Братья и сёстры

Старая Нэн всегда отличалась внимательностью и способностью хранить секреты. Стоит отметить полезность и важность этих качеств, ведь Нэн жила в замке тейрна, а в таких местах непременно есть множество тайн. Как известно, всегда есть человек, который знает правду. В замке Кусландов таким человеком была Нэн. Конечно, дети, за которыми она приглядывала – и Фергюс, и Элисса – свято верили, что их секреты известны только им одним. И как Фергюс выскальзывает из комнаты, стоит замку затихнуть, пробирается по давно изученным и безумно знакомым коридорам, а после гуляет всю ночь с друзьями, возвращаясь лишь под утро в не совсем подобающем виде. И как Элисса отважно прикрывает своего старшего брата, сочиняя очередную убедительную ложь для слуги, охраны или даже самих родителей. И как сама Элисса, целыми днями строя из себя леди и показывая знания этикета, иногда прогуливает занятия, вместо этого сплетничая с подругами на лужайке у пруда, где плавают красивые утки, хихикая и плетя венки из полевых цветов своими длинными пальцами. Нэн закрывает глаза, и Кусланды тут же предстают перед ней, такие взрослые и прекрасные, настоящие дети своих родителей. Фергюс — с волосами тёмными, словно кора чёрного дерева, непослушными, нередко торчащими во все стороны, сколько их не причёсывай. Ничего удивительного – он так и не избавился от привычки пятернёй приглаживать волосы, да и тонкая рука Элиссы нередко ерошила и без того чуть взлохмаченную шевелюру брата. Высокий, статный, загорелый, иной раз забывающий вовремя побриться, Фергюс — настоящий рыцарь, тот сын, которым Брайс имел полное право гордиться. Фергюс - воин, и никто другой. Об этом как нельзя лучше говорят крепкие руки с тонкими ручейками вен, видных, когда он не в доспехе. А ещё глаза. Взгляд этих светло-серых глаз, наверное, никого не обманет. Тут уже старшего ребёнка, взрослого сына тейрна Хайевера, ни с кем нельзя спутать. Элисса… Элисса другая. Нэн вздыхает, и на её губах появляется лёгкая улыбка. В детстве живая и энергичная, сейчас она изменилась. Красивая, стройная, статная, всегда со сложными причёсками, в которые вплетены белые ленты или крупные бусины жемчуга, ярко выделяющиеся на тёмных волосах. Элисса любит белый. Почти все её платья белые, серьги и браслеты сверкают белизной, кожа светлая до безумия. Нэн обожает смотреть на воспитанницу. Элисса словно невеста. С высоко поднятой головой и хрупкими запястьями, всегда знающая, когда поклониться и улыбнуться, сдержанная и воспитанная, аккуратная… Нэн гордилась ею. И ей нравилось ловить взгляд Элиссы – вот он с годами не менялся. Такой же живой, задорный и блестящий. Элисса улыбчивая. Казалось, она всегда чуть улыбается уголками тонких бледных губ. Нэн вновь вздыхает, грустно, с тоской, вспоминая детские годы детей Кусландов. Нэн на кухне прикрикивает на нерасторопную прислугу и носится туда-сюда, стараясь уследить за всеми блюдами, при этом притворяясь, что не видит, как маленькие Кусланды, коварно хихикая и строя рожи, тащат со стола сырое тесто и облизывают потом липкие пальцы, негромко смеясь над своей шалостью. Нэн подолгу не находит их после игры в прятки. Нэн перед ужином тайком проносит им вкусные пирожки с черникой, которые они обожают до безумия. Нэн безмятежно пожимает плечами на вопрос очередного незадачливого телохранителя, незаметно подмигивая прячущимся за шторами детям. Потому что Нэн любит их, как родных. Нэн знает правду. Весёлые, непокорные, погружающиеся в детские годы с головой маленькие Кусланды, пользующиеся каждой свободной минутой, придумывают себе развлечения. Кто-то вздыхает, кто-то дождаться не может, когда дети вырастут и успокоятся. А Нэн просто радуется их детству – и не зря. Потому что как только Элиссе исполняется шестнадцать, всё в замке меняется. Всё. Смех молодых Кусландов больше не наполнял замок, вместо него – крики, жаркая ругань у всех на глазах и споры из-за пустяков. Нэн качает головой. Она тогда была в ужасе. Она не знала, что делать. Не знала, как утихомирить их, едва ли не насмерть готовых подраться из-за взятой без спроса книги или бокала вина. Все недоумевали. Тейрн Брайс был недоволен, требовал детей прекратить, устраивал регулярные выговоры, словно пятилетним, после которых они замолкали и дулись друг на друга и на отца. Некоторое время их после этого не было ни видно, ни слышно. Иногда их вообще нельзя было отыскать во всём замке. Тейрна Элеонора с тех пор часто пила успокаивающий травяной чай, который ей заваривала Нэн. Но только после того, как тейрна лично находила детей и отчитывала их, упрекала в их поведении перед прислугой и охраной, гостями. Нэн тоже доставалось. «И совершенно справедливо», - с грустью подумала старая женщина, преданная слуга семьи Кусланд. Не уследила. Не доглядела. Не