Отвращение

В отвращении есть что-то от неудержимого и мрачного бунта человека против того, что пугает его, против того, что угрожает ему извне или изнутри, по ту сторону возможного, приемлемого, мыслимого вообще. Оно так близко и совершенно непостижимо. (Кристева Ю. Силы ужаса: эссе об отвращении. СПб.: Алетейя, 2003, с. 36-67)

- Гомосексуалист, содомит, педик, – изощряется пятнадцатилетний Шерлок, по-кошачьи щуря светлые глаза. Майкрофт мог бы добавить в этот впечатляющий список ещё пару синонимов, но решает, что для своего возраста брат и так вполне лингвистически одарён. В идеальном мире Майкрофта он зовёт младшего «мой мальчик», но даже мысль о том, чтобы потрепать брата по волосам, вызывает приступ озноба. О нелюбви Майкрофта к прикосновениям знают очень немногие. Когда Шерлок, с присущей ему проницательностью, лет в семнадцать понимает, в чём проблема, то изводит брата месяцами: не даёт прохода, сталкивается в дверях, соприкасается плечами, усаживаясь на диван, бросается обнимать при встрече. Потом ему это наскучит, и он примется искать другие развлечения. Окончив школу, Шерлок отправится в тур, но не по Европе, как пристало младшему сыну обеспеченного семейства, а по всем злачным местам Лондона. К счастью, до героина не доходит. В этот раз. Темперамент Шерлока предполагал эксцентричные выходки, игра на скрипке прекрасно характеризует его натуру: мгновенные переходы от прекрасных мелодий к разрывающему уши скрежету, но с тех пор Майкрофт внимательно следит за тем, чтобы эти выходки не вредили брату. Ко всему можно привыкнуть, Майкрофт тоже привык не вздрагивать от случайных касаний, приучил себя крепко жать руки в приветствии, как привыкал в своё время к прикосновениям личного врача, парикмахера, портного, как в детстве приучал себя к мамуле и Шерлоку. Он последователен, это его достоинство. Майкрофт носит тонкое кольцо на безымянном пальце, что вызывает необходимые ассоциации, он как бы проверен и одобрен, кольцо – это знак качества. Он отточил способность выглядеть внушительно и подавлять одним своим присутствием. Он помахивает зонтом-тростью, когда раздражён, и жест выходит угрожающим. Майкрофт знает, что внешняя привлекательность – не то, чем он может расположить к себе собеседника. Улыбка делает его лицо почти отталкивающим, но улыбается он часто. Отвращение – мощный биологический механизм, оберегающий нас от чего-то опасного. Оно – тщательно отфильтрованный страх. Это сопровождает его, сколько он себя помнит. В этом переплелось всё: его мысли, его аффекты. Возможно, он создал это сам, но уже невозможно вспомнить когда. В юности Майкрофт подобен Августину Аврелию, просящему: «Боже, дай мне целомудрие, но не сейчас», – однако, всегда объективно оценивая свои шансы, он уверен, он тот тип мужчины, что становится, нет, не привлекательным, но хотя бы интересным, после тридцати. Взрослый Майкрофт мог бы повторить сентенцию Канта про бесплодные телодвижения, лишённые метафизического смысла, но Кант и без того звучит жалко. В «после тридцати» у Майкрофта ранние залысины, необходимость диеты и частые походы к дантисту. Иногда Майкрофт думает, что секс похож на регби: кому-то нравится играть, кому-то смотреть, кому-то и то, и другое; он же хорошо знает тонкости и разбирается в правилах, но это не значит, что он хочет в финале оказаться потным и грязным в компании незнакомца. Майкрофт убийственно равнодушен ко всему, кроме высшего блага и, пожалуй, Шерлока. Но привязан ли он к Шерлоку? Абсолютно нет. Контроль – вот чего он жаждет. Шерлок – коллекция разнообразных вызовов. Он ребячится, делает назло и бесит. Привязанность? Для них обоих это лишь словарная статья в справочнике, какая досада, её должно испытывать к родственникам. Чувства Майкрофта к брату не обозначить словами, как невозможно описать отношение к самому себе: Шерлок такой же как он, они подобны. Майкрофт не может позволить себе легкомысленных выходок и эксцентричности, поэтому Шерлоку позволено всё и более, до тех пор, пока это не вредит ему слишком уж сильно. Даже первый героин тому продаёт человек, отобранный Майкрофтом, и стоит ли говорить, что наркотик самого высокого качества. После