Страсти ресторана "Вонгола"

Утро выдалось сырым и пасмурным. Тёплый циклон неожиданно переменился на холодный и принёс с собой из-за гор тучи, стремительно сгущавшиеся на низких небесах. Бельфегор и Фран пришли на работу раньше, чем положено, и к своему великому удивлению застали на кухне Лар Милч. Она оказалась в хорошем расположении духа, что изумило пришедших работников ещё больше. Женщина предложила им позавтракать вместе, так как она не успела дома поесть. Услышав это, Фран решил, что попал в параллельную вселенную, о чём сейчас же сообщил Белу. Повар пропустил это замечание мимо ушей и велел парню помогать Лар накрывать на стол. Фран послушно подошёл к Лар и принялся собирать столовые приборы. Женщина застелила кухонный стол скатертью и разложила на нём салфетки. Она прибывала в хорошем расположении духа, и это было большой редкостью, поскольку обычно она была раздражённой и взыскательной. Фран бы окончательно решил, что попал не туда, если бы Лар презрительно не оглядела его рукава и недовольным тоном не приказала «сейчас же их подвернуть». Когда они уже садились есть, в коридоре послышались тяжёлые шаги, и на кухню зашёл Леви. Он был заметно удивлён, когда увидел собравшихся за столом, но ничего не сказал, кроме «здравствуйте» и хотел идти начинать готовку. Однако Лар остановила его и позвала позавтракать с ними. Леви просиял, услышав это предложение от Милч, и с охотой присоединился к работникам. — Конечно, я с величайшей радостью с вами, Лар Милч, поем, — глаза Леви вспыхнули счастьем, когда он садился на самый близкий стул к Лар. Фран заметил эмоции Леви по отношению к невозмутимой Лар, равнодушно кивнувшей ему в ответ, и не упустил возможности подколоть незадачливого влюблённого:  — О, а тут типа кроме нашего хладнокровного прораба никого нет, да? Леви залился пунцовой краской и не нашёлся, что ответить, а Лар одарила Франа отнюдь не дружелюбным взглядом и собралась встать, чтобы налить себе чая. Леви, угадав желание Лар, опередил её и, схватив чайник, проговорил: — Позвольте я вам налью! Лар милостиво дозволила, и Леви наклонился с чайником над чашкой женщины. Фран в это время принялся ни с того ни сего ёрзать на стуле, то поджимая под себя ноги, то вставая, а то приседая на край. Стол ходил ходуном, и Леви нечаянно ливанул Лар крутого кипятка на руку. Женщина от неожиданности закричала и свирепо уставилась на Леви: — Большое спасибо, думаю, я бы справилась и сама! Фран, а ты почему ёрзаешь? — перекинулась она на парня, вытирая руку. Фран развёл руками и хотел что-то сказать, но Леви не дал: — Простите меня, Лар! Противный лягушонок, это всё из-за тебя, — огорчённый неудачей мужчина повернулся к Милч и начал рассыпаться перед ней в извинениях. Та никак не отреагировала на эти извинения и, поднявшись из-за стола, достала себе из холодильника пирожное. Тогда Леви внезапно произнёс, желая сгладить произведённое им на Лар впечатление: — Вы знаете, а сегодня передавали, что температура понизится к полудню до двадцати градусов. Ночью будет пятнадцать, а завтра вообще дождь весь день лить будет. — До пятнадцати? — Лар удивлённо взглянула на Леви, выкладывая себе на тарелку пирожное. — Я этого не знала. Хотя ветер ещё вчера переменился, следовало ожидать похолодания. Леви принялся горячо соглашаться с Лар, обрадовавшись тому, что нашёл подходящую для разговора тему. Милч продолжила пить чай, слушая дальнейший прогноз из уст Леви, который тот выдал заученной наизусть статьёй. Через десять минут в коридоре раздались шаги, и вошёл Дино, за которым прошли Ямамото и Савада. Каваллоне всех радостно поприветствовал, а Такеши и Тсуна лишь робко кивнули. Увидев, что все едят, они застыли на пороге, не зная, что делать и как себя вести. Присоединиться они стеснялись. Дино, заметив их колебания, провёл к столу и налил им и себе чая. Усевшись с чашкой в руках, он принялся слушать светскую беседу о погоде Лар и Леви. Ямамото и Савада, смущённые, держали в руках чашки и вполголоса между собой переговаривались. Фран, шумно слезая со стула, в сотый раз тряхнул стол, и жидкость выплеснулась из чашек. Дино едва не облился своим чаем и с удивлением посмотрел на парня, который совершенно невозмутимо встал около стола и принялся пить чай стоя. — Да сядь ты, Фран, надоел! — наконец, рассердилась Лар, вытирая салфеткой образовавшуюся лужу чая на столе и перебивая Леви. Леви