит целая жизнь, полная недоверия. Он приблизился к нам один, оставив спутников позади. Как и у Маглора, у него были темные волосы и белая кожа. В таких же, как у него, серебристых глазах отражалась свинцовая тяжесть – точно у Маэдроса. Не думаю, что можно меня винить за тогдашнюю недоверчивость, учитывая мой возраст. Уже потом, гораздо позже, я осознал, что стремление к изоляции, за которое Маглор с Маэдросом упрекали Тингола и Тургона, была в значительной степени присуща им самим. И это понятно, ведь заключение союзов не приносило Феанорионам ничего хорошего. Мы с Элросом росли, окруженные все теми же лицами – они были с ними с дней Сириона, Дориата и с еще более ранних времен, и редко встречался нам кто-то, кроме этого близкого круга доверенных сторонников. Став много старше, я распознал в этом знак их безумия и поклялся, что этой ошибки не повторю. - Приветствую вас, дяди. Давно уж мы не встречались доброй компанией, - сказал сероглазый гость. Слова были дружескими, но их точно подернуло холодной дымкой. Маглор шагнул вперед, чтобы обнять племянника, но, прежде чем он приблизился, Келебримбор отступил. Я ощутил укол жалости к Маглору, которого столь явно отвергали. А он, тем не менее, остался спокоен. - Да, Тьелпэ, много времени прошло с тех пор. Я так и не смог набраться мужества, чтобы спросить, почему он это сделал, хотя думаю, что его подтолкнул испуг – Элрос шагнул вперед и обнял Маглора. Наверно, он хотел утешить его, показав, что среди его родичей есть кто-то, кто его не бросит. А может быть, то был последний, отчаянный немой крик с мольбой не отпускать нас. Я и сам едва не плакал, так что понимаю, что ближайший мой друг ощущал то же самое, что и я. - Я теперь зовусь Келебримбор. Благодарю. Маглор не дрогнул. - Да, конечно. Келебримбор. Вот мальчики, Элрос и Элронд. - Он точно не замечал отчаянно вцепившегося в него брата. Он погладил нас по головам, точно бы были просто его знакомые дети, а не те, кого он растил на протяжении восемнадцати лет. Я знал, что теперь мы должны были вежливо и уважительно приветствовать Келебримбора, вновь обретенного родственника. Мы должны были обратиться к нему со всем возможным дружелюбием. Я не смог этого сделать. Мой язык просто отказывался произносить нужные слова, хоть я и знал, что Маглор хочет, чтобы я их сказал. - Мальчики! – неожиданно сурово прикрикнул Маглор. – Что за манеры! Разве так вас воспитывали! Действительно, воспитывали нас не так, и с языка, наконец, соскользнули правильные, учтивые слова. Кажется, Элрос произнес их тоже. Мы представились их племяннику, пусть нам даже этого вовсе не хотелось. Пусть я умом понимал аргументы Маглора, я все же ощущал происходящее как глубочайшую несправедливость. Не должен был я оставлять их. Не следовало мне уезжать куда-то в другое место. Маглор одной рукой обнял Элроса, и я ощутил, как вибрирует воздух от звука его голоса: - Отужинаешь с нами, Келебримбор?