Страсти ресторана "Вонгола"

— Вроой! Что еще за издательства?! — Скуало переводил взгляд с поварской шапочки, протянутой суровыми руками Лар на соковыжималку и обратно. — Неет, я не буду этим заниматься, а тем более надевать вот это! — бармен гордо взмахнул волосами, и уже собрался было покинуть кухню, но в дверях встала грозная Милч с половником. Суперби тяжело вздохнул. На улице стояла жара невыносимая, и Мармона осенила поистине гениальная идея, которую уже сотый раз проклял бармен, ввести акцию двух смузи по цене одного, рецепт которых был тщательно продуман Лар длинной и глубокой ночью. На картинке выглядели они великолепно: свежие ягоды клубники, сочные кусочки дыни, ароматно пахнущие абрикосы, горсти черешни, нежные персики и в довершение спелые, с ярко-алой мякотью сочные арбузы, которые, следуя рецепту, нужно было разрезать острым ножом, очистить от кожуры и перемешать со сладкой дыней, украсить изящными трубочками в виде пляжных разноцветных зонтиков и подавать любимым гостям… очистить персики от нежной кожицы, перемолоть с черешней и, добавив несколько ложек вкуснейшего мороженого, украсить взбитыми сливками… В общем, сплошные непотребства для несчастного Скуало, которого и так от жары все раздражало, и даже не спасал работающий на полную мощность, конечно же, самый дешевый кондиционер, приобретенный Мармоном долгие века тому назад. А все эти смузи, как заявила Милч, ему придется готовить самому, да еще и на кухне… Было еще только блаженное тихое утро, а гости уже заказали неимоверное количество этих смузи, как будто во всей Италии они предлагались только в ресторане «Вонгола». Матерясь на свою жизнь, матерясь на все и вся, Скуало покинул барную стойку, вверив ее несчастному и все еще переживающему любовную травму Луссурии, и предстал пред всеобщим обозрением поваров, которые встретили его, мягко говоря, недружелюбно. — О, кого-то в ссылку сослали, — протянул Фран, как бы невзначай переворачивая вазочку с фруктами для смузи. — Ой, вот неудача… — он делал вид, что ну очень тщательно вытирает кухонные столы, причем занимался он этим впервые в жизни. Бел был не особо счастлив, что Суперби заявился на кухню немым укором измены из прошлого, а ведь у них с Франом как раз все наладилось, по его мнению. Леви, последнее время изрядно приуныл, он никак не отреагировал на появление Скуало, а Бьякуран к всеобщему удивлению вышел из себя, поскольку его совсем не радовала перспектива того, что кто-то под боком будет «жужжать» и мешать ему, а место для готовки Суперби определили рядом с ним. У Джессо что-то не ладилось с Рокудо, — он бросал трубки уже который день, а Бьякуран, когда переживал, всегда становился раздражительным. — Врой, тупые дилетанты, думаете, я так счастлив, что я буду здесь торчать с вами?! — Скуало был «богом» за барной стойкой, а вот на кухне… На кухню ему лучше было конечно не заходить. Первое, что он сделал, это уронил лопатку Бела нечаянно в сковородку, она пригорела, и по кухне разнесся запах горелого пластика. — У кого-то руки не оттуда растут, да, семпай? — прокомментировал Фран, с презрением глядя на кусок обгорелой лопатки. — Конечно же, лягух, ты прав! — моментально среагировал Бел, прижимая к себе своего лягушонка. — Так, это еще что такое? Ты почему до сих пор с этим ужасом на голове? — рассердилась Лар. — Сейчас же надень шапку! — Давай я помогу тебе! Луссурия прибежал с заколкой-бабочкой в руках и принялся закручивать волосы бедного Скуало в пучок, который уже с обессиленным отчаянием смотрел на эти отвратительные и ужасные действия Лусса, который, весьма довольный собой, водружал на голову бармену колпачок под хихиканья Франа. Волосы же самого Лусса больше не представляли собой изящный парик в виде ирокеза, теперь это была грустная, лысая голова, сам он был весь в черном, без боа, каблуков, ни единой блестки, а на шее висели цепи как завершение образа. Но, несмотря на его внешний вид, все равно Лусс оставался манерным, и это было единственное, что осталось от прежнего яркого Луссурии. — С похмелья решил перья перекрасить? Неужели и щетину отпустишь? — не удержался Скуало. — Очень остроумно обижать человека, который помог тебе, Скуало, — проговорил надменно Луссурия и двинулся дальше мрачной тучей, обычной походкой, а не «от бедра». Впервые в жизни Луссурия был таким подавленным, и это было до невозможности странно. Фран расценил сие