испепеляюще посмотрел на помощника, который ему второй раз всё портил, а Фран лишь пожал плечами и ответил: — Не могу, прораб, я лучше постою. — Сейчас же сел, лягушонок, — прикрикнул Бельфегор, до этого ни на что не обращающий внимания и занятый своими мыслями. — Раздражает! Фран пристально взглянул на Бела и ответил: — Ну, хорошо, я сяду, вы сами напросились! Парень поставил чашку на стол и сел, но тут же вскочил на сиденье с ногами и перевернулся, слетев на пол. Падая, он попытался ухватиться за скатерть и потянул ее на себя, отчего свёз половину посуды на пол, которая с грохотом разбилась. — Ну, это уже слишком, жаба! — Бел разгневанно вскочил, увидев, что его чашка попала в число «пострадавших». Бельфегор нагнулся над несчастным Франом, который весьма выразительно стонал, лёжа среди осколков. — Да я-то причём? — делая страждущую мину, ответил Фран и, пытаясь перекрикнуть гам, который подняли Дино, Лар и Леви. — Я себя плохо чувствую! Все сразу умолкли и вопросительно посмотрели на парня, а Бел озвучил вопрос, возникший у каждого: — И что же с тобой, лягушонок? Фран лукаво посмотрел на Бельфегора и выдал: — Пятая точка болит! Сидеть я не могу! Лар поперхнулась пирожным, которое ей спас Леви, подняв в последний момент на воздух, и кинула ложку на стол. Её безмятежное настроение, как северо-восточным фронтом из прогноза Леви сдуло, и она с грохотом встала. — Мне от ваших гнусных шуток даже есть расхотелось! — женщина сердито посмотрела на Франа и стоявшего над ним шокированного Бельфегора, а затем вышла, хлопнув дверью. Савада просто онемел от изумления и не мог ничего сказать, Ямамото пытался понять шутил ли Фран, а Леви, казалось, хотел Франа убить взглядом. Он торопливо вскочил и побежал за Лар, чтобы успокоить её и в очередной раз выделить перед ней то, какие все ненормальные, и какой он на их фоне адекватный и разумный. Бел был сражён новостью Франа, но притворился, что ничего не понимает, сделав вид типа «я не я, Лягуха не моя». Дино, заметив неловкую паузу среди присутствующих, улыбнулся и проговорил: — Это Фран так пошутил… Потому что Бел его часто бьёт, и у него всё болит. Да ведь, Фран? Парень поднялся из стеклянного месива и ответил: — Близко к правде, но неправда, — он многозначительно взглянул на Бельфегора, — вам это лучше знать, семпай, раз вы меня бьёте. Бел раздражённо цокнул и отошёл от парня, якобы спеша готовить. Ламбо, которому с самого утра нашлась работа, отправился на кухню, чтобы убрать осколки. Фран, уже ведая, что ему предстоит расплатиться из зарплаты за разбитый сервиз, уселся на тумбу и затянул свою песенку, от которой у всех появилось резкое желание скорее идти работать, лишь бы быть подальше от него. Ямамото ловко чистил картошку, вырезая длинные полоски очистков и сбрасывая их в «дыру» с мусором. Тсуна сидел рядом, совсем близко, и чистил лук, иногда поднимая голову, чтобы посмотреть, что делают повара. Один раз, оторвавшись от своей работы, он увидел, что Такеши как-то странно на него смотрит. — Что такое, Ямамото? — удивился он. — А, ничего, — напарник взял пучок с зеленью и стал её перебирать. Савада продолжил чистить картошку. Когда он царапал «глазик», нож соскочил, и острое лезвие мягко проскользило по его пальцу. Спустя пару секунд он заметил красную линию пореза, это заметил и сидящий рядом Ямамото. Он подскочил и подбежал к месившему тесто Белу. — Где можно взять лейкопластырь? Тсуна порезался! — Не иначе как кость задели, — вмешался Фран. Он вяло нарезал помидоры, вращая головой на все 180 градусов, ища удобного случая оторваться от работы. — На тумбе в нашей комнате возьми, — отозвался Бел, старательно разминая тесто. Ямамото убежал и через минуту стоял около Тсуны, открывая лейкопластырь. Напарник слизывал выступившую кровь, но палец всё равно продолжал кровоточить. Тогда Тсуна встал и побежал в туалет, где несколько минут держал порезанный палец под холодной водой. За ним зашёл Такеши. — Всё в порядке? — спросил он. — Да, кровь остановилась, — Тсуна взял у напарника пластырь и наклеил на палец. — Спасибо, Ямамото, — улыбнулся он. Вдруг Ямамото приблизился к нему и, сжав в объятиях, толкнул к стене. Тсуна ударился спиной об сушилку для рук, вскрикнул и пропустил момент, когда напарник поцеловал его. Тсуна, вытаращив глаза, вырвался из его объятий и оттолкнул. Ямамото налетел на раковину, схватился за мыльницу. Мыло