наступают трудные дни. Шерлок мечется, не знает, чем занять голову, наука слишком статична, люди – глупы. Эта фрустрация обрушивается на Майкрофта во всём её великолепии: - Ты с изъяном, братец, – с придыханием шепчет Шерлок, и его зрачки наглядно демонстрируют эффект употребления опиатов. – Такое даже у животных случается. При близкородственном скрещивании. Не желаешь ли прибавить к родословной ещё инцест? Хуже не будет. Майкрофт не возмущён и не чувствует отвращения. Лишь понимание и сопричастность. - Мы, – тихо поправляет он, осторожно касаясь волос брата, – мы с изъяном, Шерлок. Шерлок – что-то близкое, но забытое в какой-то иной, уже недоступной для Майкрофта жизни. Он не вовне, не снаружи, где толпа, плотное движение, суета, случайные прикосновения незнакомцев, где нечто, своим ненавязчивым присутствием на грани видимости доводящее до крика, до испарины и конвульсий; Шерлок вне этого отвращения, он внутри. Их окружают обыденность, заурядные люди. Некоторые из них даже способны выносить Шерлока дольше пары недель. С такими Майкрофт предпочитает знакомиться лично. Первым становится полицейский инспектор. Майкрофт просматривает пресс-конференцию, отмечая достаточно дорогой пиджак, который явно редко надевают: брюки заношены гораздо сильнее, небрежно выглаженную рубашку, и все те следы, которые оставляет во внешности мужчины разваливающийся брак. Прибавим к этому простоватые манеры, пристрастие к фаст-фуду и ту тоску в глазах, которая часто бывает у больших собак, и получим инспектора Лестрейда, как он есть. Серость. Никакой нужды в личной встрече. Впрочем, Лестрейд очень терпелив и каким-то чудом выносит все выходки Шерлока, сначала выдавая необходимую реакцию, а потом всё-таки нехотя уступая его напору. Такое терпение похвально. Майкрофт подозревает, что измены жены тот переносит с тем же стоическим равнодушием, будто бы тут же забывая о них или не замечая их вовсе. Он не пытается предлагать Лестрейду деньги, тот слишком бесхитростен, Майкрофт просто говорит, состроив соответствующую мину, что беспокоится за брата, просит связаться с ним, если вдруг, что-нибудь случится, и забывает о мужчине, как о чём-то малозначительном. Джон Уотсон тоже поначалу кажется унылым. Невысокий, какой-то блёклый, постоянно напряжённый. Нога болит, конечно, но выглядит всё равно так, будто у него проблемы с желудком. Майкрофт не может отказать себе в удовольствии пустить пыль в глаза: звонок в телефонную будку, повёрнутые в сторону камеры, заброшенный склад; он выстраивает экспозицию, подбирает декорации, принимает нужную позу, улыбается с необходимым градусом угрозы. Возможно, он несколько более раздражён, чем обычно, когда предлагает доктору деньги в обмен на информацию, но причина этому лишь то, что отставной военный, намеренно или случайно, подходит слишком близко. В огромном пустом помещении даже расстояние в несколько шагов – это чересчур. Это агрессия, Майкрофт тонко её ощущает. Уотсон и Шерлок знакомы не больше суток, а добрый доктор уже бросается защищать брата от неведомой угрозы в его лице. Смех да и только. Но любопытно, что же такого рассмотрел младший в этом скучном человеке? Он чувствует себя обязанным проверить. Насмешливо зачитывает несколько выдержек из заключения психотерапевта и подступает ближе, и есть некая ирония в том, что Уотсон говорит ему: «Не трогать». Майкрофт прикасается. К руке, едва ли не впервые по собственному почину пойдя на контакт с незнакомцем. Отвращение никуда не делось, но оно не сгибает пополам, не покрывает лоб испариной, не вызывает спазма в глотке. Оно не выталкивает, оно – часть его собственного желания. Рука Уотсона не дрожит, и Майкрофта накрывает пониманием. Оказывается, кое в чём доктор весьма интересен, как и другие, с кем Шерлок всё-таки даёт себе труд поддерживать хоть какую-то видимость отношений. Иногда Майкрофт ловит себя на лёгкой зависти к младшему брату. Когда Шерлок хотел наркотики, у него были наркотики, когда захотел стать детективом, то получил сговорчивого инспектора, нужен сосед? что может быть проще? Как любой некрасивый человек, прекрасно осознающий свои недостатки, Майкрофт ужасно озабочен своей