✖
- Ты должен помочь мне, Крис. Чонин приходит к менеджеру в шесть утра с двумя стаканчиками эспрессо и улыбается так ярко, что Ву жмурится. Он сидит в своем кожаном кресле за ноутбуком и ритмично стучит длинными пальцами по дубовому столу, тяжело вздыхая и потирая переносицу. Его светлые волосы растрепанны, голубая рубашка небрежно расстегнута на груди, галстук перекинут за левое плечо. Чонин понимает, что если его сейчас не пристрелят, то, по крайней мере, сломают обе ноги точно. Взгляд Криса тяжелый и прожигающий, он напоминает ему о Кенсу, когда Ким нечаянно пролил кофе на его мольберт, и Кай нервно сглатывает, прежде чем протянуть стаканчик Ву. - У тебя или реально нет мозгов, или ты не знаешь, что такое чувство самосохранения. Я могу дать тебе фору в пять секунд, чтобы ты истребителем вылетел из моего кабинета прямиком в студию, прежде чем я начну пересчитывать тебе все кости. Ифань раздраженно выхватывает стаканчик из рук Чонина и делает жадный глоток. Кай ловит ртом воздух и кривит губы, он провинился, впрочем, не в первый раз, и, уж тем более, не в последний. Да и Тао предупреждал его, что лучше бы он умер за эти два месяца, тогда, возможно, Крис был бы не так зол и обошелся лишь оскорблениями, хотя Чонин был уверен, что даже так, Ву достал бы его из под земли. - Ты можешь устроить моего друга к нам? Он художник, довольно не плохой, возможно он сможет помогать с декорациями или, если Цзытао немного повозиться с ним, можно отдать его к нему в отдел. - Я думаю, ты заранее знал мой ответ, но все равно пришел сюда с этой тупой просьбой. Подожди... Восьмой раз за год? Я знаю твоих "друзей", точнее знаю, что их нет. Чонин, ты кинул меня на два месяца разгребать все дерьмо, которое ты не доделал, из-за того, что ты опять нашел себе куколку для траха? Лицо Криса сердитое и помятое, под глазами залегли синие тени, на щеках коричневые пятнышки, он выжатый без остатка, даже чуть похудевший, косточки на запястьях выпирают слишком сильно, подбородок стал еще острее. Крис смотрит прямо в глаза - жестоко и требовательно, с долей обиды, как когда-то мама смотрела на Чонина после того, как директор отчитал ее за драку сына в школе. - Это не тот случай, Ифань. Напряженный смех Криса тонет в пустоте кабинета и скрипе колесиков кресла о паркет. Ифань поднимается и разминает шею, его спина чуть ссутулена, но он все равно слишком высокий для азиата. Галстук спадает с плеча, и Ву снова откидывает его, все еще раздраженно кусает губы и трет подбородок большим и указательным, нервно измеряет кабинет широкими шагами, после садится на край стола и изыскательно смотрит на Чонина сверху вниз. - Неужели? Помнишь случай с тем дальтоником? - Я думал это поп-арт! - Ты думал своим хуем, Чонин. Кай стонет и разваливается в кресле, хмуря брови, обиженно дергает Криса за манжет. Ифань непреступен и серьезен, в этот раз Кай переступил черту дозволенного. - Услуга за услугу? Ты же дрочишь на Тао? - Я не гей. - Мы все здесь не геи, чувак! Особенно Лухан и Сехун, играющие на публику, а после протирающие все поверхности своими задницами. Крис обреченно выдыхает и шепчет про себя, какой Кай идиот, и как вообще его угораздило связаться с ним. Он пинает носком лакированных туфель бумажный комок в стену и соглашается, полностью раздавленный под натиском обезоруживающей улыбки Кая. Чонин благодарит его и обещает исправиться, вообще в который раз.✖
