И дольше века длится день

С громким стуком мобильный падает на пол, закрываясь и прерывая свой утренний вопль. Я ненавижу свой будильник. Он каждый раз обрывает мой чудесный сон, где только и могут осуществиться мои тайные желания, которые я так тщательно скрываю в себе. После настойчивого звона я еще лежу в помятой постели, смотря в белый ровный потолок распахнутыми глазами, и прокручиваю в голове каждый момент сна, все, что я помню. Прокручиваю и жалею, что ни одно мгновение приснившегося не станет реальностью. Еще минут десять уходит на то, чтобы с этим смириться. Запах кофе вызывает во мне тошноту. Глаза слипаются, меня качает, поэтому горький напиток входит в обязательную программу на каждый день, но в горле стоит комок, и я почти через силу заставляю уничтожить половину чашки. Еда так же не приносит никакого наслаждения. Холодильник полон, но я не знаю, что мне делать с его содержимым. Мне не для кого готовить, а для себя готовить уже надоело. Листья салата неприятно хрустят во рту, оставляя горечь на языке. Если я не поем, доктор снова назовет меня идиотом и заставит есть прямо в его кабинете. Что может быть хуже чувства стыда за самого себя? Чтобы скрасить свой завтрак, представляю Уруху. Он ест очень забавно, по чуть-чуть, все время на что-нибудь отвлекаясь и непрестанно болтая. Есть не захотелось, но стало немножечко легче. В белой кухне светло, как в больнице. Солнце светит прямо в окно, желтым блином повиснув на ярко-голубом небе. Оно режет глаза, а сквозняк обдает меня холодом, из-за чего я, одетый в одни шорты, постоянно ежусь и недовольно цыкаю. Но вставать лень. Сидеть лень. Смотреть лень. Думать лень. Такое ощущение, будто я уже мертв, просто этого еще не понял. С глухим стуком я ставлю кружку на чистый стол. Я протираю его четыре раза в день, хотя ем всего лишь раз. Просто нужно занять чем-нибудь руки и отвлечься, однако получается крайне плохо. Душ я принимаю почти сорок минут. Стою под колючими струями едва теплой воды и пытаюсь не плакать, убеждая себя в том, что это не поможет. Он все равно не увидит моих слез, не спросит, в чем дело, и не пожалеет. Потому что ему нет до меня никакого дела. Жестоко, но правда вообще вещь не самая приятная, и мне нередко приходится с ней считаться, чтобы совсем не превратиться в плаксу. У жизни свои методы, она сможет меня выдрессировать. Я с трудом отрываюсь от зеркала. Мне хочется выглядеть хорошо. Нет, отлично. Да, лучше всех, хотя Уруха, конечно, не обратит на это никакого внимания. С Аоем, на его взгляд, все равно никто не сравнится. Но я пытаюсь. Знаю, что не стоит, знаю, что лишнее, но поделать ничего не могу. Это уже почти привычка. Я минут пять сижу за рулем, уставившись на него задумчивым взглядом. Доктор попросил меня не водить машину некоторое время. Говорит, в моем состоянии это может быть опасным, но я уже опаздываю. Просто мне хочется приехать позже, чем все остальные, чтобы не видеть, как шепчутся Уруха и Аой наедине. Чтобы иметь возможность потребовать от всех начать репетицию сразу, как только я возьмусь за микрофон. Чтобы не мучиться лишний раз и не отводить глаза. *** Но мне не везет. Они приехали первыми, и я, едва успев поздороваться, вылетаю из комнаты, бегу в полюбившееся мне место: выход на крышу всегда открыт. Я разуваюсь и босиком иду по чистому теплому бетону. Сажусь, упершись в него руками, и закидываю голову, чтобы солнце светило мне прямо в закрытые глаза. Легкий ветер обдувает мое лицо и заставляет довольно щуриться. Так хорошо, так спокойно сейчас здесь, на этой крыше, над городом, раскинувшимся внизу. Не слышен рокот машин, гул голосов, не преследуют десятки взглядов. Наедине с ветром и мнимой временной свободой, длящейся не дольше, чем обычный перекур. Пятнадцать жалких минут, когда я чувствую себя живым. Пачка сигарет валяется рядом на пыльном бетоне, но я не курю уже целый месяц, потому что сейчас у меня есть зависимость посильнее. Я даже не могу с уверенностью сказать, хочется ли мне от нее избавиться или нет, но я знаю одно – она вреднее, чем