В аду синхронные переводчики — швейцарцы

Швейцария понял, что мир сошёл с ума, когда ни самый свирепый взгляд, на какой он был способен, ни его любимая винтовка не заставили Италию передумать. — В последний раз говорю тебе, Италия, — процедил он, держа палец на курке, — Я не буду это переводить. Будто не замечая винтовку, нацеленную ему в висок, Италия вцепился в ногу Швейцарии ещё крепче. — Пожалуйста, Svizerra! Я так долго не говорил ему сам! Я не могу прожить ещё день, зная, что Germania снова не услышал этого, пусть даже из чужих уст! — На его мокром лице было написано непритворное страдание. — Tabernac, Suisse, — пробормотал Канада, сняв очки и массируя переносицу, — да переведи ты уже то, что он просит, и покончим с этим. Или весь день будем слушать, как он плачет. Швейцария бросил на товарища по несчастью взгляд, полный ярости. По изможденной позе Канады было видно, в каком диком напряжении они находились с начала «проблем с коммуникацией». Это был горький эвфемизм, под которым подразумевалось: ни с того, ни с сего они потеряли свой «всеобщий язык». Саммиты Евросоюза могли бы обернуться Третьей Мировой — если бы Канада и Швейцария не выступили в качестве синхронных переводчиков и миротворцев одновременно. Швейцария, помимо всего, нёс бремя страны, говорящей и на французском, и на немецком, и на итальянском — и страны, чьего влияния хватало, чтобы вести переговоры, пусть даже она не состояла в Евросоюзе. Бельгия и Люксембург пытались помочь, но они могли либо переводить, либо участвовать в разговоре. Поэтому остальным приходилось полагаться на самые базовые знания своих региональных языков. Напряжение стояло в воздухе, все были раздражены на всех... и Италия уже в который раз готов был сыграть роль той самой капли, что переполняет чашу терпения. — Мы будем слушать? — огрызнулся Швейцария, снова — и неудачно — попытавшись стряхнуть Италию с ноги. — Я тут единственный его понимаю! Вздохнув, Канада и надел очки. — Тем более. Просто сделай это, и он помолчит хотя бы пару минут, а? Резкий электрический треск в наушниках заставил его вздрогнуть. — Канада? Почему так долго? Канада отрегулировал громкость, и треск постепенно утих. — Ничего особенного, Англия, — торопливо ответил он. И, прикрыв микрофон рукой, сказал в сторону по-французски: — Suisse, ну в конце-то концов, я готов весь месяц оплачивать твои обеды и даже ужины, если ты переведешь послание для Allemagne до того, как Italie снова расплачется. — Пытаешься меня подкупить? — Перспектива выглядела, безусловно, заманчивой, но переубедить Швейцарию было не так-то просто. — Вот почему я ненавижу, когда меня втягивают в политику. Италия тихо захныкал. Канада смерил Швейцарию взглядом исподлобья и пробормотал что-то — по-английски и едва слышно, но по интонации Швейцария уловил всё, что было нужно. — Слушай, нравится нам это или нет, но мы с тобой застряли здесь, пока не найдётся решение получше. Я знаю, что тебя здесь вообще быть не должно — меня, кстати, тоже, — но мы здесь. И мы можем облегчить остальным жизнь. Если тебя это утешит, France и Angleterre заставили меня переводить их разговоры вне зала заседаний, — он приподнял брови, давая понять: «Остальное можешь представить себе сам». — Убогая личная жизнь твоих бывших метрополий не имеет ко мне никакого отношения, — отрезал Швейцария. — Даже если я сделаю исключение для Italie... — Suisse, — в голосе Канады появились нотки, от которых Швейцария подавился фразой. — Половина из нас не может больше разговаривать даже с семьёй, не то что с соседями или друзьями. Знаешь, что сообщают мои дипломаты? Что Ukraine плачет с того самого дня, когда поняла, что больше не заговорит с Russie и Biélorussie. Не вернись Amérique из Вирджинии в Вашингтон как раз тогда, когда всё это началось — я бы, наверное, вообще не смог с ним общаться. Нам повезло, что сейчас мы можем обмениваться репликами длиннее одного предложения. Каково бы тебе стало, если бы ты не смог говорить с Liechtenstein? Швейцарию прошиб холодный пот. — Э-это едва