внешностью. У него есть стилист, диетолог и гримёр в плохие периоды. Возможно, Шерлок в состоянии просчитать и это, но его комментарии относительно веса старшего брата – скорее обычное заигрывание с публикой, чем желание по-настоящему уколоть. Когда им удаётся поговорить наедине, Шерлок всякий раз находит темы поинтереснее диеты. Хотя в подростковом возрасте он и не упускал случая подразнить Майкрофта расстройством питания. Однако у Майкрофта всегда было множество причин для рефлексии, помимо собственного пищевого поведения. Да и Шерлок, с его попытками есть раз в неделю, не был тем, кто мог его пристыдить. Когда Майкрофт смотрит на себя в зеркало, отвращение уравновешивает его на тонкой нити, отождествляет с собой, даёт опору в бесконечной неопределённости реальности. Они видятся мельком ещё несколько раз на местах преступлений, и каждый раз инспектор издалека дружески кивает ему. Майкрофт слегка удивлён этим немотивированным дружелюбием, но потом понимает, что его внимание к Шерлоку Лестрейд расценивает как заботу и одобряет. Ведь так естественно опекать младшего брата. Потом становится ясно, что инспектор не настолько глуп, просто в присутствии Шерлока впадает в тот ступор, знакомый каждому ученику, над которым навис учитель, требующий ответа. В остальные моменты Лестрейд довольно проницателен, что не мешает ему начисто игнорировать служебный роман Андерсона и Донован. Вернее он относится к сему факту снисходительно. И хотя при постоянных интрижках жены это должно быть болезненной темой, Лестрейду безразлично. Майкрофт задаётся вопросом: сколько измен жены инспектора были вызваны желанием, а сколько нужны были, чтобы привлечь его внимание. И за каждую Лестрейд великодушно прощал её, не желающую быть прощённой. Забывал имена, которые она не хотела, чтобы он забывал. Майкрофт улыбается в ответ на кивки и изредка приветственно взмахивает зонтом. Покачивается с пятки на носок и пикируется с Шерлоком. Всё же у него есть более интересные предметы для размышлений, чем почти разведённый полицейский. Майкрофт знает, что «Антея» красива и исполнительна. Ко всему, она ещё и приятно молчалива, когда, уткнувшись в телефон, позволяет себя разглядывать. В его интересе нет и доли чувственного, разве вызывают вожделение античные статуи или шедевры мастеров Возрождения? И как любое произведение искусства Антея обязана быть статичной, как картина должна висеть на стене, а скульптура оставаться в тени сада или ниши. Ещё Антея – удобная спутница, женщина рядом автоматически расценивается большинством как его партнёрша, вестник его воли. Перфекционизм Майкрофта включает в себя картину семьи: мать, отец, двое детей. Это то, к чему стоит стремиться. Семья… ещё в юности он оценил степень риска и отверг эту идею. Он никогда более не думал о женитьбе: о женщине в своей жизни, о мужчине, хоть о ком-нибудь, кроме брата и матери. Тот изъян, о котором говорил Шерлок, был даже не в предполагаемых гендерных предпочтениях кого-то из братьев, – люди в большинстве им одинаково отвратительны или скучны вне зависимости от пола, – не в их эмоциональной ущербности, не в проблемах с социализацией или в пагубных пристрастиях Шерлока, это было безумие. Оно маячило где-то неподалёку, за пределами освещённого круга, не забывая напоминать о себе мелкими деталями, вроде периодов апатии Шерлока или крайней степени гиперкомпенсации Майкрофта, и уж о чём они никогда не говорили вслух, так это о ежегодных двухразовых вояжах мамули на континент в закрытую частную клинику. Как бы ни был одарён и уникален каждый из них, к чему плодить безумцев? - Не тревожься, - говорит Майкрофт, – это связано с сексом. - Секс меня не тревожит, – тут же вскидывается брат. - Откуда ты знаешь? – тянет Майрофт насмешливо. Он получает редкостное удовольствие, говоря брату о БДСМ, подмечая, как учащается у того дыхание и жесты становятся суетливее. Секс для Шерлока – что-то вроде устройства солнечной системы, если он и интересен, то только как мотив для совершения преступлений, по крайней мере, брат манифестирует эту мысль. Прошло уже больше десятка лет, а Шерлок категоричен, как тот подросток, которым был когда-то. Но его