С приходом осени Чонин замечает, как Кенсу меняется. Его походка более тяжелая и он постоянно спешит, он больше не зачесывает волосы назад и не убирает их ободком, его еда слишком острая, а в холодильнике клубничное молоко вместо вина. До все чаще носит отвратительные зеленые штаны в клеточку и больше не поливает растения на подоконнике. В квартире пыльно и пахнет персиками, а не мятным печеньем. На все прикосновения Чонина он раздраженно отмахивается и следует к мольберту, рисует до полуночи, а утром Кай находит листы смятыми в урне. Он устал - вечное оправдание. Кенсу не переплетает их пальцы на прогулке по набережной и больше не рисует портретов Кая, теперь он разговаривает о будущем и просит Кима стать серьезнее. Чонин чувствует, что До стирается, а он сам крошится. "Мы" исчезает и появляется строгое "Кай" и напряжение в воздухе ночью друг к другу спинами. - Я говорил со своим менеджером о работе для тебя. Крис сказал, что тебе нужно лишь прийти на собеседование, даже без CV. - Я не просил тебя об этом. У Чонина в горле застревает вся уверенность в словах, он растерян и не знает куда деть руки. Кенсу сидит за барной стойкой напротив и читает книгу, хмурясь и с громким шелестом переворачивая страницы. Кай кладет ладонь ему на голое колено, как когда-то в баре, в этом движение нет никакого сексуального подтекста, оно нежное и трепетное, чуть дрожащее, с сомнением. До резко отрывается от чтения, все так же сводя брови на переносице, взгляд лакричных глаз тверд, но Чонин все равно ищет в нем хоть каплю былой нежности и мягкости. Он надеется, что чувства Кенсу не увяли, как цветы на его подоконнике. Ким ждет, что Су рассмеется и скажет свое фирменное "глупый щеночек" или "бестолочь", слегка потрепав за щеку. - Я хочу, чтобы все встало на свои места. Хочу как раньше. Кенсу откладывает книгу в сторону и вздыхает, чуть закусывает губу и впервые за две недели смотрит так ласково, что у Чонина замирает сердце. До не убирает его ладонь со своего колена, когда легко кивает в знак согласия. Ким целует его в губы осторожно, силясь вложить все то тепло, что наполняет его изнутри, легко и трепетно, без страсти и лишней влаги, как неопытный школьник, но со всей полнотой чувств.✖
- До Кенсу. - Хуан Цзытао. Но ты можешь называть меня Тао, хен. - Может, стоит звать тебя сонбе? Кенсу и Тао неловко смеются, пожимая друг другу руки. Рядом с визажистом Су кажется еще меньше и намного моложе своих лет, если бы Кай не предупредил Тао о его возрасте, то тот был бы более нагл и раскрепощен. Они втроем стоят в гримерной, теперь Кенсу официально главный помощник Тао, благодаря загруженному графику Криса даже без собеседования. Хуан искренне поражен и очень доволен работами До, он громко нахваливает старшего, изредка подмигивая Каю. Кенсу смущается, но с благодарностью кивает, чуть прижимаясь спиной к груди Чонина. Ким чувствует прилив гордости и счастливо сжимает плечо парня своей ладонью. - Выйдем, Чонин. В ярко освещенную комнату влетает Виктория и Крис. Девушка подбегает к Тао и целует его в щеку, чуть привстав на носки, визажист с довольной улыбкой обнимает ее за тонкую талию, шепчет в ухо что-то о "новом тоне". Ким удивленно открывает рот, а Ву хмурится и взмахом руки показывает следовать за ним, резко разворачиваясь на каблуках в дверном проеме. Кай кидает растерянный взгляд на Тао, а потом на До, чуть кивает и спешит догнать чем-то взволнованного Криса. Ифань курит на лестничной клетке рвано, глубоко затягиваясь и нервно стуча по перилам. Он предлагает Каю сигарету, когда тот входит следом, но Чонин лишь мотает головой и расправляет плечи. Видеть Криса настолько напряженным редкость, а значит, у них серьезные неприятности. - Что-то стряслось? Я думал, что успел уладить