Заклятие луны

      Золотая дымка заката вкрадчиво пробирается сквозь зазоры между плотными тяжелыми шторами, небрежено задернутыми на окна. Бальдер чуть морщится, когда узкая полоска света попадет ему на глаза, и недовольно выдохнув, переворачивается на другой бок, оказываясь лицом ко мне. Так и не заснув, когда Бальдер пожелал отдохнуть после обеда, я смотрела на спящего юношу, примостив голову на согнутой в локте руке. Лицо его во сне неспокойно, а напряжено и слегка нахмурено, точно, даже погружаясь в забвение, Бог света не оставляет контроля над чем-то внутри себя, боится расслабиться и отпустить это нечто на волю. Ни мгновения покоя и тишины, лишь неизменная тяжесть.       В чем-то я понимаю его.       Время, проведенное с Тотом и Анубисом, было наполнено для меня светлыми воспоминаниями и событиями, пока однажды в сознание не начали вгрызаться мысли, что своему покровителю я только бездарная обуза. Сейчас мне прежние страхи кажутся надуманными и несущественными, но тогда она овладели мной полностью, и я сбежала. Именно после этого со мной началось то, что, возможно, терзает Бальдера. Не стихающие волны тревоги, беспричинный страх и нарастающее с каждым годом напряжение, точно невидимый, но безмерно тяжелый призрак, сидящий на шее и сдавливающий своими стальными клещами мне голову. Я думала, лишусь рассудка, пребывая в неясном, полном гложущей тоски и боли состоянии, не покидающим меня практически ни на мгновения, раздирая немыми криками и кошмарами.       Мне тогда помог Гадес – один из немногих богов, что разделяет со мной одну участь. Я знала его еще, когда была на обучении у Тота, но лишь мельком, а после укрылась в его мрачном царстве, что было подстать моему состоянию. Там я проводила много времени, блуждая среди выжженных земель и густого, словно бы обладающего своим разумом, живого мрака. Я боялась, что Гадес выдаст Тоту, что я пропадаю в его владениях, но он ничего никому не сказал. Мы не общались особо близко, так что и после встречи здесь, в саду Зевса, мы не были соединены множеством общих воспоминаний и по-прежнему оставались друг для друга чужими.       Однако тогда он составил мне компанию, слушал мои редкие, вырывающиеся против моей собственной воли, обрывки томящихся чувств и страхов, а главное, не осуждал ни взглядом, ни словом. Возможно, ему было попросту все равно, но тогда его поведение и реакция на меня стали на время моей опорой. Гадес, пусть он и холоден, равнодушен снаружи, в душе божество мягкое, сострадательное. Даже странно, что он является правителем подземного мира, особенно учитывая гуляющие в мире людей о нем домыслы и легенды. Отрицая и пытаясь спрятаться от собственной смерти, люди проклинали бога, полагая, будто он повинен в окончании их жизни. Глупцы. Я видела, что Гадес и хотел бы помочь попадавшим в его царство душам, однако те сами отвергали его, осыпая руганью и проклятиями. И меня неизменно удивляло, что, даже терпя боль от метки, оставленной умершими, что в его божественном облике не скрыта тканью одежды, а видна всем, Гадес сохранил природное спокойствие и рассудительность своего характера.       И так же, как Бог смерти отпугивает остальных своей тьмой, Бальдер притягивает их исходящим от него незримым светом. И люди, и боги страшатся мрака, а потому и тянутся к юноше, точно он, подобно путеводной звезде, способен вывести их из черноты собственных миров, совершенно не отдавая себе отчета, что в силах сделать это без посторонней помощи. Для меня же его свет не являлся магическим и притягательным лишь потому, что я сама точно соткана их прохладной темноты, мрак не пугает меня, а успокаивает и дарует защиту. А мрак, что господствует в моей душе, Бальдер помог развеять его без своей силы, просто присутствием в моей жизни, светлым взглядом и теплой улыбкой. Порой, чтобы спасти кого-то от сжирающей его боли достаточно просто быть рядом, видеть этого человека, а не выстроенные им самим вокруг себя крепостные стены.       