внимание к тому, кто с кем спал, и самодовольные фразы об адюльтерах, говорят Майкрофту больше любых слов. Так капризный ребёнок отбрасывает игрушку, пользоваться которой пока не научился. Шерлок – человек, как бы ни хотелось ему обратного, и никакие человеческие слабости его не миновали. История с мисс Адлер служит тому подтверждением. Это Рождество не становится необычным или первым, которое бы он провёл в одиночестве. Это даже не было бы одиночеством: всегда находятся дела, требующие его внимания. И в них не вошли бы: дурацкий свитер доктора Уотсона и его дурацкая же подружка, жена Лестрейда, изменяющая ему, и деланное изумление инспектора этим фактом, неуклюжая во всех смыслах Молли Хупер и впервые за долгое время смущённый Шерлок, и вообще то, что Майкрофт потратил время, чтобы иметь возможность лицезреть подобный бедлам. Был бы просто активный статус наблюдения за квартирой на Бейкер стрит, не более. Последующая сцена в морге почти идеально вписывается в представления Майкрофта о семейной идиллии. Он протягивает брату сигарету, и тот осторожно берёт её, стараясь не коснуться чужих пальцев, затянутых в перчатки, своими. Это неуклюжее проявление заботы вызывает желание потрепать брата по волосам, как когда-то уже делал, но сейчас Шерлок слишком эмоционален и нарочито независим. - Им настолько не всё равно, – тихо говорит Шерлок и разворачивается. Их плечи, кажется, вот-вот соприкоснутся, хотя Майрофт и старается всегда выдерживать дистанцию в метр, – это с нами, наверное, что-то не так? Они уже говорили раньше, и хотя Шерлок вряд ли сохранил тот разговор в памяти: он был под кайфом всю дорогу, Майкрофта охватывает дежавю. Младший брат запакован в равнодушие так же, как в свой чересчур узкий костюм. Оно стало ему мало, он из него вырос. Но не Майкрофту сообщать об этом. - Небезразличие – это не преимущество, Шерлок, – говорит он набившим оскомину покровительственным тоном. Возможно, но откуда ему знать. Это Рождество не становится… необычным? Он позволяет себе слишком много думать о Шерлоке, и мало – о делах. Непростительно. Он ошибался и раньше, но это всегда касалось только его самого. Теперь всё, что может Майкрофт, – это беспомощно наблюдать, как рушится, будто сметённый со стола неловкой рукой карточный домик, с таким старанием выверенный план. Он понимает мисс Адлер. Глупо винить её в чём-либо. Контроль по-настоящему возбуждает. А всё, чего желает Майкрофт, – это контроль. Обвинять её в выигрыше неспортивно. Он и она – что-то вроде гувернёров, терпеливо ожидающих своих подопечных, разве что стоять у песочницы двух гениев довольно опасно. Глупые аналогии мешают сосредоточиться, и он достаёт монблан, якобы чтобы сделать пометки, на деле же его просто дисциплинирует это ощущение. Она произносит: «Ледышка и девственник», – и Майкрофт едва сдерживает усмешку, из двух определений к нему применительны оба, но выбор Мориарти ему льстит. Что же до девственности Шерлока, желание мисс Адлер сделать её своей проблемой настолько очевидно… Впрочем, если она не озаботится решением этого вопроса, у Шерлока всегда останется добрый и верный друг-доктор, который им займётся. Он курит под дождём у кафе, и это большая глупость, учитывая влажность воздуха, он ждёт доктора Уотсона, и когда тот, закалённый общением с Шерлоком, сообщает: «Вы не курите», – смотрит на сигарету в своей руке с недоумением и роняет её под ноги. - Мне нужно, чтобы Вы присмотрели за Шерлоком, он что-то задумал, – жёстко произносит он. - С чего бы мне это делать? – тянет в ответ инспектор. Майкрофт разглядывает его: загорелый до черноты, чуть похудевший, был в отпуске без жены, хорошо отдохнул, – всё это так же очевидно, как если бы Лестрейд сам ему рассказал. Необъяснимо, но Майкрофт иррационально отвлечён тем, как полицейский чуть вздёргивает верхнюю губу, когда говорит, как закладывает за ремень большой палец. Простоватый бобби. Ничего больше и всё же… Майкрофт делает шаг вперёд и чуть наклоняется так, что их лица почти соприкасаются. - Потому что он Вам небезразличен, возможно? Или потому, что у меня достаточно полномочий, чтобы сильно испортить Вам жизнь. И да, это угроза, инспектор. Он