Заклятие луны

      Весна почти подошла к концу, но уже сейчас кажется, что оставшиеся ее три недели будут больше похожи на лето. Окна мы не закрываем даже на ночь, из-за чего пришлось делать тонкую сетку, что предложил Бальдер, из тюля, который мы без угрызений совести порезали ради такой цели, ибо мелкие твари со звучным названием насекомые вытрепали нам все нервы. Подумать только, Зевс создал весь этот мир и эту проклятую академию, а позаботиться о том, чтобы избавить нас от докучливых и кусающихся монстров, ему и в голову не пришло.       Я вздохнула и отвернулась от окна, вновь возвращаясь к прерванному занятию. Зубья каменного гребня уже легко прошли по прядям волос Бальдера, когда как еще полчаса назад он стонал и мучился, самостоятельно пытаясь разодрать спутавшиеся за ночь волосы. Теперь же он устроился на полу возле окна, а я, сидя рядом в кресле, расчесывала его волосы. Сложно сказать, кому из нас этот процесс доставлял большее удовольствие. Волосы Бальдера мягкие и приятные, к ним хочется прикасаться, а еще, если склониться совсем близко, можно ощутить ненавязчивый аромат, теплый и обволакивающий. И мне интересно, запах это парфюма или собственный запах кожи?       – Мерисса?       Ах да, я отвлеклась. Бальдер попытался повернуться, но я мягко остановила его и вновь провела ладонью по гладким волосам, наслаждаясь их яркими переливами от падающих через открытое окно лучей утреннего солнца. Бальдер вновь расслабился и прикрыл глаза, чуть откинувшись назад, отчего уперся мне спиной в ноги. За эти два с немногим месяца его присутствие в моей жизни стало привычным и естественным, что не перестает меня удивлять, ведь даже два года обычно ничего не значили для меня, а здесь и несколько часов становятся ценными и наполненными чувствами, переживаниями. И пусть до выпуска из академии и расставания осталось чуть больше трех месяцев, теперь я понимаю, что это время не пройдет впустую или незамеченным. Мы ощутим его в полной мере. Мы проживем его.       Не знаю, огорчает меня или нет то, что вскоре нас всех вновь раскидает по своим мирам. Я старалась об этом не думать, однако нам ничто не может помешать вновь обрести друг друга с Хрингхорни после выпуска. Ведь, в отличие от Юи, наши воспоминания сохранятся. А что касается остальных, то я от них хоть сейчас сбежать готова. Пусть за восемь месяцев, проведенных в академии, я смирилась с постоянным мельтешением на горизонте Цукуеми, лучше относиться я к нему не стала. Не скрою, меня радует, что оковы по-прежнему на нем, и я надеюсь, они так и останутся несорванными.       Однако это беспокоит меня не так сильно, как состояние Бальдера. Я чувствую, с ним что-то происходит, и он прикладывает немало сил, пытаясь скрыть это от меня. Его ложь «не волнуйся, Ис, все в порядке» меня уже до нервного тика доводит, но ни он, ни Тот ничего не желают мне рассказывать. В том, что дядя знает о Хрингхорни больше меня, я и не сомневаюсь. Зевс, к которому я тоже ходила с претензией не скрывать от меня ничего, касающегося состояния Бальдера, только покачал головой и сказал, что это наше личное дело, вот пусть мы с ним и разбираемся, а он тут ни при чем. Тоже мне сама невинность, а по чьей прихоти мы все здесь оказались?       К сожалению, как Бог лжи я могу чувствовать переживания человека или же бога, изменения его поля, ложь, но не могу узнать причину и, как следствие, помочь, пока он сам не расскажет мне об истоках своей горечи. Боюсь, Бальдер действительно верит, что скрывая от меня правду, облегчает мою жизнь и ограждает от лишних страданий, однако так я мучаюсь еще больше, ведь неведение терзает сильнее тоски. Несколько раз я уже ловила Бальдера, едва ли не валящегося с ног, но он продолжал упираться, что все с ним хорошо и я зря беспокоюсь. За последние недели я перебрала десятки томов, так или иначе связанных с целительством, в библиотеке дяди, только ничего, что могло бы оказать хоть какую-то помощь и пролить свет на происходящее с Хрингхорни, мне там обнаружить не удалось.       Бальдер что-то блаженно проворковал и наклонил голову. Хитро улыбнувшись, я захватила его волосы рукой, оттягивая на себя, а кончиками ногтей другой руки провела по линии его шеи, после коснувшись горячей кожи губами. Бальдер выдохнул и, запрокинув голову, лукаво прищурился.       – Я готов так сидеть вечность, – прошептал он.       – В чем проблема? Расскажи об этом Зевсу, думаю, его обрадует твое желание.       – Мерисса, – непривычно задумчивым тоном обратился ко мне Бальдер. Проведя ладонями по волосам, он повернулся и, положив руки мне на колени, устроил на них голову, неотрывно глядя мне в глаза, – а ты бы согласилась провести со мной вечность здесь в облике этих статуй?       – Да, – я отложила расческу на подоконник и наклонилась, обвивая шею юноши руками. – Коли мы не можем быть рядом нигде, кроме как в этом саду, заточенные в камень божественных монументов, я согласна остаться здесь навечно. Если я чему-то и научилась в этой академии, так ценить тех, кто стал мне близок. Но, по-моему, этот вопрос должна я задавать, а не ты, ведь именно мои оковы по-прежнему не сорваны.       – Ты не знаешь, почему так может быть? Я много думал об этом.       Безусловно, мне известна моя тьма, и я понимаю, что нужно сделать, чтобы сорвать оковы и успешно выпуститься из академии, завершив обучение, однако даже мысль об этом приводит меня в ярость. Воспоминания о Цукуеми разъедали мою душу почти четыре сотни лет, и невозможно за один лишь год не просто смириться с его существованием, но и простить этого бога, способного разрушить судьбу мико собственного храма. Боги не должны вмешиваться в жизнь человека, пусть и простой мико. Поэтому, если наши оковы связаны, Цукуеми останется здесь навеки.       Но ответить Бальдеру я не успела: двери в нашу комнату распахнулись, и вошла Тереза, поинтересовавшись, не забыли ли мы о предстоящем собрании по поводу очередного мероприятия. Забыли и об этом даже спрашивать не нужно. Бальдер горестно вздохнул и уткнулся носом мне в колени. Понимаю, я тоже не в восторге от идеи Тота о проведении нового мероприятия, которое мы же и придумать должны. Хотя лучше мы, наша фантазия все-таки не так изощрена, как у Кадуцея, так что нужно выбрать что проще, быстрее, а главное, можно переложить на Аполлона.       Собственно, именно в общей комнате греческих богов и было решено провести это собрание. Но добирались мы туда долго, ибо периодически приходилось едва ли не тащить друг друга, да еще и Тереза увязалась за нами, гадко хихикая и подшучивая над нами. Хотя только из-за нее мы все-таки и добрались до комнаты, потому что именно она заставила нас идти дальше, когда мы все же сошлись во мнении, что можно послать все это в преисподнюю. К собственному стыду в зале все уже были на месте и дожидались нас одних, а Тирсос так уже и какой-то слишком веселый, что вопрос о содержании его стакана отпадал как-то сам собою.       – О, ребята, привет! – вскочил нам на встречу Агана Белеа. – Что мы придумали!       – Скооперироваться и захватить власть в академии, – я устроилась на подлокотнике кресла, куда сел Бальдер, – а потом заставить Зевса и Тота исполнять танец бешеных осликов до тех пор, пока они согласятся выпустить нас отсюда? А нет, постой. Вы, наверное, решили, что можно и поучиться между делом, а то экзамены то близко, а учебники еще никто даже и не видел, да? Или же…       – Да подожди ты! – вскричал Аполлон и стукнул ладонями по столу. То, каким энтузиазмом светились его глаза, уже сейчас заставило меня нервно вздрогнуть. – Я предлагаю устроить конкурс на волнообразно двигающемся танцполе! И целью будет не только устоять на нем, но и исполнить указанные танцы! Будет, словно на штурмующем море стоишь! Представляете, как это будет здорово и красиво?       – А кости потом кто лечить будет? – выдохнул Бальдер.       – Кости? – завис Аполлон, пытаясь уловить смысл заданного вопроса. Тормоз.       – Когда все, – пояснила я, – завалятся на этом танцполе и переломают себе кости, а кто-то особо талантливый еще и шею свернет, лечить их и трупы закапывать кто будет? Ты? Тогда организовывай. В конце концов, твой папочка тут главный, тебе все можно. И к тому же, как ты собираешься такой танцпол построить?       – Вот и я о том же, – лениво пробормотал Тирсос, разглядывая вино в чаше.       – Тогда прогулку на лыжах! – не желает сдаваться, молодец. Но думать, явно, не хочет. Или не может, к чему лично я больше склоняюсь. Видимо, поняв по нашим лицам, что в его предложении какие-то нестыковки, Аполлон задумался, а потом выдал очередное гениальное предложение. – А как вам конкурс красоты! Фея, Мерисса, я уже представляю вас участницами! Вы точно выйдите в финал, там я…       – Убью, если сейчас же ты не заткнешься.       Вот оно как. И сказал это не кто-то, а Бальдер. Что ему за, – как же это говорится, – вожжа под хвост попала? Неужели ревнует? На Аполлона эти слова нашего вечно добродушного бога произвели неизгладимое впечатление, настолько, что он окончательно завис и, смирно опустившись обратно на диван, больше не подавал признаков жизни. Зато очнулся, уже знатно захмелевший, Дионис и, обведя нас всех заговорщицким взглядом, икнул и выдал:       – Конкурс поэтов. Давайте его проведем.       