любой кофе, опаснее сигарет и страшнее наркотиков. Глупых шесть букв, от которых хочется выть и лезть на стену. Я закрываю глаза. Часы начинают нервно пикать, напоминая о том, что время свободы вышло. Пора снова играть свою роль. В коридорах пусто. До меня доносятся глухие голоса и музыка, но людей я не вижу и рад, что не приходится останавливаться и говорить с кем-нибудь через силу, выдавливать из себя банальные ничего не значащие слова и улыбаться. Был бы я Аоем, я бы послал любого подальше, но я не он. Мотаю головой из стороны в сторону. Только не Аой. Его мне хватит на всю оставшуюся жизнь. Уже собравшиеся парни, смеясь, обсуждают комедию, на которую ходили вчера в кино. Я в это время лежал на диване у себя в гостиной и методично рвал белые листы бумаги на маленькие кусочки. Мой доктор говорит, что у меня невроз. А я говорю, что мне просто хочется покоя. Хочется не знать этих накрывающих с головой чувств. Не видеть чужого счастья. Не делать вид, что у меня все хорошо. А приходится, ведь это легче, чем долго и нудно объяснять, почему я такой печальный, почему не светятся, как прежде, мои глаза и почему я теперь почти не разговариваю. Я сосредотачиваюсь на работе, как только беру в руки микрофон. Никаких претензий со стороны, я пою без единой ошибки. Я не гений, просто надо чем-то заполнить таящуюся внутри пустоту. Так пусть же это будет музыка. Может, она меня вылечит. Каждую свободную минуту парни чем-то заняты. Вибрация струн, пар, подымающийся над пластиковым стаканчиком, заполненным до краев горячим чаем, разрядившийся плеер, стук пальцев по деревянному столу. Все это настолько далеко от меня сейчас, что я чувствую себя не в своей тарелке. Меня не волнует причина обвала доллара, начавшийся кризис, наводнение в Таиланде. Мне без разницы, хороша ли Юкиэ Кавамура в постели, сколько Япония заработала медалей на последней Олимпиаде и когда у нас будет новый тур. Все, что я могу сейчас – это вертеть в руках микрофон, уставившись в пол, и ни о чем не думать. Кай с тоскливым понимающим взглядом протягивает мне стакан воды и таблетки, напоминая о том, что я снова забыл принять лекарство. Я терпеть не могу, когда он так смотрит на меня. Мне не нужна жалость. Но я умею быть благодарным, поэтому киваю с легкой улыбкой и принимаю стакан, глотаю безвкусную капсулу кислотно-зеленого цвета и запиваю ее несколькими большими глотками воды. Кай все еще стоит рядом и переминается с ноги на ногу, а мой взгляд натыкается на обнимающихся Аоя и Уруху, и я снова чувствую, как сжимается мое сердце. Рука начинает дрожать, стакан летит на пол и разбивается вдребезги. В комнате воцаряется тишина, и лишь тихое бормотание доносится рядом. Кай, не боясь порезаться, поспешно собирает осколки, складывая их горкой на аккуратной красивой ладони. Я перехватываю его запястье, и осколки снова летят на пол. Но сейчас меня куда больше заботит Кай, а точнее его руки, которые я тщательно, словно доктор, осматриваю. Несколько кровоточащих царапин, но таких незначительных, что не стоит поднимать тревогу. - Все в порядке. Играть сможешь. Я чувствую себя виноватым из-за этого малодушия, но молча отпускаю Кая и выхожу в коридор, заявив всем, что собираюсь покурить. В соседней комнате натыкаюсь на курящего Рейту. Он сидит, чуть сгорбившись, в большом кресле и смотрит в раскрытое окно, скользя незаинтересованным взглядом по проезжающим внизу машинам. Мне почему-то кажется, что я его понимаю. Без единого слова сажусь рядом на диван. Рейта не смотрит на меня, зато протягивает полупустую пачку сигарет, мятую в нескольких местах, и старую поцарапанную зажигалку. Я качаю головой. - Бросил? Киваю в ответ и потерянно вздыхаю, откидывая голову назад. Сигаретный дым окутывает меня подобно кокону, и я с наслаждением впитываю в себя его приятный аромат, чувствуя, как расслабляется каждая клеточка тела, как внутри становится тепло, будто в душе весна начинает сменять зиму. И я уже жалею, что бросил курить, потому что возвращаться к этому не собираюсь. - Правильно. Мне бы тоже. Но не