все. - Мне нужно, чтобы твоя куколка согласилась на съемку. Шок на лице Кая можно прокручивать кинопленкой, короткой вставкой в какой-нибудь немой комедии, под искусственный смех за кадром. Чонин нервно одергивает зеленый кардиган и потирает шею. Ифань не торопится с объяснениями, ухмыляется и бросает дымящийся окурок в пролет, поправляет галстук и плечом облокачивается на стену позади. - Его внешность просто идеально подходит для каталога. Мне нужна лишь одна фотосессия, но фотографом будет Чанель, а не ты. Это единственное, что меня беспокоит, надеюсь, ты проявишь хоть каплю благодарности. - Не думаю, что он согласится. Он... - Серьезно? Чанель рассказал мне кое-что, но это мое условие, так мы сможем наконец-то приобрести себе неплохих компаньонов. Их журнал довольно знаменит, да и деньги хорошие. Чонин морщится, как от удара, язык скручивает, злость бьет разрядом от кончиков пальцев до мочек ушей. Сигаретный дым впитывается в его рубашку, короткие диалоги в облупившиеся стены. Ким заламывает пальцы и цепляется за поручень, слова застревают в горле, ему кажется, что он на дне бутылки, под крышкой и не может думать логически, крышка перекрывает доступ мыслей. - Тебя что, волнуют только деньги? - А тебя скажешь - нет? Кай шипит, но Крису абсолютно плевать, он сам - недостроенная стена с кучей трещин и выпавших кирпичиков, упрямый и грубый в действиях, точно исполняющий свою работу - стоять до конца под любым натиском. Ву обладает просто магической способностью сдерживать злость Кима в радиусе доступной для встречи его кулака и бронзовой скулы Чонина, но сейчас блондин как никогда спокоен, он ломает Кая одним взглядом и младшему остается только подчиниться, оставив все недовольство внутри. - Тогда у меня тоже есть условие. Я могу забрать одну из фотографий для обложки. - Ты уже показывал ему галерею? Чонин набирает в легкие больше воздуха и, разворачиваясь, застывает перед металлической дверью, когда слышит удивленный голос Криса, его пальцы ощущают холод от ручки. Он выжидает пару секунд, чувствуя лопатками прожигающий взгляд менеджера и едкую усмешку, прежде чем скрыться с громким хлопком. - Правильно, думаю это не понравилось бы ему еще больше, чем разворот в журнале.✖
Спустя два месяца все модные издания пестрят заголовками о "новом лице Сеула" - загадочном Дио с мягким характером и ангельской улыбкой. Кенсу становится брендом, как те очки от Ray Ban и кожаные куртки с провокационными надписями, которые он рекламирует, ломая свое лицо в подобии счастливой улыбки и смотря из-под бровей, искоса, "круто". Крис считает деньги и телефонные звонки от рекламных компаний, пока До торжественно вышагивает по подиуму с новым цветом волос и новой жизнью у него за плечами, в бесконечных замках пиджака от Prado, а Кай просто застревает на перепутье, где одна дорога - золоченная коробка галереи, а другая - затвор фотокамеры. У Кенсу теперь множество друзей и знакомых, все они - элитное общество, все они пожимают ему руку так искренне, что Чонину хочется запихнуть его в стиральную машинку и прокрутить пару-сотню раз. Киму кажется, что это белое полотно запятнали, начертили множество записей и кровавых отпечатков, не оставив ни миллиметра для него. Занятия любовью Кенсу и Чонина превратились в бессвязный комок нервов, вздохов и падений, пока Кай толкался в парня, скручивая жгут внутри еще сильнее, до проступления крови на запястьях. Су хрипло стонал и кусал ключицы Кая, шепча ему на ухо "я люблю тебя" и "спасибо", а потом терялся между "правда" и "Кай!Кай!