Идею приняли лучше, чем задумки Аполлона. По крайней мере, все живо начали ее обсуждать. Да уж, что ни говори, а конкурс поэтов безопаснее взбесившегося танцпола или конкурса красоты, после которого наш ревнивец излишне любвеобильного Бога солнца на тряпочки бы разорвал и утопил в какой-нибудь луже. В последнее время я не раз замечала проскальзывающую в поведении Бальдера агрессивность. Но все же, что касается конкурса поэтов. Не так уж он и невинен.       – А у нашего Ди-ди развалились все часы. Он собрать их попытался, не сумел и набухался, – коварно протянула я, склонившись к Тирсосу. – И ты желаешь слушать подобное весь вечер? О, я преклоняюсь твоей храбрости и терпению, мой друг. Но избавь от этого наши уши. Да и глаза, если честно. Юные дарования, зачитывающие свои шедевры, зрелище не для слабых духом и нервной системой. А мы именно такие.       – Да и кто тут стихи сочинять умеет, – пожал плечами Гадес.       – Ах, мой друг, все в этом мире может стать стихотворением, – нараспев протянул Дионис, – любая фраза или набор цифр. И даже эти наши разговоры мы можем облачить в живые строчки, что усладят наш слух в темнеющие ночи.       – Темнеющие ночи? – уточнила я.       – И во всем им сказанном, – усмехнулся Гадес, – тебя удивили только эти ночи?       – Да ну вас, – добродушно отмахнулся Тирсос, опрокидывая в себя содержимое чаши. – Ничего вы не понимаете ни в красоте, ни в поэзии. Такой талант на корню губите. А потом еще и спрашиваете, чего я пью так много. Так вот: поэта топлю в себе, недостойны вы его сладкие речи слушать, черти. Вот и заливаю его вином, пусть лучше он сгинет, чем ваши злые слова его ранят. Чувствительная у меня душа.       Кто первый заржал, я так и не поняла, а Дионис, глядя на нас с пьяным укором во взгляде, фыркнул и вновь наполнил чашу. Я поняла, что дальше этих споров я не выдержу, и сказала, чтобы решали все сами, о чем, в прочем, я вскоре пожалела. Мы с Бальдером поспешили покинуть этот дурдом, но за нами увязался Дионис, ворча, что конкурс поэтов требует его душа, а после переключился на наш клуб и начал донимать меня с посадкой новых саженцев, что в итоге привело к его очередным жалобам про неснятые оковы. И что он так зациклился на них? Даже я уже не особо мучаюсь по этому поводу. Будь что будет.       – Эх, – протяжно вздохнул Дионис, – как же все-таки снять эти оковы?       – Не знаю, – пожала плечами я и предложила. – Ну, хочешь, я тебе их откушу?       – Не вздумай! – завопил Бальдер, что мы с Тирсосом едва не подпрыгнули, а Бог света только фыркнул и отвернулся. Нервный он какой-то в последнее время. Пара таких выкриков, и я тоже скоро присоединюсь к Лаватейну и Мегингерду в их клубе дегенератов. – Кстати, а почему оковы Такеру так и не спали? Я думал, он нашел тьму в своем сердце после разговора с той девушкой. Может быть, мы ошибались, считая, что оковы работают именно по такому принципу?       Миа. В душе я вновь ощутила щемящую тоску. Хоть я и понимаю, что она не умерла, а просто сменила форму, мне все равно грустно без нее. Она напомнила мне Акане, пусть вовсе на нее и не похожа. Моя первая и, наверное, единственная подруга была тихой и робкой, зачастую старающейся не покидать нашей комнаты, из страха перед другими мико и посетителями храма, глазеющими на нее, точно на диковинку какую-то, из-за необычной внешности для тех краев. Акане родилась в Японии, как и я, но родители у нее иностранцы, и как они оказались в нашей стране, так для меня загадкой и осталось, а Акане про это никогда не рассказывала.       Бальдер бережно коснулся моего локтя и ласково улыбнулся, когда я подняла на него взгляд. Прислонившись щекой к его руке, я обняла юношу за талию. Каждый раз ощущая его тепло, я потихоньку начинаю верить, что, может быть, тогда, четыре сотни лет назад, все было не напрасно. И стоило испытать и боль, и потерю родного дома, стоило пересечь столетия, чтобы однажды в один из многих самых обычных и ничем не примечательных дней, что я проводила за игрой в го, ощутить вокруг жар, в мгновение испепеливший меня, а после очнуться в бальном зале академии – месте, подарившем мне встречу с Бальдером. Месте, подарившем мне возможность любить.       И кто знает, может быть, однажды я смогу всей душой поблагодарить Цукуеми за проклятие, что в действительности оказалось даром.