смотрит вслед полицейскому и внезапно чувствует лёгкую тошноту. Майкрофт знает это ощущение. Единожды почувствовав, он сохранил его и теперь где-то на периферии сознания вспыхивают тревожные красные огни. Оно настойчиво, оно будит и будоражит желание. Но желание неосуществимо, оно в испуге отворачивается от самого себя и гордится этим. Это качели, бесконечное движение вперёд – притяжение и отталкивание. В памяти вспыхивает полотно какого-то испанца XV века, изображавшее Христа после распятия, совершенно проходное, в русле одной из школ, но поразительное тем, какое влияние оно оказывало на Майкрофта. Мёртвое тело должно отталкивать, обязано, но оно лишь притягивает, заставляет всматриваться в мельчайшие выписанные детали, оно белеет на тёмном фоне, и нужно приложить усилие, чтобы перевести взгляд на лицо, но оно скрыто тенью. Он думает об этом какое-то время. Признаться, довольно долго, учитывая его плотный график. Но подумать есть над чем. Майкрофт не был ни с кем в физической, даже просто в плане личного пространства близости, лет с девятнадцати, когда проверял свои границы. Шерлок не в счёт. Память его милостиво не сохранила большей части произошедшего тогда, и он помнит только отдельные яркие кадры, похожие на фотографии, сделанные ребёнком, которому просто показали, как нажимать на кнопку, но не объяснили сути фотографирования. Фредерик – лучший студент на курсе, живёт в общежитии и выглядит таким независимым и взрослым. Майкрофт очарован и потрясён. Майкрофт смотрит ему в спину на лекциях, провожает глазами в коридорах. Фредерик нисколько не менее отвратителен, он просто другой. Вместо того чтобы вызывать почти физиологическое отторжение, он притягивает. Жестоко и с болью, но это странное удовольствие. Это страсть и это суть отвратительного. Когда Майкрофту сложно определиться в своём отношении к человеку – он сравнивает его с картинами. Шерлок бесспорно Поллок: брызги и мешанина цветов, чистая экспрессия. Сам Майкрофт – Кандинский, непонятные цветовые сочетания и геометрия на грязноватом фоне. Фредерик – полотна Босха. Тёмные коричневатые тона, бесконечность вариантов и толкований, беспредельная и ужасающая одухотворённость. Когда Майкрофт чего-то хочет, он очень изобретателен и изощрён в средствах достижения желаемого. Он демонстрирует ум, интригует необычностью суждений, привлекает к себе внимание. Он сияет как звезда на лекциях по политологии и римскому праву. Он делает выводы на основании тысячи незначительных деталей, манипулирует интересом к себе, выстраивает сложные комбинации, направляет. Он знает, это о сексе, но он готов рискнуть, потому что, не зная его, не желая его, Майкрофт всё же наслаждается им. Его даже на каком-то этапе почти перестаёт ужасать перспектива оказаться голым. Голые люди до нелепости смешны. В реальности мало кто обладает идеальными пропорциями, а скрадывают все недостатки привязанность, желание или алкоголь и вовремя погашенный свет. Как результат его манёвров, Фредерик к нему неравнодушен, как проникаются к незаурядному, пусть и невзрачному внешне человеку. Они в комнате Фредерика сидят на постели, и тот стягивает с него свитер, расстёгивает рубашку, они целуются, прижимаясь друг к другу вплотную, тяжело дыша, притираясь, как весной сплетаются в клубки влюблённые змеи. Крупные чуть влажные ладони шарят по животу Майкрофта, спускаясь ниже, и его окатывает душным, он будто завёрнут в плёнку, беззащитен, охвачен ужасом. Майкрофт обнаруживает себя на полу в углу комнаты и рядом на коленях Фредерика, который держит его за руки. - Всё в порядке, я перестану, – сдавленно говорит тот, внимательно вглядываясь во что-то, в лице Майкрофта. – Майкрофт? Скажи, что ты видишь? - Пределы, – отвечает он прежде, чем может осознать произнесённое. Потом он встаёт, педантично оправляет одежду, тщательно разглаживает воротник рубашки и направляется к двери. - Всё в порядке, – повторяет Фредерик. - Нет, не в порядке. - До свидания, Майкрофт. - «Прощай» будет уместнее, – спокойно говорит он и закрывает за собой дверь. Он побывал там, и ему это не понравилось. Но видит бог, Майкрофт знает, как извлекать из своих и чужих слабостей выгоду, причём