могу. - Согревает? Не знаю, зачем я это спрашиваю. И, главное, у кого. У себя, наверное. И мысленно отвечаю, что да, согревает. Вот только ощущение это временное, а любовь постоянна. Мое удивление длится пару мгновений, когда Рейта медленно, словно задумавшись, кивает. - Немного, - признается он, улыбаясь уголками губ. Мне нравится эта атмосфера непринужденной меланхолии. Запах дыма, от которого немного кружится голова, зато кажется такой легкой-прелегкой. Это тепло, наполняющее легкие, да и меня самого жизнью. Тишина сейчас как нельзя кстати. Ни единого лишнего слова. Просто молчать, свернувшись калачиком в кресле и думать о чем-то своем, зная, что тебя не прервут. А если и прервут, то аккуратно, боясь нарушить хрупкий ход твоих мыслей. Я закрываю глаза и погружаюсь в какой-то собственный мир, придуманный мною самим и так вовремя созданный Рейтой. А потом я засыпаю, и снятся мне ангелы с горящими крыльями. Сквозь пелену тревожных снов до меня доносятся приглушенные голоса. С каждой секундой они становятся все громче, давят на барабанные перепонки, и меня охватывает желание зажать уши ладонями, чтобы не слышать разрывающие мозг крики. Глаза распахиваются, пару секунд я пытаюсь сфокусироваться на чем-то конкретном, но все плывет, очертания людей размыты и непонятны. Я невольно сравниваю это с разлитой по полу акварелью, а потом чувствую, как кто-то грубо хватает меня за плечи и куда-то тянет. - Пусти… Я думаю об этом сейчас, но кто-то произносит эти слова вместо меня. - Не следует… - …можно! -…опять…. - Рейта… Я моргаю, услышав знакомое имя. Комната принимает четкие очертания, я медленно сажусь на диване и верчу головой, пытаясь что-нибудь понять. Напротив меня стоят Аой и Уруха, и сердце начинает болезненно сжиматься, а губы превращаются в тонкую ниточку. Тут я охаю, потому что нога затекла, и теперь сотни колючек врезаются в нее изнутри. - Руки. Рейта стремительно ко мне подлетает и становится рядом, развернувшись лицом к парочке. Кажется, Аой держит Уруху за руку, словно пытается его от чего-то удержать, а сам лид-гитарист выглядит взъерошенным и злым. На его щеках виднеется румянец, играют желваки, ладони сжаты в кулаки. Я недоуменно смотрю на стоящего в стороне Кая, который упрямо отводит взгляд. Становится неприятно. Кто они, эти люди? Кто этот Уруха, который всем своим видом показывает, как ему хочется кинуться на меня и заехать кулаком по лицу? Кто этот Кай, так старательно делающий вид, что он не причем? Кто я сам, если не в состоянии как-либо это изменить? Я хватаюсь за рукав Рейты, с трудом поднимаясь с дивана. Каждая клеточка вопит от боли, сказываются последствия болезни, но я не хочу обращать на это внимания, ведь сердцу сейчас гораздо больнее. - Рей? – я вопросительно приподнимаю брови. Акира смотрит на меня немигающим взглядом, вздыхает и загораживает меня рукой от Урухи с Аоем. - Разошлись по домам, - рычит он. – Уруха, к тебе это тоже относится. Сейчас все равно ничего не решить, пока ты в таком состоянии. - Я?! В каком я состоянии?! – едва не визжит Уруха, отчаянно пытаясь вырваться из стального захвата Аоя. Аой же сильнее прижимает нашего лид-гитариста к себе и что-то быстро шепчет ему на ухо. Я утыкаюсь взглядом в пол и неосознанно сжимаю пальцы Рейты, отчего он вздрагивает, но это его единственная реакция, и меня она немного успокаивает. - Вон, - бурчит Рей, указывая рукой на дверь. Аой послушно кивает и выводит все еще вырывающегося Уруху из комнаты. Кай, скользнув по нам затравленным взглядом, молча следует за ними, а я ощущаю, как прекращает биться сердце. А потом подкашиваются ноги, я оседаю на пол. Произошедшее вдруг представляется совсем в другом свете. Он хотел меня ударить. Уруха хотел меня ударить. Хотел причинить мне боль. Он смотрел на меня почти с ненавистью. А я… Я бы не стал сопротивляться, потому что против Урухи у меня нет никакого оружия. Я утыкаюсь носом в колени и начинаю хлюпать носом, пытаясь сдержать слезы. Понимание происходящего бьет ножом прямо в сердце. Глубоко и без предупреждения. В полуметре