событие как конец света, не забыв прибавить, что о нем нечего и говорить, раз Бел почти прощен. Лар обрадовалась, что он больше не будет позорить ресторан, Бьякуран же посочувствовал другу, но тот даже не отреагировал на все это. И только Леви, спокойный и мужественный Леви радостно пожал Луссу руку: — Ну наконец-таки ты мужиком стал, я всегда знал, что ты бросишь этот бред. Луссурия посмотрел на него, изогнув левую бровь, но тотчас опомнился и ухмыльнулся, пожав его руку. Ему было немного непривычно своей мягкой нежной от крема рукой пожимать мозолистую суровую руку мясника, но он справился со своей задачей, решив не отступать. — Может, выпьем с тобой, Леви? — стараясь говорить как можно «натуральнее», он прокашлялся. Леви просиял, услышав это. После жесткого «облома» с Лар, которую он пытался тщетно умолить, но она не обращала на него внимания, сказав, что акт с букетом был очень и очень неудачен, Леви нуждался в друге. А Луссурия нуждался в собутыльнике, который бы выдержал все его несчастья и горести. Скуало слишком быстро сломался, да и что ждать от такого равнодушного человека — решил для себя Луссурия. — Конечно, — обрадовался Леви, забывая о том, что хоть Луссурия и поменял стиль, но об ориентации ничего не говорил. Кивнув угрюмо вместо того, чтобы по обыкновению подмигнуть и прибавить что-нибудь вроде «сладенький» или «миленький» или просто сладко улыбнуться, Лусс отправился делать себе чай. Не кофе со сливками, а черный чай и без сахара. — Вроой! Так, ты, да ты, будешь мне помогать, — заявил Скуало, указывая ножом так, будто это меч, на испуганного Тсуну. — Ты будешь чистить все вот это! — он обвел рукой фрукты. — Х-хорошо, — сегодня, как назло Ямамото взял выходной, и спасти Саваду было некому. — Ой, да тут как минимум человек двадцать надо, чтобы приготовить один жалкий стакан смузи… — протянул Фран, пожирая разложенную на тарелке клубнику. — Ты без руки сейчас останешься! — взбесился Скуало, вырывая у «лягушонка» свои драгоценные ягоды. Бел подлетел тотчас на эту часть кухни, жертвенно бросая свою фризеллу с помидорами, схватил Франа и закричал не своим голосом: — Отстань от моего лягуха, не смей трогать его! — Врой, да сдался мне твой никчемный лягух, пусть не путается под ногами! — Так, Фран, ты опять всем мешаешь? Будешь помогать Скуало с заказами! — влезла в разговор Лар, которая, наконец, оторвалась от своего любимого занятия. Все это время она отчитывала Джессо за то, что гость отказался от его десерта, что случилось впервые. Бьякуран совсем поник духом, — его десерты перестали быть воздушными, все не ладилось, и в довершение ко всему, он нечаянно запек чайную ложку вместе с бискотти. — Вот еще, помогать ему… — Фран умолчал о том, что он до прихода Скуало «изучал» приобретенную Мармоном скрепя сердце соковыжималку, в непреодолимом желании навредить бармену. Но делать ему было нечего, а потому мелко порезанные фрукты были отправлены в соковыжималку, и Фран, включив ее, забыл закрыть крышкой. Сладкая смесь вихрем разлетелась по стенам, налипая на лицо Франа, Скуало и Бьякурана, который медленно повернулся к ним с отнюдь не ангельским лицом, по которому стекала липкая жидкость с привкусом дыни. Бьякуран бросил свой тирамису, который вяло украшал сливками и вышел из кухни, попутно сдергивая с себя фартук. — Что это с ним? Гость даже от его заказа отказался, — проговорила Милч. — Вы, недоповара, вы знаете, что с ним? Все удивленно пожали плечами. Когда Джессо вернулся на кухню и прошагал к своему месту, повара бросились его расспрашивать, что с ним такое, но Бьякуран отнекивался и молчал, глядя трагичным донельзя взором на подтаявшие сливки на десерте. Наконец, он так же мрачно выдал: — Эту ночь Мукуро провел не у меня. — Да уж, я понимаю, как это неприятно… — закивал головой Фран. — Может, тебе обсудить это с павлином? — предложил Скуало, но, проплывающий мимо них в этот момент Луссурия, который относил смузи гостям, лишь хмыкнул. — «Павлин» больше не тот, — заявил он, гордо подняв голову. Повара принялись обсуждать возникшую проблему со всеми подробностями, пока Леви не подурнело, и он не вышел на воздух, оставив своего недомаринованного ягнёнка на кухне. Увидев из окна ресторана сидящего в одиночестве Леви, Луссурия хотел было сначала взять из бара два шоколадных коктейля, но, одернув себя, выплыл из дверей с пивом в руках. Леви собирался возразить, но