Неосторожная

      Пока Нами насмехается над тем, как Луффи съел что-то не то, замечает недомогание собственного организма, а на следующий день ее уже одолевают жар и озноб.       Болезни будоражат рассудок, распутывают запутанные нити воспоминаний. Она предстает перед далеким и, как ей казалось, забытым прошлым, где Бельмере учит ее ходить, а потом вся жизнь на катушку наматывается. Тоска по матери сжимает сердце тяжелыми путами, Чоппер, качая головой, говорит, что от лихорадки у Нами тахикардия.       Штурман вспоминает в безрассудстве своем, как корабли Арлонга захватывают ее родину, как ее талант создавать карты и гордость матери заинтересовывают пирата. Запах мандаринов белладонной отдает во рту, на деле — с губ стекает суспензия, данная Тони-Тони.       Луффи недовольно качает головой, делая непомерно широкие шаги вокруг ее кровати, нарезает круги и громко сопит от чрезмерной мозговой деятельности. Он-то недолго болеет, уже может спокойно есть и, пользуясь такой возможностью, наедается в женской каюте до отвала притащенной им же пищей.       Чоппер разрывается между болезненной девушкой и желанием остановить капитана, жующего как не в себя. И нет замечаний Нами, что ничего с ним не станет.       Робин уже заверила врача, что будет делать подруге спиртовое обтирание и менять повязки, как свесившаяся рука штурмана схватывает снующего Монки за лодыжку.       — Луффи... — жарко выдыхает она иссохшими губами. — Деревня Кокояси... На моей родине остались карты. В этих картах жизнь моей матери, я должна забрать их!       Сил в ее тельце немного, однако она крепко сжимает плоть Луффи, и вокруг ее пальцев темнеют синяки. Монки наблюдает за ней пристально, видит, как она, раскидывая простыни, продвигается наружу, смотрит, как рвется изменить курс, как руки ее, слабые от болезни, неотрывны от штурвала. Капитан следует за ней медленно и размеренно, держит в одной руке недоеденное мясо, другой хватает ее и тащит, не давая намокнуть на палубе, где хлещет ливень и бьет осколками лед. Капризный Новый Мир, не менее непредсказуемая погода. И Нами, тяжело дыша, предсказывает следующие аномалии, сбивается и вновь говорит о родной деревне.       Голос девушки едва слышный, и она просто жарко дышит ему в шею. Пылающая слеза капает ему за ворот.       — Мы вернем их, — голос Монки временами грозный и угрожающий, когда она так собой рискует. Сейчас же твердый и стоящий на своем. На его заверения девушка успокаивается, обмякает в руках капитана и смыкает веки.       Вновь одолевают видения. Что корабль разрезает водную гладь, Луффи вновь в обломках офиса Арлонга. А просыпается от нежной руки Ноджико на своей голове и заботливой улыбки.       На стенах ее каюты цветными кнопками прикреплены карты, нарисованные еще совсем девчонкой. Робин рассматривает их с неподдельным интересом.       — А талант у тебя, должно быть, врожденный, — заключает она с улыбкой.       — Губительный, — отрицательно качая головой, шепчет Нами и утыкается сестре в грудь.       На полу сопит Монки с заразительной улыбкой и довольным видом. Ноджико глядит на него, окликает Нами и тычет пальцем.       — Прекрасный, дурочка, если такие великие люди готовы пересечь половину мира по одной твоей просьбе. Так нарисуй ради него все континенты и что нам только даровано Ками с такой точностью, на какую одна ты способна.       Щеки Нами расплываются красным, когда она видит Монки Ди таким уставшим, но преисполненным собственной затеей. Она осознает, что будь на его месте, черта с два бы так поступила.       А Луффи — да. Еще и поздравляет с выздоровлением. Нами вновь плачет, но уже сжав его в объятьях.       Память о Бельмере жива, пока он такой же храбрый и безрассудный, пока карты ее целы, пока сестра рядом и гладит по длинным ее волосам.       Запах цитрусовых в этот день особенно сильный. И она чуть ли не душит Луффи, всего пропахшего морской солью и мандаринами. Он привычно смеется.