ли... — Italie не просит о многом, Suisse, — Уголок рта Канады изогнулся в усталой полуулыбке. — И сейчас только ты можешь ему помочь. Швейцария убрал палец с курка. Его раздирали противоречивые чувства. Плач Италии превратился в слабые всхлипы, но, пытаясь успокоиться, он почему-то выглядел ещё более несчастным. Швейцария смотрел на него — и не мог не вспоминать, как плакала Лихтенштейн, осознав, что не понимает речь Венгрии, не понимает речь ни одной страны, не говорящей по-немецки. Она пыталась скрывать слёзы, — он знал, как отчаянно она хотела быть сильной ради него, — но одних закрытых дверей мало, чтобы заглушить рыдания в мёртвой ночной тишине. «Только ты можешь ему помочь». Поддавшись порыву, Швейцария закинул ружьё на плечо — и потянулся к микрофону. Канада, не задумываясь, включил вещание на частоте, предназначенной для немецкого языка... и — случайно, действительно почти случайно, — нажал ещё на одну кнопку. Ту, что врубала вещание в гарнитурах всех присутствующих, невзирая на изначальные настройки. — Deutschland! — рявкнул Швейцария в микрофон. — У меня послание для тебя от Italien. Все страны, — сперва немецкоговорящие, а затем и остальные, — повернулись к Германии. Сам Германия явно ощутил себя не в своей тарелке под пристальными взглядами. Он одёрнул воротник рубашки и нервно поправил гарнитуру. — Schweiz, уверяю тебя, в этом нет необ... Швейцария не дал ему договорить. — У меня сообщение от Italien, и ты выслушаешь его, потому что я не собираюсь повторять, — Он глубоко вдохнул и медленно выдохнул, а затем положил ружьё на колени и придвинулся ближе к микрофону. — Italia, Germania слушает тебя, — он взглянул на Италию сверху вниз, и в этот раз его голос звучал почти ласково. — Что ты хотел ему сказать? Италия, ошарашенный внезапной сменой тона, моргнул, и по его лицу скользнула тень надежды. Отпустив ногу Швейцарии, он сел и вытер глаза рукавом. За эту короткую паузу Канада успел незаметно щёлкнуть несколькими переключателями на приборной панели и перенаправить трансляцию с персональных гарнитур на систему оповещения конференц-зала. Повисло молчание. А потом голос Италии разорвал тишину: — Я... я так скучаю по тебе, Germania. — Я так скучаю по тебе, Deutschland, — Швейцария смотрел только в окошко, на зал заседаний, где сидели в креслах сосредоточенные страны. — Давай, Italia, — пробормотал он, увеличивая громкость, — Скажи, что хотел. Сглотнув, Италия кивнул. — Может быть, это глупо, — все говорят, что я дурак, — ведь я не должен скучать по тебе, ведь я вижу тебя, могу дотронуться, услышать голос как и раньше... но это не то. Потому что я не могу... — ...я не могу понять, что говорит Deutschland, как ни стараюсь. Я не думал, что буду скучать по его крику... как тогда, когда я засыпал на собраниях, или проливал соус на его новую рубашку, или пытался крепко обнять его на людях... но я действительно скучаю. И это больно. Так и продолжалось. Италия запинался, пропускал слова, давился вздохами — а Швейцария изо всех сил пытался сгладить перевод. Пока они говорили, Канада следил за аудиовыходами. Его руки без конца летали от одного рычага управления к другому, чтобы передача была чёткой и свободной от помех. — ... мне кажется, что Germania тоже это чувствует, потому что иногда я замечаю, как он смотрит на меня. Тогда он выглядит настолько усталым и одиноким, что слёзы подступают. Но от слёз легче не становится, это не помогает, вот почему... — ...