упало на пол и подъехало к ногам Савады. — Ямамото! — испуганно воскликнул Тсуна. — Ты зачем… Зачем? Такеши виновато потупил взгляд. Тут к ним вошёл Фран и протянул: — Вы тут утонули? Повара гневаются. Тсуна с недоумением глянул на Ямамото и убежал на кухню. *** Скуало стоял за своей стойкой и поочерёдно наливал в бокал разные жидкости, ловко шевеля руками. Закончив, он украсил бокал долькой лимона и положил в него коктейль соломинку. Луссурии рядом со Скуало не было, он вышел из ресторана по каким-то своим делам, чему бармен был очень рад. Присутствие манерного, не в меру общительного мужчины отвлекало Скуало и даже раздражало, потому что он не любил ни с кем разговаривать. Дино, подбежав к стойке, забрал коктейль, поставил на поднос и коротко сказал Скуало, уже убегая, что нужно сделать два кофе «эспрессо». Бармен, надеявшийся хоть немного передохнуть после нескольких часов работы, заругался про себя и пошёл к кофемолке. Насыпая в неё зёрна, он с удивлением заметил, что под салфетками лежит какой-то конверт. На нём было крупно написано: «Письмо для Скуало». Удивлённый бармен вытянул конверт и тотчас же с нецензурными словами вытер руку об полотенце. Конверт был расписан жидким гелем с блёстками и расклеен наклейками в виде цветочков.  — Врой, кто мог написать мне в таком конверте? — на ум Скуало сразу пришла мысль о самоубийце. Он осторожно вскрыл конверт с недоумевающим выражением на лице и извлёк из него письмо, аккуратно сложенное в четыре раза. Раскрыв листок, бармен закашлялся, потому что от бумаги чересчур сильно несло духами. Скуало разложил на столе листок, исписанный ровными, сильно наклонёнными буквами, и принялся читать: «Мой милый Скуало! Пишу тебе втайне от всех, изливаю давно накопившиеся во мне чувства к тебе, — когда Скуало прочитал эту фразу, то у него в три раза расширились глаза, и он поперхнулся, — я ведь очень давно тебя люблю…. И мне надо знать, любишь ли ты меня, дорогой мой Скуало?» Бармен был в полном шоке и, не читая до конца эти странные, и глупые в его глазах признания, перевернул страницу, чтобы узнать имя адресата. Розовыми чернилами было внизу выведено: «Навеки твой Луссурия». Скуало некоторое время молчал, просто уставившись на эту подпись. Потом сердито отшвырнул записку вместе с конвертом в сторону и, ошеломлённый этим любовным посланием, сел за стойкой, так и не сварив кофе. Сначала он испытал шок, плавно перешедший в изумление, а затем вспыхнуло раздражение. Скуало вспомнил, что все эти дни Луссурия больше обыкновенного лез к нему, болтал без умолка и не давал ни минуты покоя и тишины. Конечно, такое поведение оформителя было в порядке вещей, он так со всеми себя вёл, но это нелепое признание.… Значит, он неспроста постоянно находится возле его стойки, ссылаясь на то, что отсюда лучше всего виден каждый входящий и выходящий? Полный негодования бармен, стал с нетерпением дожидаться Луссурии, чтобы высказываться ему по поводу этого, чисто по-женски написанного письма, которое оскорбило его гордость. Зачем он подсунул этот конверт под салфетки и разрисовал, так робко признаваясь, когда мог честно высказываться ему в лицо по поводу своих чувств? Пока Скуало злился, двери ресторана распахнулись, и вошёл Луссурия. Скуало недовольно посмотрел на вошедшего и, стуча пальцами по столу, стал дожидаться, когда он подойдёт к нему. Однако Лусс не спешил идти к нему, он сначала подошёл к зеркалу, висящему на стене, оправил галстук и, пристально оглядев своё отражение, пританцовывающей походкой направился к стойке. — Привет, Скуа… — начал было он, когда поймал злой взгляд бармена и был удивлён, — что-то не так? На тебя опять накричали, да? Скуало внимательно посмотрел на Луссурию, недоумевающе смотрящего на него в ответ и с кокетством теребящего ткань на своих перчатках. Этот взгляд Луссурии, как обычно заискивающий, ещё сильнее раздражил бармена, особенно когда он теперь узнал причину такого поведения у мужчины. Встав, он подошёл к кофемолке и бросил Луссу, пока не показывая вида, что прочитал его записку: — Твоя помощь мне не нужна. Я сейчас занят, и ты можешь уходить. — Хорошо, но у меня такое чувство, Скуало, — Лусс сжал пальцы, — как будто ты на меня обиделся. Нет ведь, всё в порядке? Скуало? — мужчина приблизился к стойке. — Вроой! Я не понимаю, — начал бармен, — почему ты ко мне вечно так противно лезешь? Луссурия, изумлённый этим