Я протянула руку, касаясь пальцами теплой кожи Бальдера, тут же сморщившего нос и открывшего глаза. Со стоном потянувшись, он рывком навалился на меня, ворча, что негоже препятствовать ему отдыхать во время таких чудесных каникул. И везде-то ему праздник мерещится. Хотя, вероятно, теперь у нас и в самом деле нечто вроде каникул. Длинные волосы Бога света, щекоча, упали на мою шею, отчего тут же захотелось дернуться, но Бальдер крепко держал меня.       – И чего тебе не спится, а, Шихоин? – проворковал он, очерчивая тонким пальцем очертания моих губ. – Или соскучилась по мне?       – О да, – хмыкнула, – безмерно.       Бальдер поморщился от моего тона и театрально вздохнул.       – Знаешь, а мне бы хотелось увидеть твою истинную, божественную форму.       Я удивленно посмотрела на него и, помедлив, встала с кровати, коснувшись теплого деревянного пола ногами. Прищуренный взгляд Бальдера скользнул по моему обнаженному телу, подернувшемуся волной блеклой ряби. Мне казалось, я отчетливо вижу в отражении голубых глаз так давно спрятанный облик, что раньше являлся неотъемлемой частью меня, а теперь казался пугающим, чужим, потусторонним. Черная тога, закрепленная серебряными кольцами, скрывала фигуру, резкими складками ниспадая до самого пола; распущенные волосы схвачены венком из алых цветов ши, среди которых в середине выделялся единственный черный бутон. Глаза окрасились естественным для богов темным золотом, но в моем истинном облике правая часть лица скрыта обломком демонической маски. На ключицы легли ледяные бусы из таящих в глубинах своих граней круглых, ограненных в мельхиор, гематитов отблески таинственного пламени, мешавшегося с пронзительным омутом свисающего вниз на цепочке крошечного овального аметиста. Подкожный рисунок проступил ярче.       – Очаровательно, – после короткого молчания прошептал Бальдер.       – Не хочешь открыть мне свой облик? – чуть севшим голосом поинтересовалась я.       – Нет, – к моему удивлению, категорически ответил Бог света.       Поднявшись, он стремительно приблизился, и, прежде чем склонился ко мне, запустив руку в волосы, божественный облик слетел, вернув мне ставшие привычными за последний год очертания. Хрингхорни на мгновение замер в томительной близости от моего лица, взглядом касаясь изгиба бровей, линии носа и полуоткрытых губ. Мысленно усмехнувшись, я первая поддалась вперед, припадая к немного потрескавшимся губам юноши неторопливым, дразнящим поцелуем. Горячо выдохнув, Бальдер сжал пальцы, ненавязчиво оттягивая мою голову назад, и приник к шее губами. Как по мне, этому коварному искусителю никакие божественные силы не нужны, чтобы пленять окружающих людей. Отстранившись, Бальдер шаловливо улыбнулся, накручивая на пальцы прядь моих волос.       – Прогуляемся? – как ни в чем не бывало, предложил он.       – И когда я уже привыкну к твоей манере так резко менять темы?       Юноша посмотрел на меня долгим, тяжелым взглядом, в глубине которого поднялись неясные чувства, без тени привычного лукавства. Догадываюсь я, что он скрывает, так что сегодня не отпущу, пока не скажет все, что так тревожит его. Не знаю, что думает про свое состояние Бальдер, вот только он не болен. Еще до того, когда поняла, что значит быть Богиней лицемерия и лжи, я грезила стать целителем и перечитала множество литературы в библиотеке Тота. Как о людях, так и о богах. Когда же разочарование реальности ударило по мне, что ни одно божество никогда не позволит Богу лжи прикоснуться к себе, лечить себя, я все равно не забросила изучение этого кропотливого искусства. А потому все эти месяцы я наблюдала за Хрингхорни и не увидела у него никаких пагубных отклонений. Зато заметила кое-что иное.       – Я здесь выяснил у Колина об одном интересном месте. Отправишься со мной?       Он обольстительно подмигнул, направляясь в ванную комнату.       Все время пока мы собирались и неспешно шли по едва заметным лесным тропинкам, порой приближаясь к скалам, чей каменистый спуск терялся в зеленоватых водах моря, я не затрагивала так волнующую меня тему, лениво перебрасываясь с Богом света отстраненными, но приятными фразами. Небо затянули густые облака, отчего вечерние сумерки наступили особенно быстро. Бальдер довольно заметил, что так это место станет еще красивее. Не став выпытывать подробности, я взяла его за руку, отчего юный бог обрадовался, как ребенок. Я давно заметила, что, несмотря на использование им прикосновений в качестве влияния на окружающих, действительно неловким, случайным, искренним касаниям Бальдер очень-очень радуется, вмиг теряя свой привычный облик прожженного соблазнителя. Наверное, его никто никогда не касался, не обнимал без причины или дурмана его божественной силы.       Как и Тота.       Вскоре Бальдер свернул на широкую тропу, украшенную по краям высаженными пурпурными цветами, под лепестками которых скрывались крошечные жучки с переливающимися бледными искрами крыльями. Тропа, скрывающаяся все глубже в лес, вывела нас к широкому обрыву с перекинутым на другую сторону веревочным мостом, боковые сетки которого усыпаны крошечными кристалликами огоньков по типу тех светящихся камней, что мы видели в пещерах Парка Красного Аконита. Над нами нависали пышные тяжелые ветви громоздких елей, струящих вокруг ненавязчивый запах хвои; среди иголочек виднелись тусклые отблески крыльев жуков. Дна обрыва из-за темноты мне рассмотреть не удалось, а Бальдер тем временем прошел дальше. Вероятно, его конечной точкой пути был не этот чудный мост.       Тропинка вела дальше, вот только теперь бурные кустарники почти вплотную примыкали к ее границам, а вскоре голая листва сменилась клубами пышно цветущих бело-розовых и бардовых пионов. Ох, как я любила эти цветы, когда каждый год они заполняли собой сады храма. Бальдер отбежал вперед и торжествующе махнул рукой, за которую, приблизившись, я невольно крепко ухватилась. Мы находились на небольшом, неровно треугольном каменном выступе, а на сотни метров внизу до самых размытых холмов на далеком горизонте простиралась равнина, испещренная извилистыми венами рек. Воздух здесь был по ночному прохладным и влажным, а единственным источником света служил рассеянный отблеск полускрытой облаками луны.       Бальдер неловко опустился на край выступа, свесив ноги вниз, и потянул меня к себе. Не особо приятное ощущение, учитывая, сколько метров свободного падения ждет, если не удержишься и сорвешься. Но Бога света, по-видимому, высота совсем не пугала, он расслаблено (насколько это для него возможно) глядел на безмятежно скользящие по темно-синему небосводу бледно-серебристые облака. Хитро дернув Бальдера за заплетенные в косу волосы, я опрокинула его на спину и легла рядом, вглядываясь в отражения ночного неба, сверкающее в глубине задумчивых глаз юноши.       – Хочешь отправиться со мной в мир северных Богов?       Слова застряли у меня на подступах к горлу. Впервые Бальдер говорил о будущей жизни вне границ мира академии. Я растерялась, но Бог света, очевидно, расценил мое молчание по-своему и, растерянно отведя взгляд, добавил:       – Понимаю, это холодный мир, да и до одурения однообразный.       – Дело не в этом. Просто ты никогда раньше не…       Он не дал мне закончить, приподнявшись, он схватил меня за запястья и, склонившись, навис надо мной, смотря в мои глаза цепким взглядом.       – Я люблю тебя, – голос его был непривычно хриплым, чуть дрожащим. Юноша наклонился, отчаянно целуя меня, точно в любое мгновение окружающий мир мог разбиться и исчезнуть, подобно хрупкому сну. – Я хочу, чтобы мы всегда были вместе, хочу чувствовать твое тепло, касаться тебя, видеть. Скоро мы окончим академию, но мне не хочется расставаться, это мука для меня, – голос его прервался от поглощающего горя. – Прошу тебя, никогда не оставляй меня. Прошу…       От столь резкой перемены в Бальдере, несвойственного, казалось бы, ему поведения, я остолбенела, но лишь все больше убедилась в своей правоте о его состоянии. Робко шевельнувшись, я погладила вздрагивающего юношу по голове. Безмерно тяжело быть одиноким, среди тех, кто не может полюбить тебя из-за твоей божественной силы, неких качеств или же тривиально статуса, твоего уровня, класса среди остальных. Будь то свет или мрак, неважно, – ведь все мы одинаковы, когда дело касается боли и чувств. И нет разницы, к светлой или же темной категории ты принадлежишь. Даже боги могут страдать. Даже богам может быть больно.       – Тише, – прошептала я, стараясь, чтобы голос звучал как можно больше естественно, не выдавая творившейся внутри меня бесконтрольной буре. – Все хорошо. Ты в безопасности, я рядом с тобой. Бальдер, все будет хорошо, мы…       Он резко дернулся и, вновь посмотрев на меня, сильнее сжал мои запястья.       – Что ты чувствуешь ко мне? Тебе противно ко мне прикасаться?       – Нет же, – я нахмурилась, – я…       – Ты рада, что мы встретились, или для тебя весь этот год был просто игрой?       Гнев затопил меня, но я сдержала его, чувствуя, что Бальдер не пытается задеть меня. В нем происходила странная перемена, нечто, что я могла ощутить своей силой бога, но не могла понять, поднималось со дна его подсознания, охватывая разум юноши. Я чувствую внутри него разрывающую, огненную боль, от которой хочется не просто кричать, а выть, заходиться безудержными рыданиями… умереть. На лице Бога света, искажая обычно мягкие черты, проступили отпечатки глухого отчаяния, тоски, одиночества. Я закусила губу, судорожно пытаясь понять, что мне нужно делать. Прежде мне не доводилось оказываться в подобных ситуациях.       – Бальдер…       Он испытующе буравил меня взглядом, полным горькой смеси чувств.       – Я, – глубокий вздох слетел с моих губ, и я попыталась собраться. Сейчас важно было это сказать, как бы меня ни съедало ощущение неловкости. – Я люблю тебя, Бальдер. Ты открыл мне глаза, показал, что мир не ограничен той ямой, куда я заперла себя сама. Ты спас меня, Бальдер. Защитил от меня самой, от снедающих во снах и наяву кошмарах. Ты поддержал меня и полюбил, несмотря на то, что я не просто принадлежу к категории темных богов, но и являюсь Божеством лжи, лицемерия, всей той грязи, что вечно пытаются скрыть, но неминуемо погрязают в ее трясине. Ты поверил мне. И это для меня немыслимо важно.       Мягко высвободив руку, коснулась раскрытой ладонью влажного лица юноши.       – Ты стал моей защитой, Бальдер.       – Спасибо, – одними губами прошептал Бог света.       – Расскажи мне, – твердо посмотрела на него я, – что с тобой происходит.       – Нет, – он стремительно поднялся на ноги, намереваясь уйти. – Это неважно.       – Хватит! – резко оборвала его. – Я и так терпела слишком долго!       – Тебе не нужно об этом знать! – он вырвал из моей руки локоть, за который я схватила его. – Я справлюсь, все со мной в порядке, я просто устал и…       С размаху я залепила ему пощечину, отдавшуюся в царившей тишине противным звоном. Бальдер ошарашенно смотрел на меня, но я уже не могла остановиться. Не желала. Если я потеряю его… Я снова схватила его за руку, ощущая, как глаза начинает щипать от выступивших слез, но мне уже не было до них дела.       – Ни за что не отпущу. Не позволю уйти!       