Всегда держись за мной

Утро в Лондоне было на редкость промозглым, несмотря на позднюю весну. Небо хмурое, серое, периодически выплевывавшее несколько капелек холодного дождя. Улицы пустынны — пять утра, как-никак. На неровных асфальтированных дорогах, наполненных лужами, валялся мусор, изредка подергиваемый легким ветерком. Удручающее зрелище. На которое, с толикой грусти, взирал бледный мальчик, мелко подрагивающий в своей легкой серой курточке. Он вписывался бы в окружающую его обстановку, если бы не глаза — темно-синие, утягивающие силой и властностью, совсем не подходящими для этого ребенка. Тонкие пальцы проводят по проржавевшей вертикальной решетке, оставляя на коже грязный след, который тут же исчезает, оставшись на темных фланелевых брюках. Мальчик раздраженно уставился на глупое железо — единственное, что удерживает его здесь — но оно не дрогнуло. Издав звук, смутно напоминающий фырканье, ребенок побрел обратно — в сторону унылого серого здания, практически сливающегося с весенним пейзажем Лондона. В окнах еще не горит свет, значит, все еще спят. Мальчик поднял голову, перед тем, как зайти через парадный вход, и привычно прочитал: «Приют для сирот имени Вула». Растянув губы в пугающей усмешке, которая, как и глаза, совсем ему не подходила, ребенок зашел внутрь здания, где на него тут же обрушился шквал голосов: — О Господи, Том, что ты делал на улице?! Там же холодно, ты мог простыть! — причитала заспанная женщина в белом халате, накинутом на странноватое цветастое платье. Она была довольно неуклюжа и откровенно глуповата — к примеру, ее попытка высушить намокшую курточку мальчика полотенцем, обмотанным сверху, ни к чему не привела. — Я просто хотел поговорить со змеями, — в царившей вокруг суматохе тихий и высокий голос был слышен всем копошащимся вокруг дамочкам. Они тут же замерли, со страхом рассматривая бледное лицо, отличающееся непроницаемостью, почти невозможной для ребенка. Хотя, Том всегда был странноват. Это было заметно и воспитателям, во главе с директором этого приюта, и детям, которые, завидев чудака издали пытались скрыть трясущиеся коленки. Некоторые девочки даже мочились в свои серые колготки, тут же начиная смущенно рыдать. Наверное, плачем они пытались отвести внимание от нелепых выходок своего организма, но получали прямо противоположный эффект. — Но змеи не говорят, Том, — растерянно, но вместе с тем резко заметила директор. Она была не очень высокая, но страшно худая, что делало ее немного схожей с обитающими здесь детьми. — Разве Вы не можете говорить со змеями, миссис Коул? — невинно спросил мальчик, но ответа не последовало. Воспитатели просто покружили вокруг него и обмотали несколькими теплыми одеялами, от которых попахивало нафталином. После чего его слегка пожурили за самовольный выход из здания и отправили в комнату — досыпать остаток ночи. Том был немного недоволен шумом, который окружал его скромную персону — он, в конце концов, рассчитывал проскользнуть мимо этих шумных женщин незаметно и попытаться высушить одежду в комнате, но в этот раз ему не повезло. Странно — обычно эти глупые курицы мирно дрыхнут в своих мягких постельках, а сейчас будто ждали его. Наверное, кто-то тоже решил совершить небольшую прогулку, но тут же попался. Неужели нельзя исполнять свои желания, не мешая окружающим? Темно-синие глаза с какой-то усталой ненавистью разглядывали крохотную спаленку, будто бы ее владелец оказался в этом унылом месте впервые. Убранство убогое: старый платяной шкаф, чьи стены давным-давно забыли прикосновения кисти, измазанной в краске; да железная кровать с серым постельным бельем, на которой было почти невозможно уснуть — из-за неудобства, а если тебе все же удастся погрузиться в царство Морфея, то ты тотчас проснешься из дикого скрипа проржавевших стальных пружин. Неужели ему и вправду придется жить в этом месте еще девять лет? Том понимал, что шансы на его усыновление крайне низки, да и не хотелось ему жить на подачки чужих людей. Лучше уж жить в серости, развивая свой дар. То, что многие называют колдовством или дешевыми трюками. Фокусами. Но Том всегда знал, что есть в нем нечто особенное.