Кай!". Кенсу цеплялся пальцами за лопатки Чонина, судорожно дышал в плечо и обнимал ногами поясницу, и Киму казалось, что в это мгновение До находился не с ним, что он лишь ищет спасения или остатки своего прошлого в Кае, в сексе с ним или же в стаканчике кофе с тремя ложками сахара, чтобы сладость на языке заменила вкус их утреннего поцелуя. Ким упрямо пытается разглядеть точки соприкосновения Кенсу и Дио - для него это две противоположности, совмещенные в одном теле, где пион превращается в кактус, грифель - в карандаш-корректор, а вино - в клубничное молоко. Коктейль их отношений вязкий и тягучий, как розовый блеск на воротнике белоснежной рубашки. Чонин впервые позволяет злости вырваться наружу и оставить на скуле Кенсу багровое пятно размером с сигаретную пачку. До лишь слабо отшучивается и выдыхает в губы Чонину "все несерьезно" и горький поцелуй с привкусом лимонного ликера и боли под шестым ребром слева, но ему не хочется верить, что это станет концом. - Ты ведь любишь меня? - Конечно. Занятия любовью Кенсу и Чонина - тупая попытка отодрать верхний слой и выжечь свое имя в каждом миллиметре тела.✖
- Ты - чертов фетишист, ты знал? Крис затаскивает в комнату огромное полотно, обтянутое тканью и устало падает на кожаный диван, скрипя джинсами по обивке. Солнечные очки скрывают половину лица и насмешливый взгляд, когда Ву оглядывает просторную квартирку Чонина. Она заставлена полотнами, по полу разбросаны снимки и фотокарточки, на журнальном столике два массивных фотоаппарата, объектив на 35 1.8 и разбитая фотовспышка. - Твоя галерея пополнилась, может, тебе стоит задуматься о выставке? Хоть это и выглядит, будто ты - чертов сталкер и извращенец, но людям нравится такое. Крис опирается локтем о коленную чашечку и свободной рукой тянется к аккуратной стопке снимков с выведенными черной ручкой иероглифами сзади. Он пару минут рассматривает их и откидывается на диван, снимая очки и отбрасывая их к подлокотнику. - Это твоя изюминка, мне кажется. Ифань небрежно смеется и лохматит пепельную копну волос, держа прямоугольные карточки в другой руке двумя пальцами и разворачивая к Чонину, распаковывающего принесенную глянцевую фотографию. Кай пристально смотрит на нее, а после на ухмыляющегося менеджера, глаза которого горят недобрым блеском. (...будто он рядом; вот его пальцы, тут его губы, там коленки.) Киму до сих пор снится, что Кенсу все еще здесь.✖
Чонин бережно сжимает запястье До, не выдерживая игры в кошки-мышки первым, и целует за кулисами модного развлекательного ток-шоу. На Кенсу узкие джинсы и обтягивающая кофта с абстрактным рисунком. Чонин чувствует размеренный стук его сердца и шорох своей хлопковой рубашки в чужих руках. Он позволяет Кенсу полностью въесться в него, разъедая самые труднодоступные места, запутывая капилляры и стягивая горло жгутом. В какой-то момент Чонину кажется, что он целует свое отражение в мутном зеркале с грязными разводами и кровавыми засохшими каплями. Шрамы так отчетливо видны на его теле, они глубокие, как метка, и кровоточат, выводят узоры в инициалы под ребрами, и Чонин действительно не хочет, чтобы Кенсу стал мимолетным воспоминанием. Невидимая грань между ними крепла и Чонин только сейчас заметил, что потерял эту связующую нить так, казалось, надежно закрепленную спицей на вороте свитера. Дни приходили и уходили, оставляя соленый осадок с привкусом аспирина на кончике языка, крепя подозрения и недоверие, но Кай так и не решился переплести с Кенсу пальцы, влажно целуя в области шеи и покусывая кадык. У Чонина нет сердца, чтобы чувствовать, но... Чонин ощущает, что остается где-то позади.✖