Бальдер молча смотрел на меня. Долго, мучительно долго, но вот силы словно бы оставили его и он, подобно мешку, осел на землю, спрятав лицо в свободной руке. Я опустилась рядом, по-прежнему не выпуская из своей ладони его руки. У Бальдера всегда рядом были Локи и Тор, но мог ли он полностью довериться им? Довериться так, чтобы разделить с ними тяжестью давящих на его плечи боль и страдания? Сможет ли он поделиться этим со мной? Мои мысли прервал вздрагивающий, приглушенный голос бога, говорившего почти неслышно и порой бессвязно, то окунаясь в далекое прошлое, то вновь возвращаясь к настоящему.       Он говорил об отце, о неизлечимой болезни, что поглощает его с самого детства. Говорил о припадках, являющих собой следствие его недуга, ставших в школе особенно острыми и частыми. Порою речь его сбивалась, и он вспоминал о бессчетных, слившихся в единое серое пятно днях, проведенных в обители его семьи посреди ледяных просторов родного мира Бальдера. После он возвращался к своей болезни, шепча, как сильно пытался сдерживать свои припадки, пока находился здесь, как боялся оставаться со мной наедине, ужасаясь одной мысли, что может утратить контроль и причинить мне вред, не ведая, что творит. Что-то из его рассказа мне разобрать не удалось, но я не стала прерывать выговаривавшегося юношу, речь которого вскоре угасла, сменившись неровным тяжелым дыханием.       Я не сразу решилась заговорить, тщательно подбирая слова.       – Бальдер, мне кажется, ты задавливаешь часть себя, – бог слабо шевельнулся в моих руках. – Прошу тебя, не делай так. Ты всегда стараешься быть добрым и поголовно вежливым со всеми, никогда не проявляешь гнева, раздражения, так, чтобы они ураганом выходили из тебя. Стараешься быть подобным свету. Но так ведь нельзя, Бальдер. В тебе много чувств, – юноша чуть отстранился и поймал мой взгляд, – они все имеют одинаково большое значение, и не нужно пытаться задавить какое-то из них. Ведь тогда все эти энергии могут обратиться внутрь тебя, накопятся, начнут загнивать, и ты действительно заболеешь. Что с тобой… я думаю, и происходит.       Бальдер как-то странно дернулся, и в его глазах на мгновение промелькнуло нечто смутное, новое, но угасло так же быстро, как появилось. Весь путь обратно прошел в молчании. Я пыталась понять, ошибаюсь в своих суждениях или нет. Если Бальдер действительно болен, то почему в его семье этим никто не озаботился? Разве для богов существует понятие «неизлечимая болезнь»? Особенно, когда дело касается кото-то очень дорого для тебя. Знает ли правду Тот? А если знает, то почему не посчитал важным рассказать мне? Потому ли, как он сам однажды объяснил, что полагает правильным не решать за Бальдера, раз тот мне ничего не говорит, или же у этого есть другая причина? Бог света обречен умереть, и с этим ничего не поделать, поэтому дядя не желал разбивать мое сердце? Неужели он действительно полагал, что утаивая от меня правду, ранит меня куда меньше, нежели узнай я все с самого начала и вместо бездействия приложи все возможные силы, чтобы спасти того, кого люблю?       Незнание правды куда хуже самой правды. Мне ли не знать.       Дома я заставила Бальдера умыться и лечь в постель, пока готовила успокаивающий настой из своего запаса трав, который должен помочь юноше заснуть тихим сном без сновидений. Бальдер поначалу упрямился, но все же выпил пахнущее мятой лекарство. А когда он успокоился и начал дремать, предупредив, что уйду до столовой, принести ему что-нибудь поесть, вышла из дома, окунувшись во влажную прохладу ночи. Благо, духи здесь работают, независимо от времени суток. Неподвижная тишина сплеталась с тихим пересвистом сверчков и шелестящим звуком моих шагов. Я думала, о Бальдере, оставшемся в домике, о чувствах, одолевающих его и меня, а потому не заметила, как со стороны остальных покоев ко мне приблизился другой бог. И очнулась от своих мыслей, только когда в нескольких метрах, утопая в равнодушном свете полумесяца, передо мной вырос высокий силуэт.       Остановившись, я настороженно замерла, вглядываясь в заиндевевшее лицо Лаватейна.