вопросом, сначала не знал, как отреагировать, а потом расстроенно отозвался, перекрикивая шум кофемолки и разводя руками: — Ну вот, так и знал, что тебя обидел. Наверное, я тебя достал, да? Скуало вскинул глаза на Лусса и, откинув мешающие ему волосы назад, ответил сердито: — Вроой! Прекрати уже притворяться, Луссурия! — Притворяться? — Лусс поджал губы: — Я не понимаю, о чём ты, Скуало. — Врой! Всё ты понимаешь! Ты мне адски надоел своим бабским поведением! Я думал, что в тебе хоть что-то мужское есть, но, похоже, я ошибся! Ты даже признаться нормально не можешь! — выпалил Скуало, резкими движениями насыпая кубики сахара в сахарницу. Сахар рассыпался по полу, а крышка с банки слетела на стол, прямо на ладонь бармена. Матерясь, Скуало полез собирать сахар, а Лусс, шокированный неожиданными высказываниями, застыл и даже не стал ему помогать. — Ты о чём говоришь, Скуало? — немного посерьёзневшим голосом спросил Лусс, когда бармен, наконец, поднялся с пола. Луссурия прошёл к барной стойке и теперь стоял, облокотившись на стол и пристально глядя на бармена. Когда Скуало поднялся, то мужчина настолько приблизился к его лицу, что бармен зло отскочил от него: — Хватит уже лезть ко мне и совать свои женские записки! Если реально как ты говоришь, я тебе нравлюсь, мог бы в лицо сказать, а не совать мне какие-то стрёмные записки, раскрашенные розовыми соплями в блёстках! В прямом смысле этого слова — розовыми соплями! — заявил Скуало, и, схватив листок, поднёс его к глазам Луссурии. Тот неторопливо снял свои солнечные очки и принялся читать написанное, а потом с изумлением и смущением, весь малиновый ответил: — Но, Скуало.… Как тебе это попало? Я этого не писал, честно! И почерк не мой, я не умею так грамотно писать! Это какой-то абсурд, — Луссурия приложил ладони к щекам, — как ты мог в это поверить? Бармен усмехнулся: — Ну да, ты ещё и врёшь по-женски! Сказал, вернее, написал, — презрительно поправился Скуало, спешно делая заказанное кофе, — а теперь отказываешься! Если не ты, то кто мог это сделать? Вот, посмотри на подпись! — бармен потыкал пальцем в подпись. Луссурия долго на неё смотрел, а потом проговорил: — Нет, это не моя подпись, говорю же, я так не пишу! Писать кому-либо записки — не мой стиль. Я всегда говорю напрямую на такие темы, мне нравятся эмоции собеседника в такие моментики, — Лусс сложил губки бантиком и захлопал ресницами, устававшись на нахмуренного Скуало: — И прости уж, дорогуша, ты мне не нравишься, хотя.… У тебя прекрасные волосы! — Лусс потянулся через стойку и схватил бармена за одну прядь, которую тот выхватил моментально. — Вроой! Ты издеваешься, да? Я серьёзно тебя спрашиваю, не отнекивайся давай! -Скуало сжал в руке ложку, как будто это был меч и сурово посмотрел на мужчину. Лусс покосился на рассыпанный по столу сахар и поинтересовался, театрально закатив глаза: — Я что, под сахарной присягой? Ой, — Луссурия, осенённый внезапной мыслью, задумался: — А может я написал и забыл? Я ведь такой забывчивый, — моментальная серьёзность сошла с Лусса, и он снова начал идиотничать. — У меня столько предметов обожания! А может ты в них и входишь, кто знает! — Луссурия потянулся к Скуало, который устало выдохнул и, оттолкнув мужчину, пошёл включать свой любимый рок, чтобы успокоиться. Лусс его догнал и поймал за руку: — А может, ты мне и нравишься, Ску! Весьма возможно! Входящие посетители с удивлением покосились на идущих мимо них к колонкам бармена и виснущего на нём Луссурию в перьях.  — Вроой! Отвянь от меня и прекрати меня позорить, — Скуало оттолкнул от себя Лусса, который с обиженной миной отошёл, — свою записку можешь сжечь.  — Она не моя! — воспротивился Луссурия, — но если была бы моя, то ты очень груб! Я рад, что она не моя! — мужчина заговорил очень эмоционально и кричал едва не на весь ресторан, отчего Скуало захотел провалиться сквозь землю, и провалился бы, если бы не знал, что ему устроит Лар за дыру в полах. Бармен пренебрежительно зевнул и, отпихнув Лусса, сунул ему записку со словами: — Вот, держи свою записку в соплях, мне она не нужна. — Скуало, так мы не будем встречаться? — продолжал похихикивать над Скуало Луссурия. — Ох, какое оформление великолепное, я прямо не ожидал от самого себя! — Лусс поднял перед собой записку и скрылся в коридоре, который вёл на кухню. Скуало проводил безумного мужчину взглядом и, облегчённо