"Я ненавижу тебя" Чонин отчетливо слышит свист пули в висок и хриплый голос, обрывающийся на последнем слоге. Когда слова прорывают оболочку время останавливается и все вокруг смешивается в коричневое пятно. Кенсу резко срывается с места и исчезает в толпе людей, словно светлячок в лесной гуще. Кай на секунду задыхается, жгучая волна накрывает его с головой и тянет в пучину. Чонин стоит в изумлении, окруженный сотней гостей в вечерних костюмах и дорогих украшениях, шампанское в его бокале искрится, как золотой дождь, у Кима дрожат руки, и ноги становятся ватными, его челюсть тяжелая, а внутренности наполняются смолой. Кай проталкивается между гостями, спотыкаясь, пытаясь не потерять из виду узкие плечи в синем смокинге, позолоченные рамки заполняют пространство, он видит вокруг лишь палитру и Кенсу. Его пальцы, губы, глаза, колени, щиколотки, бедренные косточки. Голова кружится, скулы сводит от тошноты и зубы становятся мягкими, как зефир. Он ловит запястье Кенсу, как совсем недавно за кулисами ток-шоу, горло сдавливает спазм и Ким просто стоит, тупо уставившись на До, чье лицо передернуто гримасой. - Это, черт побери, наши воспоминания. Это наши чувства, ты, сукин сын. Как ты мог? Кенсу замахивается, голова Чонина чуть дергается в сторону, как у тряпичной куклы, глухой удар рисует на щеке Кима синяк, его губа разбита в уголке. До трясет, он часто моргает и тяжело дышит, смотря на Чонина с нескрываемой яростью, где на самом дне плещется невыносимая боль, но Киму и самому больно, в его ушах гул дороги и слова, выплеванные в самое сердце, разъедающие кислотой ребра. - Наши воспоминания? Наши чувства? О чем ты говоришь, Кенсу? Ты ведь сам... Ты думаешь, я идиот, с кем ты трахаешься, Кенсу, после своих фотосессий, думаешь, я не знаю?! Кенсу морщится и силится выдать что-то наподобие полуулыбки-полуухмылки, она дрожит и трещит по швам, До отступает от Чонина, упираясь лопатками в белоснежную стену. - Ты уничтожаешь меня, Чонин, и эта любовь изнуряет меня. Ты ведь, блять, тонул в дерьме и пробовал сломать и меня тоже. А я лишь показывал где у меня болит, чтобы ты делал еще больнее, - слова вытекают резко, пища в ушах, как сломанный радиоприемник. Чонину кажется, что ему в рот насыпали пепла, он пытается выдать звук, но выходит лишь открыть рот в немом вопросе, подобно рыбе на суше, и глаза, что предательски начинают щипать. Кенсу бросается ядом, его взгляды путаются в волосах и губах Чонина, полоска света замирает на щеке, где до сих пор цветет фиалковое пятно, - Твой чертов инстинкт самосохранения тормозит тебя, поэтому ты втаптываешь других в грязь. Что ты знаешь обо мне, Чонин? Мы ведь никогда даже не говорили, всегда говорил лишь ты. Был лишь ты и думал лишь о своем чертовом израненном сердце. - Но я люблю тебя и я всегда говорил это тебе. Я был рядом с тобой, я просыпался с тобой по утрам, я помог тебе стать звездой, потому что я, действительно, люблю тебя. Это я переступил через себя, через свои чувства и свою ревность, потому что я, твою мать, действительно, люблю тебя! - Ты опять говоришь о себе! Ты не знаешь и половины обо мне, ты даже не пытался узнать, тебе хватало того, что ты видел. Но я не мечтал стать художником, я хотел быть поваром, и я ненавижу классическую музыку, это пластинки моей покойной матери и цветы я покупал, потому что психолог сказал, что это поможет справиться со стрессом, после того как я пять раз провалился на вступительных в институт искусств, а не из-за того, что я фанатик. И я действительно хотел полететь с тобой в Париж, потому что я тоже люблю тебя, но