Дети Луны

Уже вечерело, когда группа молодых людей пробирались в сторону костела Южного Парка, крест на вершине которого поблёскивал в лучах заходящего солнца. Этих странных людей в чёрном связывало одно: любовь к чёрному цвету, любовь к тяжёлой музыке и странное неприятие жизни в том виде, которым довольствовалось большинство жителей этого провинциального городка. Самому старшему из них едва минуло шестнадцать лет: его вьющиеся чёрные волосы спадали на лоб небольшими прядями, чёлка другого юноши - конопатого, который хвастался новоприобретёнными шнурками для своих необычного цвета ботинок - постоянно падала ему на глаза. Красные пряди, выбивающиеся из-под чёрных, как смоль прямых и гладких волос, пятнами мерцали в темноте, а в закатных лучах они казались то оранжевыми, то лиловыми. Девушка в длинной парчовой юбке, в длинных сетчатых перчатках, кое-где рваными, с большим крестом в ложбинке между грудей, казалось, с трудом несла свой немалый вес по усыпанной осенней листвой тропинке. Позади всех семенил самый маленький из готов - ему, казалось, было лет тринадцать-четырнадцать; его чёрный балахон был на порядок длиннее, чем у всех остальных, и волочился по земле, собирая по пути кленовые листья и головки репейников. - Ай, блин, ты мне на подол наступил! - едва не кувыркнувшись назад, громко вскрикнула Генриетта - так звали эту мрачную, необщительную и меланхоличную девушку, которая с большим успехом, несмотря на всё своеобразие её поведения, заканчивала школу и готовилась поступить в престижный вуз на факультет искусствознания. - Прости, тут сам чёрт ногу сломит, - оправдывался Пит - гот с конопушками, которому они, в общем-то, очень даже шли. - Саманта Блейз недавно сломала ногу на этом самом месте, - ухмыльнулся Майкл - самый старший из четвёрки, - Неудивительно, она ведь и есть - самый настоящий чёрт. Все дружно хихикнули. Маленький гот, пытаясь отцепить целое созвездие репья от воротника, пробурчал что-то в духе: "Конформистская задница". И все с этим молчаливо согласились. Дойдя до костела, украшенного прекрасными витражами прошлого века - наследством войны за независимость, отзвуки которой долетали порой до этого захолустья, компания остановилась и невольно залюбовалась удивительным зрелищем, открывшимся перед ними. Муаровый закат угасающего солнца вырывал из скопления разноцветных стёкол на витраже фигуру Богородицы, к которой с небес спустился голубь, принесший с собой лилию - благовестие к непорочному зачатию. Давно уже тлела в могиле рука этого безымянного мастера, а вот творение его продолжало жить и поражать всех, кто посещал Южный парк, изяществом композиции и соразмерностью всех её частей. Костел был открыт, но внутри не было никого, кроме пастора, с которым Генриетта перебросилась парой фраз. Тот, хмуро осмотрев сомнительных посетителей, на шее которых болтались анкхи и пятиконечные звёзды, всё-таки удалился. Генриетта облегчённо вздохнула. - Я выбила несколько вечеров для того, чтобы приобщить вас к культуре, говнюки, - благодушно начала она. - Так что слушайте, пока я добрая, и семечками тут не вздумайте лузгать. И это спрячь. Опасливо покосившись в сторону подсобного помещения, в которое удалился пастор, она запахнула полой мантии большую бутыль содовой, которую маленький гот, Фиркли, неведомо каким образом и незаметно для всех остальных притащил с собою в церковь. - Прячь, говорю, дурак, пока нас отсюда не вытурили! Мальчик, недовольно бурча, всё-таки закатал бутыль обратно в рукав просторной накидки. Группа готов расположилась у лесенки, ведущей на хоры, откуда открывался неплохой вид на то, что творилось в церкви в будние дни, а теперь были видны лишь древние статуи святых, завезённые меценатами прошлого века. На фоне недавно отремонтированных стен и потолка храма эти обломки истории смотрелись, мягко говоря, странно: глядя в пустоту своими пустыми глазницами, они напоминали гигантские окаменелости, вытащенные из океана и покрытые разводами ила и щупальцами водорослей. Ангел с отбитой головой тянул святого Августина в рай, в то время как костлявый демон норовил соблазнить святого, уцепившись за его рясу лапой с неестественно большими когтями. Маленький гот, примостившись за фигурой ангела так, что на месте отбитой ангельской головы на фоне древней, недавно отчищенной от штукатурки фрески торчала его собственная голова, умудрился сделать пару снимков с айфона - получилось довольно забавно. Генриетта подошла к большому органу, стоящему у правой стены прихода, часть которого была скрыта большими расшитыми занавесями. Кто придумал эту большую глупость - прикрывать орган хламидой - никто не знал, но само покрывало было на удивление красивым, рисунок в виде россыпи французских лилий и гербов французских домов радовал глаз, хотя и не был уместен в церкви. Между тем Генриетта разминала пальцы. Глубоко вздохнув, она, подправив сиденье, уселась за клавиатуру инструмента. Все остальные не без доли уважения уставились на неё, и, надо было сказать, почему: Генриетта освоила орган за рекордно короткое время и добилась в игре на нём если не мастерства, то, во всяком случае, больших успехов. Несколько секунд спустя после того, как девчонка подмигнула группе готов, своды