вздохнув, потянулся за бокалами для очередного коктейля. Но теперь он каждый предмет сначала проверял на наличие записок, а потом брал. «От этого Луссурии, — думал Скуало, уверенный в том, что записка от Лусса, — всего можно ожидать». Луссурия пролетел по коридору и вбежал на кухню, где, как обычно, царил хаос. Перешагнув через лежащую на полу гору мисок, что рассыпал Фран, он воскликнул:  — Мальчики! Леви, делающий мясной фарш, тотчас изумлённо обернулся, а Бьякуран, жгущий сахар на крем-брюле, от неожиданного возгласа Лусса даже обжёгся. Бел, отчитывающий Франа и одновременно мешающий на сковородке овощи, сразу замолчал, а Фран обрадовался приходу Лусса, который избавил его от нотаций «семпая» по поводу его неловкости. Лар Милч к великой радости на кухне не было.  — Что-то плохое произошло? — спросил Бьякуран, спасая в последний момент сахар с огня.  — Чего тебе, павлин? — пробубнил Леви, с утра ходящий недовольный.  — О, Леви-сан, вы так на мясной готовке помешались, да? — вмешался Фран, но затем, критически осмотрев пёстрый ирокез на голове Лусса, сказал: — А всё-таки действительно есть схожесть, как у вас со шкафом…  — Помолчи, — Бел помешал овощи на сковороде, — поменьше бы ты болтал и побольше занимался работой, ленивый жаб! Луссурия осмотрел спорящих и заметил:  — Мальчики, ну это просто невежливо, я ведь пришёл к вам с новостью! Фран взглянул на Лусса и, заметив у него в руке записку, произнёс:  — О, наша дама получила любовное послание? Луссурия озадаченно посмотрел на Франа и проговорил: — Нет, не я… Скуало от моего имени, хотя я ему, правда, не писал! И не знаю, что думать… Он мне не поверил. — Ну и правильно, я бы тоже вам не поверил, — Фран пожал плечами. — А что там написано? Навеки ваш Луссурия? — парень смеялся над посланием, даже не посмотрев её содержимое, и это напрягло Лусса, ведь парень процитировал её подпись. Лусс с подозрением взглянул на помощника: — А это не ты ли написал, Фран? Леви изучающим взглядом оглядел Франа. Он с самого утра хотел ему отомстить за то, что помешал ему подкатить к Лар, а потому поспешил поддержать эту мысль: — А что? — повар вытер руки, — очень возможно, он такой вранливый, этот жаб! — Как? — Бьякуран с интересом посмотрел на Леви. — Это ты, Фран? — Очень даже может быть, — Луссурия наклонил голову, так, будто хотел что-то прочитать в якобы невинно смотрящих глазах Франа, который стоял возле плиты и грел руки. Фран упёрся руками в кухонную тумбу, на которую запрыгнул, и произнёс: — Да не писал я! Вы же сами написали, а на меня теперь навираете! Бельфегор смахнул овощи со сковороды на тарелку, стал выкладывать в раскалённое масло очищенные Ямамото и Тсуной грибы, затем оторвал от плиты взгляд и проговорил: — Я уверен, что это сделал не лягушонок, у него бы просто времени не хватило, давайте оставим эту тему, — Бел схватил Франа за шкирку и заставил его слезть с тумбы. — Из-за какой-то нелепой записки такое развести. Сплетничаешь, как женщина, Луссурия, ши-ши-ши. Лусс заметно опечалился и поник головой: — Ну вот, мне третий раз сказали, что я женщина.… И всё-таки, чья записка? — Какие ещё записки? — послышался голос Лар, и все сразу же вытянулись по стойке «смирно».  — Ну вот, прораб узнала, теперь будет ревновать, — Фран развёл руками, — только не к Луссурии, а к бармену, он красивее! Луссурия попытался спрятать записку за спину, но испачкал свои голубые джинсы еще не высохшим гелем и рьяно принялся их чистить.  — Какая ещё записка? — повторила Лар. — Отвечайте! Замершие от страха повара, начали мяться, а Лусс не знал, куда ему деться. — Да вот тут Луссурия получил записку с любовными объяснениями, — с угодой разъяснил Леви. — Да не я, а Скуало! — Луссурия всплеснул руками, ему уже начала надоедать эта нелепая история, — от меня, а я ему не писал! И думаю, что это сделал Фран! — Что очень возможно! — согласился Леви, глядя на Лар. — Много доказательств, — Бьякуран выливал сахарный сироп на тарелку, делая из него разные узоры. — Да не писал я этого! — отчаянно запротестовал Фран. — Клевета… — Он не виноват, и я могу это доказать! Не верьте им, — заволновался Бельфегор. Лар оглядела горланящих в один голос поваров и, заткнув уши руками, воскликнула раздражённо: — Замолчите и выкиньте эту глупую записку! — а затем, немного подумав, прибавила: — Но сначала покажите её мне!  — Не покажу! — Луссурия вспыхнул от своей смелости. Подойдя к гриль-печи, внутри которой дожаривалась картошка, он кинул записку в огонь. Бумага сразу же превратилась в пепел, обгорая в пламени. — Какая романтичная картошка, — прокомментировал ситуацию Фран, — поджарилась на костре с посланиями любви! Луссурия обиженно посмотрел на парня и вышел из кухни с грустным лицом. Лар усмехнулась и велела всем продолжать работу, прикрикнув на «бездельника жабёныша».  — Вам только бы и разбирать любовные записки, а работать кто будет? — грозно спросила Лар Милч, начиная готовку. Ямамото и Савада пришли со своего перерыва. Они так ещё не помирились после утренней ссоры, после которой Тсуна стал сторониться своего напарника. Такеши вышел в соседнее отделение, в котором висели их рабочие халаты, и стал одеваться в форму. Неожиданно из его кармана выпал какой-то листок, который с тихим шелестом упал на пол. Ямамото с удивлением нагнулся и подобрал листок с пола. На нём было написано простым карандашом следующее: «Мчусь к тебе с этим посланием, мой милый! Наконец-таки я понял, что люблю тебя. Люблю тебя так, как тебя никто никогда любить не будет. Мне очень жаль, что я раньше этого не понимал, но лучше поздно, чем никогда. Твой верный….» На этом письмо обрывалось. Ямамото перевернул листок, но на задней стороне ничего не было написано. Такеши с изумлением перечитал послание, а потом задумался над тем, кто же положил его ему в карман. Все были на кухне, и пока у него был перерыв, кто-то из поваров мог спокойно положить ему записку. Вот только кто? Только одна мысль озарила Ямамото, и он расплылся в широкой улыбке, сжимая в руках записку:  — Тсуна?.. Спешно застегнув халат, он, не чуя под собой ног, помчался на кухню. В глазах Ямамото сверкало счастье, он спешил скорее увидеть Саваду и, наконец, услышать от него слова подтверждения. Дино, недавно зашедший на кухню, сказал, что какой-то посетитель заказал два десерта из ананаса, и Саваде предстояло как можно скорее очистить этот фрукт, к чему он имел мало опыта. Отрезая верхушку от ананаса, он так сильно резанул по ней, держа нож под наклоном, что она отлетела и попала прямо под ноги Лар Милч, которая направлялась к столу, чтобы взять уже очищенные овощи. Женщина сердито взглянула на Тсуну: — Ты что творишь?! Ты не умеешь его чистить, да? — Умею… — робко проговорил Савада, — просто раньше этого никогда не делал… Ну с этим… — он показал на ананас. — Бел, помоги ему! — повелительным тоном, не терпящим возражений, приказала Лар. Бельфегор обернулся, он был весь красный от дыма из гриль-печи, и явно не был расположен к тому, чтобы учить Тсуну. — Я помогу ему, не беспокойтесь! — послышался голос Ямамото, и парень появился на пороге. Такеши решительным шагом подошёл к Саваде и, сев возле него, наклонился к его уху: — Тсуна… Я счастлив, что наконец-таки узнал от тебя правду. Я ведь тоже тебя давно люблю. Савада от неожиданности выронил ананас, тот покатился по столу, и, отстранившись от Ямамото, пробормотал: — Что ты говоришь такое?.. Ямамото улыбнулся ещё шире: — Я прочитал твою записку. — Ась? — влез Фран. — Опять записка? — Ага, снова записка? — Лар скрестила руки на груди и хотела что-то прибавить, но Фран взял на себя храбрость перебить её: — И снова надо показать её вам! Такеши посмотрел на поваров и, слегка нахмурившись, заметил: — Это наше личное дело. Обязательно всем это знать, Фран? — Ась? — снова повторил Фран. — А чё такое-то? — протянул он. — Если это ваше дело, то идите на улицу, ши-ши-ши, а не выясняйте в общественном месте, — вступился за ученика Бел. Ямамото не обратил на них внимания и снова наклонился к Саваде, неумело держащему в руках ананас: — Давай я помогу тебе, Тсуна, — Такеши хотел взять у Тсуны фрукт, но вместо этого внезапно обнял парня. Савада, полыхая румянцем и ловя на себе любопытные взгляды поваров, тотчас отодвинулся от Ямамото и замахнулся рукой, в которой был ананас. Такеши моментально среагировал и, поймав летящий на него фрукт, увернулся. — Тсуна! — с отчаянием воскликнул он. — Ты же мне сам признавался в записке! — Ямамото показал шокированному Тсуне записку. — Смотри! — Трусливая официантка дала отпор? — не воздержался от комментария Фран, наблюдающий за происходящим. — Он не трусливая официантка! — Такеши развернулся к Франу. — Не смей так говорить про него! Он смелый и классный! — А где же аргументы? — зевнул Фран. — Что-то как-то