ты... Кенсу опускает голову, на его щеках скапливается влага, словно роса в чашечках листьев. Он слабо тянется к предплечью Чонина, сжимая до зубного скрежета атласную ткань. Ким смотрит на лицо До и, наверное, сейчас единственное, что он хочет - это поцеловать его, и он бы непременно сделал бы это, но эта ситуация является не той типичной абсурдной историей, которую раз за разом прокручивают в дорамах, поэтому Кай остается недвижим, чувствуя свой собственный пульс в висках. Кенсу глубоко выдыхает, прежде чем сбежать вниз по лестнице и оставить Кая в исступлении и удушливом крике в пустоту с затемненным сознанием. Ты просто повесил на меня ценник, Чонин.✖
На панораме пролетающих мгновений оживленной улицы Ким замечает трещину, как не до конца проявленная пленка, человек в зеленых брюках в клетку заостряет внимание на своем образе. Он - всего лишь очередное лицо, но он - то лицо, которое Чонин никогда больше не хотел видеть. Он обещал себе не оставить после него никаких следов. Январь выжигает его образ среди толпы блестящими хлопьями снега. В его руке красный китайский фонарик, шарф туго повязан на горле, в черных волосах прячутся снежинки. Кай зажмуривается, наблюдая за счастливой улыбкой и пальцами в замок с широкой ладонью чужой руки. Ким так и не запомнил даты их разрыва. К тому времени, когда Чонин понимает, что Кенсу больше не появляется в офисе, Тао присылает ему копию о расторжении контракта и грустный эмоджи с пожеланием удачи. Сехун и Лухан настойчиво приглашают выпить, а Крис остается Крисом, заваливая работой по горло. Кай умело прячет раны, обнимая китайца за шею и просит загримировать синяк, игнорируя расспросы о Кенсу и нашумевшей недавней выставке. Чонин до сих пор ощущает обжигающие отпечатки пальцев на своих ребрах, но старается вырвать это гребанное чувство сожаления из своей груди. Так мерзко Ким не ощущал себя никогда в жизни, словно в него вбивают гвозди, протыкая кожу и кости насквозь, как булавками - вуду-куклу. В какой-то момент Кай ловит себя на мысли, что все могло быть по-другому. После того как Чанель открывает дверь в квартиру Кенсу, Чонин окончательно понимает, что все кончено. На Паке серые спортивные штаны и домашние тапочки, волосы в беспорядке, в выражении лица что-то между удивлением и желанием захлопнуть дверь прямо у него перед носом. Чанель нервно оборачивается и распахивает дверь шире. - Я хотел поговорить с Кенсу. - Это очень плохая идея, на мой взгляд. Квартира Кенсу наполнена светом, на стенах желтая краска, а не привычно синяя, на стеллажах расставлены кулинарные книги и фоторамки, китайский фонарик одиноко стоит около увядшего дерева Бонсай. Неловкость распадается в синем мареве, когда Су приветствует Чонина и предлагает чай, Ким думает, насколько же легко звучат сказанные им пару предложений и как тяжело они оседают на груди. Чонин ненавидит чай и желтый цвет, а тем более Чанеля и дешевые парные фоторамки. До заваривает зеленый чай с травами и ставит одну кружку перед Чонином, стараясь избежать малейшего прикосновения к его руке, тридцать пять сантиметров - рекордное расстояние между их ладонями. Взгляд его черных глаз безжизненный и пустой, рот лениво очерчивает улыбку, когда он садится напротив, Чонин уже почти забыл, как выглядит линия его губ, когда Кенсу улыбается. - Я просто хотел спросить почему все так произошло? - Потому что эта любовь должна была прекратиться, ты слишком поздно стал звать меня. Я не хотел быть с тобой, пока ты до конца не истерзал мое сердце, я тоже хочу быть счастливым, Кай. - Я знаю, от меня нет толку, но я