церкви огласились невиданной красоты музыкой - это была баховская прелюдия и фуга до минор. Кажущаяся мрачной поначалу, она развернулась целым калейдоскопом звуков неизмеримой скорби, переполняющих пространство церкви. У готов захватило дух. Орган в этом костеле использовался нечасто, да и играли на нём разве что только унылые кладбищенские мотеты да скучные пасторали на праздники, но никто не устраивал тут концертов. Одна только Генриетта взялась за это нелёгкое дело. Большее восхищение испытывал Пит, у него всякий раз ёкало сердце, когда мелодия набирала силу или уходила вверх, или расходилась голосами. Он привык отождествлять исполнителя с исполняемым, для него это было чем-то вроде неразрывного целого. А к Генриетте он испытывал давнюю симпатию, надо сказать, что даже не симпатию (была бы ли она в противном случае его подружкой?), а настоящее чувство, только вот он боялся признаться ей в этом. Он сам не понимал, почему он испытывает эту странную робость. Потому что она пошлёт его? Или потому что он боялся, что признанием он разрушит узы столь священной для него дружбы? Во всяком случае, он не подавал никакого повода для изменения формы их отношений, и они напоминали тихий, лёгкий предрассветный час, к которому в зрелом возрасте мы возвращаемся в воспоминаниях как к лучшему времени нашей жизни. Мелодия заставляла задуматься. Пит пытался угадать, что же вложил знаменитый мастер в это торжественное, почти траурное произведение, живущее как бы по своим законам - столь сложным было оно, как и все остальные иго творения. Он пытался понять, о чём спорят эти голоса, и в каком консенсусе сходятся, когда взгляд его упал на доселе невиданный им витраж. Как и все остальные древние штуковины, он был вставлен в стену, но у самого верха, над хорами, по-видимому, для того, чтобы лучи солнца, проникая сквозь него, придавали хористам сходство с ангелами. "Вот, оказывается, откуда льётся этот яркий свет, а я-то думал, что это лампа или что-то в этом духе!" - думал Пит. Выложенное на витраже изображение напоминало какую-то огромную розу - не то нераскрывшийся бутон, не то эмпирейский цветок; лунный свет, струящийся через витраж, придавал цветку какой-то мистический, полупризрачный ореол. Между тем, Генриетта завершала фугу. Добавив от себя один особо, как ей показалось, эффектный завершающий аккорд, она встала и, поглядев на изумлённые лица приятелей, с чувством удовлетворённого тщеславия сказала: - Ну что, говнюки? Сюрприз удался? - Да... - промычали все трое, Майкл - большой любитель церковной музыки - в особенности, и Фиркли, тот, который слышал прелюдию впервые. Генриетта примостилась на каменном сиденье возле фигуры какого-то святого, чьё имя нельзя было разобрать из-за полустёртой надписи в основании статуи, Фиркли тут же щёлкнул айфоном к бурному негодованию Генриетты, которая не любила фотографироваться. - Готовьтесь, друзеля, завтра в это же время. И без опозданий! А вот я могу задержаться, у меня завтра урок музыки. Может, выбью вам билет на концерт Skinny Puppy, если вам не лень будет ехать в другой город... Не лень же, я так понимаю? Готы дружно одобрительно взвыли. Попасть на этот концерт было бы неплохой перспективой на выходные, тем более в их город не заезжал никто из знаменитостей с момента его основания. И поэтому приходилось довольствоваться музыкальными вечеринками, которые устраивала Генриетта, собирая на пособие для одарённых школьников (это новое и довольно выйгрышное финансовое подспорье ей выдавали за то, что она пела в церковном и школьном хорах, а также ездила по средам в качестве волонтёра на субботники куда-то в соседние городки) свою музыкальную коллекцию. В общем, всё это было сделано, как утверждала Генриетта, чтобы "все мы тут не затухли, как пряники". Параллельно она ухитрялась подтягивать Пита по истории, который заходил к ней по вечерам с бутылкой неизменного PM, правда, историю он слушал в вполуха, скорее, рассматривал красивые полные руки Генриетты, скользящие туда-сюда по страницам конспекта, оставляя пометки и замечания, которых Пит, в общем-то, дома и не просматривал, а по вечерам впадал в депрессию от того, что Генриетте, возможно, не нравится его конопатость. Это было зря, учитывая то, что эта самая особенность его внешности Генриетте нравилась больше всего, хотя она и не рассматривала Пита иначе, чем как давнего друга. - Этот жиртрест Картман за глаза называет тебя жирной чёрной пиздой, - начал разговор Майкл. - За своим задом бы лучше следил, чем за чужой пиздой, - огрызнулась Генриетта, поправляя сползшую с плеча лямку лифчика. - Этому уроду давно пора бы в какую-нибудь резервацию. Все молчаливо согласились с этим. Картман, как и все остальные из четвёрки, в которой состоял Стэн - прикнувший как-то к их тусовке чувачок, им не нравился, но он постоянно отпускал в сторону их компании какую-нибудь колкость, особенно про отношения Пита и Майкла: доподлинно было известно, что эти двое по пьяне сосались, однако, правда, потом дружно это отрицали, поскольку не помнили того, что произошло. Генриетта смотрела на это спустя рукава, и, хотя её и саму раз заподозрили в лесбиянстве, она пресекла эти слухи на корню, поскольку не лишена была ещё гордости.