неправдоподобно… Даже ананас почистить не может… — Ребята, успокойтесь, — вмешался Бьякуран, — хватит вам уже ссориться! Вы знаете, что плохая энергетика влияет на еду, что мы готовим? Давайте жить дружно! И заканчивайте уже с этим ананасом, мне готовить надо! Ямамото недовольно взглянул на Франа, но промолчал и продолжил разговаривать с Тсуной, показывая ему записку: — Вот твоё письмо, я был очень рад, когда получил его! Но блин… Я так и знал, что ты будешь отказываться, — расстроенно прибавил он. — Я ничего не писал! — Савада был весь красный и продолжал отказываться. — Я вообще ничего не писал, — повторил взволнованный парень. — Смените кассету, — сказал Фран, с интересом слушая их разговор. Такеши обернулся на парня: — А тебе-то что? Он волнуется, разве не видно! — Я ничего не писал, правда! — продолжал Савада, который плохо понимал, что происходит, и почему на него клевещут. В это время Лар вышла на перерыв, и это усугубило нагревшуюся ситуацию. Леви взглянул на Франа и уверенным тоном произнёс: — Да это эта глупая лягушка написала две записки, — повар усмехнулся, — любит людей разводить. — Это не он, хватит уже, — перебил его Бельфегор.  — Как это? Две записки, Фран? Нет, это Тсуна, я уверен! — Ямамото с грустным лицом разгладил записку, — это он!  — Это не я! — воскликнул Тсуна.  — Это тоже не я! — нарочито несчастным тоном вторил ему Фран, пытаясь копировать голос Савады.  — Дайте мне уже ананас! — перебил их Бьякуран. — Посетитель же ждёт! Ямамото прижал записку к себе и спрятал во внутренний карман, его лицо выражало сильную печаль. Савада с заметным облегчением вздохнул, увидев, что от него отстали. Бьякуран пока занялся подготовкой к десерту, а Леви, пользуясь своим перерывом, выбежал за Лар, чтобы продолжить с ней утренний разговор наедине, без Франа. Бельфегор тоже выполнил заказ, и так как новых пока не поступало, сел отдохнуть. — Семпай, что бездельничаем? — нахально поинтересовался Фран, просидевший целый час на кухонной тумбе, никому не помогая. — От кого слышу, лягушонок, ши-ши-ши, — Бел посмотрел на парня, который с грохотом спрыгнул с тумбы. — Вообще никому не помог. — А что зря помогать, если вы и без меня справляетесь на отлично? — Типа твоя обязанность помогать мне, жаба. Фран всем видом выражал явное незнание своих обязанностей. Бельфегор усмехнулся и поймал парня, направляющегося в сторону выхода с кухни, за конец халата. — Семпай? Фран не успел договорить, как очутился в объятьях Бельфегора. Бел притянул помощника к себе и накрыл его губы поцелуем. Фран обхватил наставника за спину и принялся отвечать на его поцелуй. Поднявшись, Бельфегор, не отрывая своих губ от Франа, прислонил его к кухонной стене. Затем он стал расстёгивать халат Франа, в то время как тот стаскивал с него форменные брюки. Ямамото с явной завистью посмотрел на них и продолжил чистить ананас, а Бьякуран, давно привыкшей к такому поведению Бела и Франа, поставил вариться сахар. Тсуна был шокирован и повернулся к ним спиной, чтобы не смотреть. Неожиданно кухню осветила яркая вспышка, и Фран увидел из-за плеча Бельфегора чью-то голову. — Семпай, там кто-то за дверями, — проговорил он и захотел вырваться из рук Бела, но тот сдавил его запястья и не отпустил. — Хватит врать, лягушонок, — произнёс Бельфегор, наваливаясь на парня. — Он на этот раз прав, — воскликнул Бьякуран и побежал было к двери, но вспомнил про помадку для пончиков, сладким фонтаном поднявшуюся над плитой. Ахнув, кондитер спешно снял котелок с огня, но было уже поздно. Конфорка зашипела. В этот момент всю кухню осветила ещё одна вспышка, и это уже заметил Бел. С недоумением обернувшись, он позволил Франу вырваться из его объятий. Тот и побежал к дверям, сминая ногами болтавшиеся на щиколотках штаны. За дверью послышался визг, и громкий топот. Фран в одних трусах побежал за убегающим анонимным фотографом, а Бел бросился вслед за ним. Выходя из коридора, они наткнулись на Лар, говорившую с вошедшими посетителями. Посетители проводили шокированным взглядом убегающих на улицу в одном белье и в шапках поваров, а Лар с неприкрытой ненавистью проследила за ними и закатила глаза к потолку. Луссурия, стоявший в депрессии возле барной стойки и все ещё пытавшийся доказать Скуало, что записка не его, проговорил с умилением:  — Какие у них прекрасные отношения… Бельфегор и Фран догнали у фонтана непрошеного фотографа, и