к себе он ничуть не менее безжалостен. Он погружается в это чувство и переполняется им, он стирает свою личность, взамен выстраивая другую. Это был его первый раз. Отвращение к себе – высшая форма опыта. В определённом возрасте мужчинам требуются преданные мальчики рядом. Чтобы внимать и подобострастно поддакивать. Майкрофт стал таким. Безвольный дрожащий рот, глаза с поволокой, взгляд исподлобья, молчаливый и исполнительный, податливый как воск, и при этом принуждённый, дрожащий как струна, от любого случайного прикосновения, неуловимо напоминающий тех тонконогих собак с вытянутыми мордами, вроде борзых или русских гончих, что и на собак-то не похожи. Не настолько привлекательный, чтобы притягивать внимание, но и не отталкивающий, что тоже нежелательно. Незаметный, идеальный слушатель и спутник. Он сливался с обоями и ходил на цыпочках. Пока не выяснил, кто из министерства и кому сливал информацию. То, что это оказался, как Майкрофт и предполагал, его благодетель, внимания не стоит, конечно. Майкрофт застыл, затвердел, разулыбался, он нога на ногу сидел в допросной и слушал «производственные» звуки, время от времени вставляя пару слов или комментируя действия специалистов. Специалисты, к слову, были высококлассные. Как бы то ни было, Майкрофт серьёзно размышлял на предмет. И пришёл к выводу, что это логично. Причина их следующей встречи, конечно же, Шерлок. Вернее Майкрофту удобно, чтобы инспектор думал именно так. Они в кафе, хотя Холмс и ненавидит все эти жирные стулья, и лоснящиеся столы, и такой же персонал. Но для того, что он задумал, нужно сидеть. Посреди довольно эмоциональной тирады Лестрейда он подаётся вперёд и кладёт ладонь в перчатке на предплечье мужчины. Лестрейд продолжает говорить, слегка сбавляя тон. Майкрофт придаёт лицу сочувствующее выражение и просит быть снисходительным к брату. В салоне машины мягкие сидения и уютный полумрак, он выжидает момента расслабленности, следя за едва освещённым лицом спутника: - Как насчёт секса, инспектор? Секса на постоянной основе? Майкрофт всегда, сколько себя помнит, чувствовал себя виноватым. Для него это привычно. Сейчас он чувствует вину перед доктором Уотсоном, таким безутешным в своём искреннем горе. Таким настоящим в гневе или печали. Ему неловко за собственное, по накалу примерно то, неудобство, что чувствуешь в новой, ещё неразношенной паре узких туфель. Он безучастно смотрит на тёмный полированный камень с собственной фамилией и сдерживается, чтобы не взглянуть на часы. Подобные церемонии утомительны, он понял ещё на отцовских похоронах. Он стоически переносит всхлипывания миссис Хадсон, страдальческую гримасу Джона и ищущие взгляды бледного до синевы Лестрейда. Они все словно ждут чего-то. Майкрофту понятно это ожидание, это желание разделить скорбь, чтобы она стала меньше. Но он не способен, просто не может. Он выплеснул все чувства и эмоции вместе с остатками ужина, когда его рвало в уборной клуба «Диоген». И больше не осталось ничего. Только лёгкий дискомфорт с привкусом желчи. У него есть свойство, довольно забавное, если подумать, – прочитанное он воспринимает намного острее, чем увиденное или произошедшее с ним. В ранней юности книга могла погрузить его в пучины сплина на недели, в то время как насмешки сверстников он мог попросту не заметить. Время сделало его более разборчивым в выборе и знакомств, и книг. Отчёт о произошедшем с Шерлоком он читает, хотя обычно предпочитает видео или доклады Антеи. Результаты вскрытия. Содержание последнего звонка. ДНК тест. Впрочем, мисс Адлер наглядно доказала бесполезность последнего. Как ни абсурдно, он, человек, желающий располагать сведениями обо всём, совершенно не желает выяснять настоящее ли самоубийство Шерлока. Если брат хочет быть мёртвым, да будет так. Но самое кошмарное, заставляющее его покрываться испариной, и давиться подкатывающей к горлу тошнотой, – это сотая, тысячная доля вероятности, что суицид окажется не фальшивкой. Вероятность, что Шерлока настигло оно, маячащее на шаг позади любого представителя их семейства, заложенное в генах каждого из них, наследственное… Нет, Майкрофт просто не желает знать. И отводит глаза.