передумал, махнув на все рукой. — За тебя, друг, — сказал он и приподнял слегка банку. Настроение у него было никудышное, и он решил, что, может быть, это хоть как-то поможет ему отвлечься от печальных и угнетающих его мыслей. Кто же знал, что Луссурию, в нормальность которого поверил бедный Леви, так быстро унесет с двух банков светлого пива, и уже спустя немного времени, он уже удобно лежал на плече Леви, пугая его своей рвущейся наружу гомосексуальной сущностью, которая таки пустилась в пляс, выныривая из-под траурной одежды Луссурии. Его щеки покраснели, а сам Лусс принялся рассказывать о том, сколько, как и кто разбивал ему сердце. — Я и тебя любил, мой розмарин, — причитал Луссурия, обнимая шокированного Леви, который наивно решил, что он вышел отдохнуть от «голубятни», а в итоге угодил он в еще более ужасное положение. — Твой что? — поперхнулся мясник, пытаясь сбросить со своего плеча Луссурию. На них с удивлением смотрели заходящие гости. Глаза Леви все больше и больше округлялись, всего за небольшой промежуток времени, Луссурия выдал ему все то, что так боялся услышать несчастный. Он уже чувствовал, как желание уволиться в нем одерживает верх, а лучше всего прямо сразу и отсюда помчаться на исповедь, чтобы забыть обо всем этом как о страшном сне. И вот, в этот момент, над их головами раздался столь знакомый для Лусса голос: — О, это ты… — перед ним стоял кареглазый брюнет, который разбил ему сердце. Луссурия встал на пошатывавшихся ногах с удивлением глядя на него. — Что с тобой случилось? — спросил он Лусса, оглядывая его лысину и джинсы в стиле «панк». — Это ты сделал меня таким, — трагично ответил Луссурия, взмахивая головой. — Что, не нравится? — Вообще-то… Я решил, что ты нравишься мне любым, — и в этот момент перед позеленевшим, покрасневшим и побелевшим под стать флагу Италии Леви, он притянул к себе Луссурию, чтобы поцеловать его. — Вот же… — Леви выронил из рук банку пива, окатывая брызгами Луссурию и его «любовь до гроба», но те, не обратив внимания на это, продолжили свой страстный и самозабвенный поцелуй. Луссурии казалось, что он достиг бескрайнего счастья. Мотая головой и стараясь забыть все это как страшный сон, Леви обреченно поплелся назад, на «голубятню». Собравшись вокруг Бьякурана на кухне, повара все так же продолжали утешать его, но это удавалось с трудом. Джессо утерял самый волшебный ингредиент — свое хорошее настроение, и десерты словно пропитались его отчаянием. А вот чем пропитались смузи Скуало страшно предположить, — он, с черным от злости лицом, похожий на какого-то злого мага из сказки, мешал красную смесь из мякоти арбуза. Луссурия, залетевший на кухню в прежнем имидже — перьях и всем прочем, оповещая о своем приходе приторным запахом духов, заявил Джессо, что им нужно объясниться с Мукуро откровенно, чтобы он рассказал, почему так поступил с ним. — Даже у тебя личная жизнь наладилась, — проговорил Бьякуран, сидя в глубокой депрессии в окружении поваров и незавершённых десертов. — Не расстраивайтесь, Бьякуран-сан, я думаю, это просто Леви-сан что-то запретное «павлину» в пиво подмешал, и все это было лишь галлюцинацией… — пользуясь тем, что Скуало отвернулся, Фран схватил кусок спелой дыни. Сок от нее стекал по его подбородку, и Бел, приблизившись, застыл в руках с фаршированными томатами, думая, как же соблазнительно выглядит его лягух. И никто даже не замечал несчастного Леви в углу, который с грустным до комичности лицом, сидел в обнимку с ягненком, натирая его розмарином… *** Дождавшись вечера, весь в муке и сливках, Бьякуран понесся в ночной клуб к Мукуро. Здесь он и застал его, к своему великому разочарованию. Подождав пока он закончит танец, Джессо приблизился к нему. Яркие прожектора и отливающий синим свет лампочек клуба, отбрасывал тени на худое и уставшее лицо Рокудо. — Зачем ты опять пришел сюда? — спросил он. — Ты только мешаешь мне. — Вернись ко мне, — ответил Бьякуран глядя на Мукуро, который отвернулся. — Для чего? — негромко проговорил он. — Я могу дать тебе гораздо большее, чем все это, — он обвел глазами маленький и душный клуб. — Может, мне это не нужно, — скривился Мукуро в ответ. — Ты мне нужен, — отозвался Джессо, приближаясь к Рокудо. — Опять эти твои романтичные фразы… — начал было он, но Бьякуран прервал его требовательным и желанным поцелуем. — Я не могу готовить без тебя, твои же любимые