им оказалась Хару. Она держала в руках фотоаппарат профессиональной съёмки с поднятой вспышкой и тяжело дышала после такой безумной пробежки. На ней была зелёная косынка, скрывавшая пол лица и завязанная на подбородке. Она оставляла свободными только глаза. Бел недовольно оглядел её: — Ты чего творишь? Хару молчала, опустив глаза. Внезапно она подняла фотоаппарат, и вспышка снова осветила лица изумлённой парочки. Очевидно, девушка хотела использовать все шансы, раз уж она пришла. Бельфегор подошёл к ней и произнёс: — Ши-ши-ши, покажи, что вышло. — Какой бред, — пробормотал Фран, ловя на себе взгляды идущих в ресторан посетителей. Хару нажала на кнопку, выдвигая объектив, и протянула Белу фотоаппарат. Тот довольно «зашишикал», перещёлкивая кадры. Закончив смотреть, он вернул Хару фотоаппарат и проговорил: — Распечатаешь и занесёшь нам в компенсацию за моральный, ну или неморальный, ущерб, ши-ши-ши. — Хахи! Ладно, — Хару повесила фотоаппарат себе на шею и поспешила скрыться с глаз Бела, поймавшего её на месте преступления. Забежав в помещение ресторана, она подошла к барной стойке и, убрав вспышку, сфотографировала Луссурию и Скуало, которые до сих пор спорили о записке. Услышав тему их разговора, девушка хитро улыбнулась и, скрывшись между стульев, продолжила съёмку. Фран направился следом за ней, с подозрением наблюдая за её действиями. Неожиданно Хару нагнулась, и из её кармана выпал листок. Она этого не заметила и, крадучись, пошла вдоль стульев, фотографируя барную стойку. Фран прошёл следом за ней и поднял выпавший листок. На нём было написано тем же самым почерком, какой был в записке Луссурии следующее: «Я не могу жить без тебя. Ты единственный, кто нужен мне. Я очень давно тебя любил, но не мог признаться. Теперь я готов. Пожалуйста, не отвергай меня». Фран вскинул брови и, посмотрев на Луссурию и Скуало, сразу всё понял. Он подбежал к бару, поднял руку с запиской вверх и воскликнул: — Хватит уже спорить, я нашёл того, кто написал письма от имени павлина и трусливой официантки! Луссурия и Скуало одновременно обернулись на Франа и хором выдали: — Кто? — Вот тот фотограф! — Фран указал на Хару, которая выползла из-за стульев и попала под ноги Дино, идущего с подносом. В итоге официант споткнулся об девушку и упал на пол, выронив поднос. Луссурия бросился к Каваллоне, помогая ему подняться. К великому счастью на подносе ничего не было кроме двух приборов в салфетках. — Так это сделала она? Вроой! Фран, а с какого ты это взял? — спросил Скуало. — У неё выпало из кармана, — Фран протянул бармену листок, и тот принялся читать написанное. — Компроматик. — Спасибо, что помог, Луссурия, — произнёс Дино, подбирая поднос и улыбаясь. — Ерунда, — в глазах Лусса засверкало счастье от того, что Каваллоне заговорил с ним. Извинившись перед Хару и убедившись, что она в порядке, Дино поднял поднос и побежал на кухню. Луссурия посмотрел ему вслед, а потом повернулся к Хару и проговорил: — Так это ты написала те записки?  — Хахи! Хару не виновата, она думала, что вы действительно любите Скуало! — покаянным голосом ответила девушка, снимая косынку. — Простите… — Вроой! Как ты могла такое подумать, глупая девчонка?! — накинулся на Хару Скуало. — Ну-ну, Ску, успокойся, она не хотела ничего плохого. Не смей обижать наших посетительниц. Да ещё таких обаятельных, — Луссурия подмигнул девушке. — Но вы ведь его обнимали! — не отступала Хару, продолжая гнуть свою линию. Она не хотела расставаться с приятной фантазией. — Ну, это я просто такой любвеобильный, — ответил Лусс. — Вроой! Чтобы больше ничего такого не выкидывала! — закричал Скуало, возвращаясь к своей стойке.  — Ты чудесно расписала конверт, — пропел Луссурия, вынимая конверт из кармана. Хару посмотрела на него и улыбнулась. Фран стоял, заложив руки за спину, и следил за Луссом и Хару. Он был доволен собой. — Вроой! А ты почему не на кухне? Что ты тут забыл в своих трусах?! — спросил сердито Скуало, вытаскивая изо льда бутылку шампанского. — Что вы кричите-то? — Фран только сейчас вспомнил, что он в одних трусах. — Раскомандовались! — Радуйся, что тебе это не Лар сказала, а я, — усмехнулся бармен. Имя «прораба» моментально подействовало на Франа, и он скрылся в коридоре. С видом победителя он зашёл на кухню, но тут его взгляд упал на красную от злости Лар, которая держала в руках отнюдь не лавровый венец, это была… Скалка.