вот почему я должен сказать это Deutschland — даже если говорить буду не я. Страны в конференц-зале сидели, не шелохнувшись, и даже дышали как можно тише, чтобы не упустить ни слова. Германоязычные страны уже даже не пытались сдерживаться: Бельгия спрятала лицо в ладонях, Люксембург приобнял ее, выражая поддержку без слов, и даже сдержанный Австрия сидел без очков, запрокинув голову, и часто моргал. Те, кто не понимал смысла сказанного, неуверенно улыбались, слушая лепет убитого горем Италии и тихий, но проникновенный перевод Швейцарии. И только Канада заметил из кабины переводчиков, что Франция взял Англию за руку. И что в кои-то веки Англия не только не смутился проявлять чувства на публике, но даже переплёл пальцы с пальцами Франции и сжал до побелевших костяшек. Что до непосредственного адресата, то он сидел, прикрыв глаза и упершись лбом в сцепленные в замок руки. Никто не мог разглядеть его лица. Никто и не был уверен, что хочет этого. Но Италия всё ещё говорил — и даже те, кто не понимал ни слова, услышали, что улыбка переборола слёзы. — Я знаю, когда-нибудь мы снова сможем разговаривать, как раньше, я уверен в этом. Но, Germania, я хочу, чтобы ты знал. Даже если сейчас ты не можешь понять, когда я говорю «Я тебя люблю» на своём языке, мои чувства к тебе ни чуточку не изменились. Поэтому, Germania, не грусти и не нервничай из-за своего Italia, ладно? Пока Germania знает, что я люблю его... — ...я счастлив, — закончил фразу Швейцария секундой позже. Канада позади него резко выдохнул. Передача по системе оповещения завершилась. Швейцария откинулся на спинку стула, — подальше от микрофона, — и вцепился в колени, унимая дрожь. Он хотел было ядовито заметить, что согласился на подобное в первый и последний раз, — для Италии, для кого угодно ещё, неважно, — и уже раскрыл рот, как вдруг Италия обнял его так сильно, что Швейцария невольно выдохнул. — Спасибо, Svizzera, — прошептал Италия, уткнувшись носом куда-то в его шею, — О, Svizzera, огромное тебе спасибо. Учитывая, что руки Швейцарии были прижаты к бокам, а на коленях всё ещё лежало, грозя упасть, ружьё, вариантов реагирования у него было немного. В конце концов он дотянулся до руки Италии и неловко погладил её. — Пройди в зал и сядь, Italia, — сказал он. Его голос звучал не громче шёпота — конечно, из-за слишком крепкого объятия, мешавшего вдохнуть как следует. — Нужно начинать саммит. Италия кивнул, дыша неровно и сбито. Он отпустил Швейцарию, снова сел на корточки, вытер лицо уже насквозь влажным рукавом и поднялся. Несмело кивнул Канаде в знак благодарности, — тот кивнул в ответ и помахал на прощание, — и ослепительно улыбнулся Швейцарии перед тем как развернуться и побежать по лестнице, ведущей в зал заседаний. Как только топот ног Италии стих, Канада положил руку на плечо Швейцарии и сказал: — Suisse, это было восхитительно. Швейцария стряхнул её, дёрнув плечом. Италия помял ему одежду. Стоило срочно заняться разглаживанием складок. — Это, — сухо сказал он, не глядя на Канаду, — было пустой тратой времени. Лицо Канады вытянулось. Улыбка превратилась в гримасу усталости, уже привычную на его лице. Чтобы скрыть разочарование, он снял очки, якобы протереть линзы перед началом заседания — ведь потом будет не до этого. Но, едва коснувшись оправы, он заметил странное волнение в конференц-зале. Половина присутствующих повскакивала, а остальные, казалось, едва сдерживались, чтобы не повскакивать — прильнув к столешницам, они вытягивали шеи, чтобы лучше видеть, что происходит. Дверь в зал заседаний распахнулась, едва не сорвавшись с петель — её пневматический механизм сломался под бешеным напором. А тот, кто был всему причиной, не стал терять времени даром. Пробежав через пол-зала, он рухнул к Германии в объятья. Они стояли посреди зала, стискивая друг друга так, будто были одни — и в этой комнате, и в этом мире. Германия уткнулся носом в макушку Италии, его широкие плечи подрагивали, а Италия гладил его по спине, успокаивая. Никто не приближался к ним, никто не хотел помешать странной магии — казалось, все слова будут лишними и ненужными. Канада прикусил губу, дожидаясь, пока из горла уйдёт ком. Услышав голос Швейцарии, он поначалу даже не разобрал слов — пришлось приложить почти физическое усилие, чтобы сконцентрироваться. — Что... что ты сказал? — пробормотал Канада на, как он надеялся, французском. — Как я и говорил — пустая трата времени, — Швейцария бережно приставил ружьё к столу и бросил на Канаду взгляд искоса, а потом снова обернулся к окошку в зал заседаний, — Любой дурак и без перевода поймёт, что они любят друг друга.