десерты, и сейчас, ты поедешь со мной, и я заставлю тебе съесть их сто штук, если ты не согласишься бросить все это, Мукуро. Рокудо особо и не сопротивлялся. К его удивлению, все вокруг, что прежде было частью его жизни, стало неважным еще с первой встречи с этим кондитером. И сейчас, лежа на его плече головой, он понимал, что он хочет уйти отсюда, а среди бьющего в глаза света и противной громкой музыки, ярким ему казался только Бьякуран, в своем белом и испачканном шоколадом и пудрой, плаще. *** — Какой фильм ты бы хотел посмотреть? — глядя на Кею, спрашивал Дино, когда они стояли у афиши. — Может, боевик, — буркнул Хибари. — А давай на ужастик какой-нибудь? Давно хотел сходить, — Дино неловко засмеялся. Хибари с наделанным спокойствием пожал плечами. — Мне вообще все равно куда идти. Счастливый Каваллоне купил два билета на ужастик. Они сели в первые ряды, ближе к экрану, и Дино, хрустя попкорном, скрывал тот факт, что немного нервничает, как с ним это всегда бывало на свиданиях с Кеей, и с неестественным, даже ярым увлечением, смотрел рекламу. Когда фильм начался, Дино даже не заметил, как преобразилось в темноте лицо Хибари, и что на страшных моментах он немного отворачивался в сторону. Самому же Каваллоне будто бы крышу сорвало, он смеялся на самых жутких сценах, запихивал попкорн горстями себе в рот и пугал окружающих людей. Хибари с подозрением косился на него, а терпение его кончилось, тогда, когда, трясущейся от смеха рукой, Дино нечаянно высыпал добрую часть Хибари за шиворот. — Ты чего творишь? — притягивая его к себе, прошептал грозно Кея. В этот момент с экрана послышались леденящие душу визги, и Хибари вдруг непроизвольно сжал руку Дино. Каваллоне, не поняв ничего, с нежной улыбкой накрыл пальцы Хибари своей рукой, а тот отвернулся от него, стараясь не смотреть на экран. — Кея, ты чего? — спросил Дино, заметив этот маневр Кеи. — Я выйду, — произнес он. — Давай я с тобой? — Я в туалет иду, — так же грозно ответил Хибари. — Ничего, я с тобой схожу, — наивно проговорил Каваллоне. Сейчас обоих спасало только то, что в темноте не было видно устрашающего взгляда Хибари. Он резко встал с кресел, сбросив со своей руки руку Дино, и пошел к выходу, а Каваллоне побежал за ним, бросив злополучный попкорн. Уже оказавшись в туалете, он схватил Хибари за руку и прижал к себе. — Кея, что случилось? Тебе фильм не нравится? Хибари гордо промолчал, отводя взгляд в сторону. Дино растерялся. — Пошли, может, я угощу тебя твоей любимой пиццей? — предложил он. — Не надо, и вообще, тебе же так нравился этот фильм, — Хибари выделил слово «так», вспоминая обезьяний хохот Дино. — Ты что, его не досмотришь? — Дома досмотрим, — улыбнулся Каваллоне, и у Кеи появилось желание вздернуться до приезда домой. — А вообще, я думаю, мне надо провериться, слишком мне этот фильм понравился… — неловко прибавил Дино и, взяв Хибари за руку, повел к пиццерии, продолжая наслаждаться выходным. Кея весь оставшийся день странно косился на Каваллоне, — он впервые видел людей, которые подобным образом проводили время за просмотром «хорроров». *** Солнце садилось, и изматывающая жара, наконец, стала спадать. Устав ссориться, Скуало и Фран, вяло толкая друг друга, мыли соковыжималку, брызгая по округе сладкой водой. Бел сидел и с умилением смотрел на картину «воссоединения», сложив ухватки в стороне и радуясь, что до конца рабочего остался всего час, и скоро они отправятся с Франом к нему домой… Леви собирал миски с тумбы, попутно жалуясь вызвавшемуся Луссурии помочь, который с состраданием выслушивал его, но больше, чем помогал, болтал и то и дело поправлял макияж — сегодня ему, наконец, назначили свидание. — Все внимание! У меня новость, — громко заявила Лар, заходя на кухню. Она осмотрела поваров и произнесла, причем на ее лице сияла улыбка: — Мы с Колонелло помолвлены, и через месяц у нас будет свадьба. В углу кухни раздался грохот упавших мисок Леви, но он едва ли мог заглушить поднявшиеся поздравительные крики Луссурии, счастливые вопли поваров, в особенности Франа, чья великая вера в «декрет Милч» все еще была жива. На радостях бросив отмывать засохшие фрукты от стаканов и соковыжималки, все принимались поднимать тосты за счастье Лар и Колонелло, разливая остатки смузи по мутным стаканам, и только Фран тихо смеялся при мысли о том, что ее высочество Лар Милч породнится с Луссурией — братом Колонелло…