от меня раздаются шаги. Рейта подхватывает меня под руку и заставляет подняться на ноги. - Вставай, нытик. В его голосе ни капли ехидства, ни грамма презрения. Наоборот, Рейта весел и несколько взбудоражен, словно неожиданное столкновение придало ему сил. У меня нет желания сопротивляться. Не время для слез. И вообще, я это уже проходил. Слезы – самая бестолковая вещь на свете. Обычная соленая вода, не дающая никакого облегчения. Я молча отряхиваюсь, хотя это совершенно лишнее. От проницательного взгляда Рейты мне хочется провалиться сквозь землю. Я жду, пока он спросит или обвинит, но он лишь качает головой, запускает ладонь в светлую шевелюру и отворачивается. Я замираю. - Уруху взбесило, что ты прям посреди репетиции заснул, - говорит он вдруг. Я вздрагиваю и перевожу на него взгляд, но Рейта по-прежнему на меня не смотрит. - Почему ты меня не разбудил? – я отчаянно пытаюсь рассердиться, но ничего не выходит. Сил на какие-либо эмоции уже нет. - Так ты не просил. К тому же ты просто ужасно выглядишь, вот я и решил, что сон тебе не помешает. - Это ты меня извини, - чуть помедлив, произношу я. Теперь я отчетливо чувствую вину, и на сей раз это действительно раздражает. Рейта качает головой, и я спешу пояснить. – Теперь ты из-за меня с парнями поругался. Прости. - А… Не болтай ерунды. С Урухой я в принципе поругаться не могу, столько лет, все-таки, дружим. А Аой… Аой славный малый, он понимает все. У нас сейчас в группе напряженка, а у Койю еще и в семье неладно, поэтому он в последнее время весь на нервах. А о моих нервах кто-нибудь побеспокоится? Очень хочется задать этот вопрос вслух, но я знаю, что прозвучит он весьма эгоистично, поэтому сдерживаюсь. Да и Рейта не заслуживает того, чтобы в чем-то его обвинять. - У Урухи проблемы в семье? – доходит вдруг до меня. Странно. В первый раз слышу. Невольно начинаю беспокоиться, ведь одной ссорой никакие чувства не убить. Больше всего мне хочется, чтобы у Урухи все было хорошо. Но только не с Аоем. - Ага. Но я ничего не знаю. Он мне не говорит, а навязываться неохота. Так что… - Рейта пожимает плечами, и я додумываю фразу за него. В группе напряженка, как сказал Акира. И он чертовски прав. Еще полгода назад секреты каждого из нас были общими. А теперь мы словно отгородились друг от друга бетонными стенами и общаемся через небольшие проделанные в них отверстия. И мне ужасно обидно, что до всего этого мне так мало дела. Я больше не хочу быть центром, я уже не могу тянуть всех на себя, сталкивая друзей лбами и говоря, что мы друг без друга никто. Я не оратор и не Бог. Я всего лишь Таканори, которому тоже хочется быть счастливым. И сейчас мне почти страшно, потому что я не знаю, что там дальше, за поворотом. Есть ли мы там? Есть ли The Gazette? Есть ли пять дружных парней, мечтающих изменить мир своей музыкой? Сейчас я вижу только пятеро потерянных молодых людей, похожих на слепых котят в своем стремлении идти по головам ради каких-то выдуманных целей. У нас есть слава и деньги. Но когда пустеет зал, мы остаемся одни. А на деньги можно купить далеко не все. Уруху вот тоже не купишь, у него и так их с избытком. И я совершенно не понимаю, что ему нужно. Почему Аой? Почему не я? Почему именно так? От осознания того, что все размышления снова сводятся к единственному человеку, становится горько, и я злюсь на самого себя. - Ну, раз репетиции не будет, поеду я домой. Увидимся завтра. Ты ведь завтра придешь? -Завтра? –не понимаю я.- Почему завтра? - Потому что Кай назначил репетицию на завтра. Ладно. Если что, звони, окей? Пока. С этими словами Рейта выходит из комнаты, хлопнув меня по плечу, словно пытаясь приободрить. Обычный дружеский жест, от которого меня почему-то передергивает. Захлопывается дверь, и вокруг меня смыкается тишина, давящая, надоедливая, но привычная. Почти как у меня дома. Но дома хоть Корон, который нет-нет да поднимет мне настроение своим забавным тявканьем. А здесь такая звонкая тишина, что от нее невольно бросает в дрожь. И самое странное, что сейчас она кажется мне правильной.