заметила вовремя. Глупая, глупая старуха… Нэн вытерла глаза краем фартука и вспомнила ту злополучную ночь, о которой предпочла бы забыть. Элиссе в тот день как раз исполнился восемнадцатый год, и празднование тогда шло до утра, хотя сама именинница исчезла ещё до полуночи. Нэн, не переносившая шума, отдала все необходимые распоряжения эльфам, а сама ушла. Она в тот день много работала на кухне и устала невыносимо, всё, что ей хотелось – уснуть. После пары часов сна она проснулась от жажды и, взяв с собой тусклую лампу, двинулась по пустынным и тёмным коридорам замка, изредка кивая попадавшимся караульным и иногда морщась от доносившихся из большого зала шумов: музыки, смеха и топота ног. Нэн брела и думала о том, что как раз за час до празднования Элисса и Фергюс вышли из комнаты тейрна с непроницаемыми лицами, словно дети, которых отчитали за пакость и запретили сладкое на месяц вперёд. Они даже не кивнули Нэн, только разошлись в разные стороны, ни на кого не глядя. Фергюс – ероша волосы пятернёй, Элисса – гордо подняв голову и устремив взгляд серых глаз в никуда. Покачав головой, старая няня принялась спускаться по очередной лестнице. Она уже была недалеко от кухни. Оставалось всего несколько лестниц вниз. Нэн вздохнула и собралась было с духом… Но вдруг увидела дребезжащий свет, мелькнувший в одной из пустующих гостевых комнат, куда, Нэн точно знала, никого не заселяли. Нахмурившись и поправив тёплый шерстяной платок, женщина решительно двинулась к двери с намерением узнать, кто находится в комнате, которая должна пустовать. Заглянула в щёлку. И в следующую секунду ахнула, выронив из рук тусклую лампу. При тусклом свете восковых свечей она собственными глазами увидела тех, кого несколько лет назад помогала одевать и кормить, кому прощала мелкие шалости и с кем играла в прятки. Увидела на большой кровати с белыми простынями. Элисса, тонкая, белая, как фарфоровая фигурка, со спускающейся по спине тёмной волной волос (как это было непривычно – не видеть в её волосах белых жемчужин), шумно, глубоко дышащая в тишине ночных комнат, удалённых от большого зала. Царапающая ухоженными ногтями загорелую грудь собственного брата. Нэн так и стояла, глядя, как руки Фергюса поглаживают бёдра его родной сестры, выгнувшейся, стонущей его имя. — Лис... — шепчет Фергюс в ответ, нет, не шепчет - выдыхает еле слышным звуком, кажущимся громким криком. И у Нэн всё темнеет перед глазами. Казалось, целая вечность прошла, прежде чем разбился фонарь. За доли секунд мир Нэн успел рухнуть. И Элисса, её милая, родная Элисса, её гордость - откидывает за спину тёмные ухоженные волосы и оборачивается на нарушивший идиллию звук. Глядит в щёлочку, через которую заглядывает Нэн. Старая няня боится вздохнуть - а дурные от страсти глаза воспитанницы смотрят без тени смущения или испуга. Улыбаясь, Элисса равнодушно отворачивается от няни и накрывает своими тонкими губами приоткрытый рот брата. Очнувшаяся, не помнящая себя от смущения и стыда, Нэн бросилась прочь по коридорам, мотая головой, пытаясь выкинуть из головы выгибающуюся Элиссу, разрывающую ночную тишину долгими и грязными стонами, и бесстыдно, томно дышащего Фергюса, чьи пальцы вычерчивали узоры на белых, как снег, бёдрах, талии, спине сестры. Но выкинуть не получалось. Никак. Не в силах подавить слёзы и продолжая плакать, она тогда заварила себе тот самый чай, что заваривала тейрне, и выпила, с трудом сдерживаясь, чтобы не зарыдать громче. Она не могла представить себе, что бы почувствовали тейрн Брайс и тейрна Элеонора, увидь они то, что видела Нэн. От навещающего её регулярно неприятного воспоминания и приносящих мук раздумий её отвлёк чей-то оклик. Она открыла глаза. Перед ней стоял широкоплечий сэр Гилмор, устало обмахивающийся рукой в слабой надежде отогнать жару. Из-за его плеча вышла Элисса, с заплетёнными в сложную причёску волосами, в белом лёгком платье. Улыбающаяся. Как всегда. — Нэн, — приветственно кивает Элисса, пронзая бывшую няню внимательным взглядом серых глаз. — Сэр Гилмор говорит, ты вновь жалуешься на Рэя? Он немного сошёл с ума – наверняка из-за отъезда Фергюса. — Немного помолчав, Элисса добавляет чуть лукаво: — Как жаль, что он уезжает. Мне будет безумно не хватать его. Нэн поводит плечом, отводит взгляд. Элисса, победоносно улыбаясь, медленно, как и всегда, направляется в кладовую. Нэн молчит. Она слишком любит Элиссу, слишком любит Фергюса, чтобы хоть кому-то сообщить о том, что видела. Брат с сестрой это знают. И каждый раз улыбаются ей торжествующей улыбкой, из-за чего перед глазами Нэн встаёт та сцена, от которой она начинала чувствовать себя грязной. Да. Секрет этот грязный. Но Нэн любит их. Как родных. И Нэн молчит. Нэн — тот человек, который знает правду. И который никому никогда её не расскажет.