Ожившие воспоминания

                  Возничий резво гнал лошадей по колейной пригородной дороге. Старая, кургузая повозка с грохочущим скрежетом прорывалась по вязкой грязи, опоясывающей вдоль всю юго-западную границу Бостона. Воздух вокруг был перенасыщен влагой, незавидное положение пассажиров спасал лишь легкий полуденный ветерок, задувавший им в лица. Сложно было представить, какое нечеловеческое терпение требовалось постовым, чтобы нести службу в столь знойный день. Вскоре впереди обозначились строгие контуры форта Индепедненс. Равнина вокруг крепости была повсеместно запружена болотами, ближе к укреплению, незаметно для глаза перерастающими в неглубокий водяной ров. Массивные каменные стены были невероятно крепки на вид, на вскидку ни один разрывной снаряд не смог бы с первого раза пробить в ней и малейшей бреши. У центральных ворот и на стенах по периметру зорко блюли порядок часовые. Война неминуемо подходила к концу, в северной части штатов давно не проводилось активных боевых действий, но в стенах форта Индепенденс, на случай непредвиденной ситуации, по сей день было мобилизовано около пятисот человек живой силы.     Повозка резко дала назад, перекосившись на один бок, и замерла напротив входных ворот. Двое в синих мундирах подошли ближе, вопросительно изучая старика на козлах, заметив позади него военного в офицерских эполетах они бодро, как по команде, встали по стойке смирно, отдав честь прибывшему чину. Полковник, гордо вздернув подбородок, прошествовал ко входу, по пути надевая белоснежные перчатки, и жестом отдал приказ открыть ворота. Хэйтем последовал за ним.     - У меня срочное послание в форт Индепенденс, - обратился он к часовым, внутренне подготавливая себя к долгим прениям, - это дело чрезвычайной важности, я должен немедленно вручить послание Коннору. В ответ солдаты безмолвно отступили на свои посты, освобождая проход в крепость. Хэйтем сдержанно кивнул им, заходя в ворота. Он был весьма озадачен тем фактом, что стража форта, по сути находящегося в военном положении, без удостоверяющих документов и пропуска, с легкостью впустила его за периметр. Вероятно - решил британец - в следствии того, что они с полковником прибыли в одном экипаже, военные обознались, приняв его за сопровождающего. В таком случае ему сильно повезло.     Внутри укрепления царила сдержанная обстановка, впрочем, как и в любом другом военном формировании. В тени высоких стен располагались строгие ряды солдатских казарм, череда зданий тянулась вплоть до высокой лестницы, ведущей на второй ярус, к массивным, в круговую вооруженным, бастионам и площадке с гордо реющим полосатым флагом. В широком внутреннем дворе форта было шумно. В центре площадки, на небольшом деревянном плацу, выступал человек в синем генеральском кителе. Мужчина с воодушевлением вышагивал по импровизированной сцене, сильно хромая на правую ногу и что-то громко выкрикивал. Вокруг него в восхищении столпилась целая рота солдат. Хэйтем подошел ближе, с интересом внимая страстным тирадам отставного генерала, и аккуратно поддерживая одной рукой треуголку, попытался пробраться через толпу.     - Эти ебливые пидарасы оказались скользкими как улитки, - донеслось с плаца, - только мы выудили их из Бостона, они тут же просочились со стороны Моутен-Хилл. Вот тогда мы решились на отчаянный шаг и ринулись в лобовую! И под непрекращающимся прицельным огнем наши бравые войны выдавили-таки их командира обратно на тот свет, - воодушевленно вещая, он остановился и развернулся к толпе, поддерживая правую руку. Из-под его широких бровей искрил взгляд абсолютно лишенный здравомыслия, но невероятно волевой, - и хочу сказать напоследок, даже если противник в большинстве, даже если он лучше вооружен, никогда не бойтесь. Вам всегда поможет вера, решимость, дисциплина и главное - жажда победы! Мой вам совет - всегда берегите пули, цельтесь лучше, и бога ради, не стреляйте, пока не увидите белки их глаз!     По окончании монолога толпа разразилась ликованием и овациями. Солдаты были в восторге от незамысловатых речей отставного генерала, который всегда выделялся умением найти общий язык с обычным сельским людом. Постепенно ликование поутихло, позволив Хэйтему различить за своей спиной любопытный диалог двух военных:     - Никогда не встречал более безрассудного человека. Жаль, Израэль Патнем больше не командует, уж но-то быстро указал бы британцам их место.     - А что с ним? - вопросил сиплый голос.     - Несколько лет назад он получил удар - отняло весь правый бок.     - Да, нелегкая судьба у этого человека. Говорят его чуть не спалили заживо индейцы - с тех пор он терпеть их не может. Но одного - уважает.     - Этот тот, что здесь отирается?     - Ага, он самый. Коннор, кажется, его имя.     - Я бы ему не доверял, - неуверенно протянул зачинщик разговора.     - А зря, хоть он и индеец, но в свое время многое сделал для патриотов, - человек слегка замешкался, прочищая горло.     - Прошу прощения, - деликатно вмешался в их диспут Хэйтем, воспользовавшись короткой паузой - вы не в курсе, где в данный момент находится этот индеец?     - Сейчас вот ошивается в старой генеральской, а Патнем и не против, - продолжил без запинки сиплый.     - Ну, в жизни не все под одну гребенку - видать, индеец индейцу рознь, - заключил зачинщик.     На этом их разговор прервался, военные вокруг потихоньку начали разбредаться по своим постам. Хэйтем аккуратно выбрался из текучей толпы солдат и направился в сторону генеральского корпуса. Обнаружить его среди казарм было не сложно: здание разительно выделялось величавым фасадом, а по обе стороны парадной двери развивались звездно-полосатые флаги. Быстро проскочив пару пролетов, он зашел в кабинет. Сердце барабанной дробью трепетало в груди, и британец сам не мог понять причины: следствие ли это легкой пробежки или волнительное ожидание предстоящего разговора с сыном, или виной всему судьбоносное письмо. Коннор был один в помещении, склонившись над столом он внимательно изучал громоздкие свертки - вероятно тактические карты или чертежи. Когда Хэйтем прошел в кабинет, индеец словно бы не заметил его появления, оставаясь в прежней неподвижной позе.     - Привет Коннор, - произнес британец, поразившись нехарактерно мягкой интонации собственного голоса.     Индеец не ответил.     - Полагаю, ты очень занят, - продолжил он диалог, - но прояви любезность, у меня для тебя очень важное сообщение, - с секунду помедлив, он вздохнул и присел на кресло напротив, не отводя взгляда от сына, подготавливаясь к долгому откровенному разговору: - Да. Давно хотел тебе сказать, той ночью я не желал твоей смерти, скорее наоборот... Ты знаешь, все то время, что мы провели вместе, меня вело отнюдь не любопытство и даже не цели Ордена. Я бы хотел вернуть твое доверие, - внезапно открылся он. Но эта фраза прозвучала из его уст не как просьба, а скорее как сожаление о утерянной возможности. В ответ Коннор лишь покачал головой, развернув очередную карту и уязвлено усмехнулся самому себе. Другой реакции Хэйтем и не ожидал.     - Я так понимаю, впредь ты не желаешь иметь со смой никаких дел. Ну что ж, удачи, это твой выбор, - Хэйтем резко поднялся, рассеяно хлопая себя по грудному карману, достал желтый конверт и положил его на столик у входа. - Да, не забудь взять конверт. Документ внутри тебя весьма удивит.     Он вышел из корпуса с чувством гнетущей дисгармонии. Изнутри его разъедал гнев на самого себя, от того что ему так и не удалось наладить отношения с собственным сыном, но при этом британца наполнило чувство приятного умиротворения, от того что он сбросил с себя бремя ответственности за невинных жертв, которых сотнями могла бы еще поглотить бесконечная война. Хэйтем окинул взглядом роту солдат, бодро маршировавших вдоль помоста: давно пора было покончить с бесполезными стычками на юге страны, эти люди уже заслужили себе нового правителя - подумал он. Являясь знатным человеком, имеющим обширные связи в правительстве, тамплиер из практики имел твердую убежденность, что единственно праведной войной можно считать лишь войну освободительную, все остальные, какие бы цели они не преследовали, какие бы блага не обещали - от лукавого, потому как всегда начинались с непосредственной подачи узкого круга власть предержащих, преследующих исключительно корыстные мотивы. Но с него хватит, на его век выпало слишком много бесполезных войн, к которым он имел непосредственное отношение. Он устал, в этот день он слишком сильно устал и его непреодолимо клонило к земле.     Выйдя за ворота форта, британец не обнаружил повозки, но этот неприятный факт не причинил ему излишних неудобств - он давно хотел прогуляться по такой знакомой, и за долгие годы ставшей ему родной, земле; пройтись по узким улочкам Бостона, ощутить стройный гул голосов на пристани, восхититься живой природой северного Фронтира; внутри него будто что-то переломилось, его тяготило странное навязчивое ощущение, что вскоре ему придется навсегда покинуть эти места. Он шел и вспоминал обо всем, что связывало его с этим хаотичным и зыбким мирком. За горизонтом скрывались колючие кроны лесов, сменяясь бескрайними лугами; ночь за днем тирания смывалась кровью народов, позволяя прогрессу совершить очередной рывок, затем время вновь замедляло свой ход, вкручивая болты; грозные редуты, как волдыри на теле наций снова вздымались, а затем проседали от времени, оставляя после себя зияющие зеницы, слепо взирающие в небеса, и только бессменная любовь врачевала над ранами, вновь возрождая в людях надежду. И каждый новый цикл все повторялось по кругу.     