люблю тебя, Кенсу. До закусывает нижнюю губу и смотрит мимо лица Кая. Он кладет свою горячую ладонь на его и чуть сжимает, снова отпуская. У Чонина першит в горле и дрожит рука после секундного прикосновения, он раскалывается на две части, но старается держать все чувства во внутренних карманах. Язык во рту, словно жвачка, в воздухе виснет запах чая и яблочного уксуса, живот крутит узлом и начинает тошнить. - Я - До Кенсу и я стою 110$ в час за барной стойкой в окружении люминесцентных ламп и света диско-шара три раза в неделю и иногда внеурочно. Я стою 3$ за этот чертов цветок на моем подоконнике и еще 200 за те зеленые брюки, которые ты ненавидишь. Я готовлю кимчхи по выходным и ненавижу пижонов в разноцветных рубашках, а еще мой бывший ебанный придурок, который не мог разобраться в своих чувствах, и я думаю, что меня однажды прокляли, и теперь мне несказанно везет на неопределенных тупых оленей, чьи улыбки ярче вспышек ста фотоаппаратов, - Кенсу встает из-за барной стойки и выпрямляется, руки в кулаки, пытливый взгляд в лицо Чонина. Тишина стекает с потолка и стен, сжимая Кима в тисках и царапая кожу, - Я - До Кенсу и моя цена слишком ничтожна, но я знаю свою цену. А сколько стоишь ты, Ким Чонин? Идеальный Кай, чьи руки создают бездушные шедевры, а губы потребляют алкоголь до "пивных очков" и спазмов? Знаешь ли ты свою собственную цену, прежде чем вешать на кого-то оранжевый ярлык? Хлопая дверью и убегая по знакомому пути в галерею, Чонин уверяет себя в том, что сможет забыть Кенсу, ведь это больно только в самом начале, это просто сломанные кости, сломанные чувства, когда-нибудь они срастутся.✖
Когда Апрель распускал цветы на городских стенах, а солнечные зайчики беспорядочно путались в пыльной подошве, когда дождь отбивал мелодию на подоконнике, и цветные зонтики заполонили городские улицы, Чонин уже больше ничего не чувствовал. Он так и не смог ответить, потому что и сам не знал ответов. Он готов был отдать свою душу, но променял ее впервые нажав затвор в обмен на чек. Кай хотел в цветущий Париж, чтобы мысли и неопределенность, недосказанность и горький комок в горле не перекрывали доступ кислорода. Он хотел в Париж, вдохнуть аромат мокрого асфальта и сирени, свежей выпечки и сладкого шампанского, искрящегося на языке. Чонин так и не смог отыскать на перепутье указательный знак и найти красную нить, закрепленную на вороте свитера, он не знал, зачем Кенсу до сих пор хранил умерший цветок на подоконнике и носил те ужасные зеленые брюки в клетку, но одно Кай знал точно - их фотографии никогда не пожелтеют и воспоминания не сотрутся, лишь будут чуть помяты на углах и заляпаны кофе. Когда вездесущий Апрель постучался в дверь, принося с собой спертый воздух и запахи возрождающейся жизни, Чонин не улетел в Париж и так и не снял фотографий в галерее. Он купил дешевый кофе в кафешке на углу около метро и перекинул ремень фотоаппарата через плечо. Опираясь лопатками на холодные стальные прутья и взирая на билборд, искрящийся в изумрудной подсветке, в сумраке спящего Сеула, и улыбнулся искренне и счастливо впервые за пол года. "Что ты делаешь? Пытаюсь запечатлеть совершенство." Угрюмый взгляд и поджатые губы в обрамлении серебряных капель на огромном холсте. - Хен, кажется, теперь я знаю ответ. Дождь дробью стучал по полотну, сбегая по бледным щекам вниз к такой до боли знакомой жилетке на двух золотых пуговицах. В груди предательски защемила тоска, смешиваясь с диким желанием плеснуть парой банок краски, к черту стирая прошлое, отдирая корку ржавчины от сердца. Без тебя я не стою и цента.