Хэйтем дошел до дома к вечеру. И снова занимался дождь. Угрюмые грозовые тучи клубились в небесах, скрывая под серой дымкой последние просветы заходящего солнца; дождь обещал быть долгим. Но не взирая на ненастье, мужчину упрямо влекло на пристань, его словно что-то тяготило, не отпускало, он чувствовал, что еще не все сделал. Хэйтем торопливо шел, окруженный громадами фасадов. Проплывающие мимо фигуры зданий, словно в причудливом супрематическом сне, вздымались перед глазами из неоткуда и вновь проваливались в землю, оставляя за собой расплывчатые сетки миражей. Все вокруг застила собой пелена дождя, плавно смывая из его памяти лица случайных прохожих, тех, кто когда-то был ему дорог, и тех, кому он остался обязан вовек. Сильное недомогание овладело им, но не смотря на это, подгоняемый чувством непонятной тревоги, он торопливо продирался сквозь стену дождя к пристани; больше всего в эти минуты он боялся не успеть.     На пристани, терзаемая ветром и столпами прорывного ливня, стояла Аквила, при виде ее Хэйтем расслабленно выдохнул - успел. Перед помостом он заметил самого Коннора, бредущего по направлению к трапу. Он поспешил ему на встречу и окрикнул. индеец сразу развернулся, в его глазах промелькнула нотка удивления, он откинул капюшон, обнажив гладко выбритый череп с тонким пучком волос, и внимательно осмотрел еле различимую, размытую тень в струях дождя:     - Отец?     Хэйтем неподвижно наблюдал за ним, уже не в состоянии вымолвить ни слова. В этот момент в его голове родилась пугающая догадка: он вспомнил, что в местных племенах принято считать волосы частью души - следуя старинной традиции, индейцы сбривают их в знак скорби о безвременно ушедших близких. Внезапно его осенило, что на самом деле произошло той переломной ночью в форте Джордж. Перед его взглядом в одно мгновение переплелись мельчайшие фрагменты последней битвы с сыном, он вспомнил, каких титанических усилий ему стоило освободить руку Коннора, совершая тяжкий выбор между им и собой, как острый клинок молнией сверкнул в полутьме, после чего он будто пустотелая кукла обессилел, обмяк и провалился в бездонную пропасть. Тут он услышал, как Коннор еще раз окрикнул его, чутко всматриваясь в густой занавес дождя. Но ему было уже не важно, этот окрик донесся до его сознания, словно отголосок какой-то старой, отброшенной жизни. Он вдруг почувствовал всеобъемлющее счастье, в коем то веке он ощущал себя по настоящему свободным. В этот момент он понял, что навсегда покидает этот мир. Британцу совсем не хотелось расставаться с сыном, но вместе с тем его медленно увлекало за собой безграничное спокойствие и умиротворение. Он выполнил то, зачем возвратился, отныне в нем жила твердая уверенность, что впредь Коннор не оступится в своих решениях, он был уверен, теперь индеец все сделает правильно. И главное, в этот момент он точно знал, Коннор давно уже простил его, и всегда будет вспоминать с теплотой и любовью то лето семьдесят восьмого. На прощание британец иронично улыбнулся метису, в долю секунды его глаза слились с пепельным цветом нимбуса и навсегда растворились в пасмурном Бостонском небе.

***

    Коннор заметил неподалеку короткую тень, стремительно клонящуюся к земле. Он подошел ближе, и различил на помосте старую, потрепанную треуголку с золотистой окантовкой, занесенную, словно от куда-то из прошлого, порывами шального ветра. Он склонился над ней, подобрал, и в изумлении осмотрел знакомый головной убор. В его памяти всплыли древние индейские придания о блуждающих духах, которые иногда возвращаются на землю, дабы завершить неоконченные дела. Он оглянулся вокруг и словно бы ощутил за своей спиной чье-то незримое присутствие. Индеец любовно пригладил золотистую кайму, с улыбкой на лице вспоминая все, что их связывало, и аккуратно отряхнув, бережно уложил отцовскую треуголку на бочку у пристани. В этот миг из-под шляпы мелькнул некий крохотный предмет, угодив ему прямо под ноги. Он осмотрел его, и с благодарностью произнес:     - Спасибо,отец. За все.     Коннор уверенной походкой шел вперед, крепко сжимая в руке желтый конверт. Теперь он точно знал, что ему следует сделать в первую очередь, чтобы достичь благой цели; Братства ли, или Ордена - это уже не имело для него особого значения, он осознал, что их объединяет общая цель, и только вместе, подпирая, словно атланты, зыбкое равновесие по разные стороны полюсов, они способны сохранить этот мир прежним. Теперь Коннор твердо знал, что никогда больше не допустит ошибок. Он уверенной поступью шел к своей благородной цели, а на берегу его ждала Аквила, гордо расправив белые паруса.     Подходил к концу 1782 год, последний год войны.